<< Часть 1

<< Часть2

<< Часть 3

<< Часть 4

<< Часть 5

<< Часть 6

ВЕНОК СОНЕТОВ

               1

Хочу венок сонетов написать.
Я думаю: должно же получиться.
Ну вот и сердце вроде не боится
В пространстве неизвестном полетать.

Ну что ж, вздохни, окрепшая тетрадь,
И пусть взмахнут небесные страницы.
Мы – полетим… Устал уже томиться
В бездействии… Встречай, надежда-мать.

Ну да, я – твой озябший блудный сын,
Почти уже доросший до седин,
Но освежённый занебесной ранью.
Она --  в груди… И в добрый терем твой
Несёт меня сейчас над суетой
Не прихоть, а священное желанье.

                  2
 
Не прихоть, а священное желанье
В моей  груди взошло в двенадцать лет,
Когда в душе заплакал Божий свет
И во стихи ушло его рыданье.
И это было Божьим испытаньем,
Мечтою и сбыванием примет.

И вздрагивал проснувшийся поэт
И, как пчела, летел за новой данью
Из хаты, как из улья… Только мёд
С горчинкой был… Захватывал дыханье.
Какую сладость пчёлка принесёт?
В лугах послевоенных ч т о  цветёт?
…Я не забуду год и месяц тот,
Покуда есть в груди ещё пыланье.

                   3

Покуда есть  в груди ещё пыланье,
Я многое, я многое зажгу!
В груди – горячих крыльев трепетанье.
И я уже – не пчёлка на лугу.

Я налетался даже и в тумане,
Но вот не сбился с курса… Я не лгу.
Случалось – устремлялся и в пургу
И застревал в сгустившемся обмане.

Сумел вот даже в прошлое слетать –
В античность и на поле Куликово.
Я знаю: птица я гнезда какого!
Попробуйте убить или догнать.
Мой воздух – распогоженное слово,
И светится во тьме моя тетрадь.

                   4

И светится во тьме моя тетрадь.
На этот свет опять приходит Муза.
И нам вдвоём совсем-совсем не грустно.
И есть нам что друг другу рассказать.
 
Она – жена и дочь, и даже мать.
Она опять спасает от искуса
Замолкнуть и погаснуть, и солгать…
И каждая строка – печать союза,
Какой земному горю не разнять.
А к непогоде мне – не привыкать.
Уйдут метели – и дожди начнутся.
Не заметут, не вымочат тетрадь!
И светится она дыханьем чувства.
Поможет ли она заре? Как знать…

                    5

Поможет ли она заре? Как знать…
А вдруг какой светинкой и поможет
К земному свету свет прибавить Божий,
Чтобы небесной истине – сиять!

Мечтаю я до боли и до дрожи
Жизнь у нахальной смерти всё ж отнять,
Чтоб радугою восторжествовать
Над памятью, могилами поросшей.
Меня природа в этом ведь поймёт.
В ней даже всё ушедшее живёт.

Среди ветвей – мерцанье Божьей тайны.
Трепещет мысль в желании святом –
Чтобы не рухнул жизни добрый дом.
Но у листвы – сильнее трепетанье.

                         6

Но у листвы – сильнее трепетанье,
Поскольку не бесстрастная она.
Сказать о многом может тишина.
Лишь надо слушать, затаив дыханье.
В нём новое мне слышится признанье
Петрарки ко Лауре… О весна
Высоких чувств… К чему их испытанье
Средь гибели и горя, и кощунств?
Любовь и нежность – воздух, а не груз,
И облачное солнца трепетанье.
Четыре лепестка влюблённых чувств
Во поцелуе, во огне желанья.
И жизнь сладка на запах, цвет и вкус.
И, значит, в мире больше Божьей тайны.

                            7

И, значит, в мире больше Божьей тайны.
Она во всём, что светится добром.
Добром бывают молнии и гром.
И даже тучи в небе не случайны.

Но это надо сердцем понимать,
Верней, сердечной неизбывной дрожью
Осознавать, что ты – творенье Божье,
А не во зле отчаявшийся тать.

Весь мир, весь мир есть Божия тетрадь!
Во облаках и на коре древесной.
И во просторе, и во келье тесной.
Ты очень много можешь прочитать,
Но это если мысль сольётся с песней,
Коль сердце – соловьиному под стать.

                             8

Коль сердце соловьиному под стать,
Оно зайдётся трелью, как молитвой.
Вновь соловью молиться перед битвой
Добра и зла… Увы, не привыкать.

Вот облака и солнце -- словно рать
Небытию бездарному навстречу.
И звёзды им явил на смену вечер.
Им, до утра мерцающим, не спать.

И ты, поэт, совсем не одинок
В борьбе, святей которой не бывает.
Ты перемог, ты много перемог!
И мысль твоя, как Млечный Путь, сияет.
И сердце песнь победную свивает…
Ах, и луна лазоревый венок…

                            9

Ах, и луна лазоревый венок
Надела на тебя ну как лавровый.
Иллюзия?.. Да нет же, право слово!
И жизнь твоя – такой небесный срок.
           
Ты для других обыденно живёшь:
Ешь, пьёшь и даже ходишь на работу,
И носишь заповедные высоты,
Какие разглядеть не в силах ложь.

Тебя дела порой сбивают с ног
И словом окаянным убивают.
Ты отряхнёшься после: «Что ж…бывает…
Зато  своим я словом вам помог…».

И Муза новой радости венок
Из облака вокруг тебя свивает.

                        10

Из облака вокруг тебя свивает
Тот самый  золотистый ободок,
Какой носили Дант, Шекспир и Блок..
Тесней его, колючей не бывает.

А первым ведь надел его Христос.
Да нет, не Сам! А нацепили люди,
Лжецы, всю жизнь мечтавшие о чуде,
И чудо доводящие до слёз,
И Чудо распиная на кресте…
А после присягая высоте,
В какой сейчас Христа лучится срок.
И – распиная новое Добро.
И это так привычно и старо…
О Господи! Зачем же мир жесток?

                         11

О Господи! Зачем же мир жесток?
Он мне предстал поющим и цветущим.
Родился я, не поглядев на тучу,
Но уловив светила новый вздох.

Душе воспрянуть свет его помог,
Ласкающий, а вовсе не колючий.
И протянул мне бабочку цветок,
И я держал её, совсем не муча.

И божию коровку отпускал.
И кажется, что сам я с ней взлетал –
Где Бог ладонь навстречу простирает.
Но после был  в  д р у г о й  ладони сжат!
И чуть ли не раздавлен наугад.
Иль мир таким очнувшись лишь бывает?

                          12

Иль мир таким очнувшись лишь бывает,
Очнувшись от добра, как от вина?
Похмельными руками убивает
Тебя, душа, или тебя, страна!

Или его науськал сатана –
Как будто карты, тасовать событья
И погрязать не в бытие, а в быте
И мучить золотые имена?

Быть может, это кто-нибудь узнает:
Ну почему кто ищет – тот теряет?
Кто ближнему помог – тот изнемог?
О помогите мне, любовь и память,
Не умереть, бездарно не растаять!
О помоги, сонетный мой венок.

                           13

О помоги, сонетный мой венок.
Ты эфемерен, грустен и воздушен.
Но лишь тобою отвожу я душу
Наедине с мечтою, видит Бог.

Круг на воде, мой радужный венок,
Моё созданье, стань моим спасеньем.
Я выплыву и – нет, не стану тенью,
Поскольку я не буду одинок.
Меня увидят Дант, Шекспир и Блок.
Приветят, обогреют и утешат.
Я  о  т а к о м  мечтаю, многогрешный!
Я на ветру безрадостным продрог!

О помоги, сонетный мой венок,
Чтоб зло пропало меж поющих сок.

                       14

Чтоб зло пропало меж поющих строк,
Не надо допускать его во сердце
И Моцарта почаще слушать скерцо.
И в Пушкина вникать лучистый слог.

О, если б каждый ведать это смог,
О, если смог он впасть хотя бы  в детство,
И – сбросить окаянное наследство,
Которым наградил совсем не Бог
И не отец, ах, даже и не мать!
Но я к тебе взываю, Божья Милость:
Мне надоело в горести рыдать,
Хочу чтоб жизнь любовью засветилась.
И даже если жизнь не получилась –
Хочу венок сонетов написать.

                       15

             МАГИСТРАЛЬ

Хочу венок сонетов написать.
Не прихоть, а священное желанье,
Покуда есть ещё в груди пыланье,
И светится во тьме моя тетрадь.

Поможет ли она заре? Как знать…
Но у листвы – сильнее трепетанье,
И, значит, в мире больше Божьей тайны,
Коль сердце – соловьиному под стать.

Ах, и луна лазоревый венок
Из облака вокруг тебя свивает.
О Господи! Зачем же мир жесток?
Иль мир, очнувшись, лишь таким бывает?..

О помоги, сонетный мой венок,
Чтоб зло пропало меж поющих строк.

О СЕБЕ

Всё сделаю, пока в любви и силе,
Для мира, для юдоли грешной сей.
Но страшно мне молчание России
К моим делам и совести моей.

СТРАДАНИЯ У ТЕЛЕФОНА

Опять ошиблись?.. Ну, я так и знал…
Пусть лучше бы совсем не зазвучал
В шкатулке чёрной звонкий бубенец!
Свою девчонку спрашивал  юнец…

Как новый провод, жёлтый луч горит.
Луна, с тобою, что ль, поговорить?
Молчит печаль – старинный скучный друг.
Нельзя молчать!
Но всё молчит вокруг.

Боюсь, раздастся не звонок, а звон.
Кого, кого отпеть захочет он?
А вдруг такое, что из ряда вон,
Как старый ворон, каркнет телефон?

О трубка с чёрным ситечком, скорей
Все голоса недобрые отсей.
Лишь милый голос долго не тряси:
Как зёрнышко святое, пропусти.

Спят голоса… В квартирной тишине
Их сны совсем-совсем не обо мне.
Кого, кого они зовут в свой бред?
Двадцатый век, страдает твой поэт!

Зачем ты дал, старик, меня забыть?
С минувшим веком буду говорить!
Там тоже ждёт курчавый тот певец,
Когда раздастся тройки бубенец…
                                        19 мая 1967
                         
МОЯ ЗОЛУШКА

Ты откуда взялась, подкидыш?
От кого ты ко мне идёшь?
…А по мыслям, мечтам  и крышам,
Не смолкая, колотит дождь!

Ну, давай я тебя укутаю
Ноопрятным своим пальто.
Свет зажгу на уютной кухонке.
Здесь не тронет тебя никто.

Не догонит колдунья вредная.
Не коснётся твоей души.
Кто ты, Золушка моя бедная?
Не дрожи…

Успокойся. Ты будешь дома.
Засмеются твои глаза.
Съешь таблетку пирамидона:
Нам с тобою болеть нельзя…

Вот ни капельки и не страшно.
Хочешь – к чаю куплю халву?
Я для принца живу неважно,
Но во имя тебя живу!

Ты оденешься в платье бальное,
Зашумит оно по избе.
Правда, жаль башмачки хрустальные
Не смогу я достать тебе…

Будет ливень в окно стучаться.
Спрыгнет с печки устало кот
Хочешь – песню спою о счастье,
Нашем счастье?.. Оно – придёт.

Сигареты. Листки искомканные.
Воет ветер, как в чаще зверь.
Силуэты в согретой комнатке:
Я и Муза. Закрыта дверь.

СКУЛЬПТОР

Ах, скульптор! Сколько статуй у тебя.
Как статно эта женщина застыла –
Жена… Не отличить… Твоя судьба…
Стекает прядь на худенький затылок.

Ушла она – и белый свет померк,
И в сердце отозвался горьким звоном.
И, губы закусивши, человек,
Ты станешь в этот миг Пигмалионом!

Добьёшься ли тепла её зрачкам?
Покорный гипс ты пестуешь упрямо
И молишься Искусству и богам,
Чтобы не слала злые телеграммы!

В усталом сердце – знобко и темно.
Гуляет боль, как вьюга средь чащобы.
Морозный мир.
Горит твоё окно.
Как волки, на него глядят сугробы.

Но ты пойми сквозь эту тишину:
Пять статуй по углам – как пять рассветов.
Земля опять поверила в весну,
Взирая на гранитные букеты.

Пустынно ей! Бездушьем оплели
И странника отринули, как Бога.
Ах, скульптор! Сколько статуй у Земли.
Как хочется чего-нибудь живого.

СТИХИ В ДОРОГЕ

…А дорога – ничего:
На курганы – как на горы.
«Голосую».
За кого?
За хорошего шофёра!

Тяжело в таком пути.
И ко мне неотвратимо
Пыли облако летит,
Как из лампы Аладдина.

-- Стой!
-- Стою.
-- Возьми.
-- Нельзя:
Спрячь подальше чаевые…
(О, широкие глаза,
Как зарницы озорные!).

-- Ну садись… Чего ты ждёшь?
Передумал, вероятно?
(О, ресничек чудный дождь!
Под тобою так прохладно …).

-- Не успею я к восьми?
Часом позже, часом меньше…
(…Ах девчонка, жимани!
Ты  умеешь, ты – умеешь…)

Мы одной с тобой судьбы:
Наудачу сквозь погоду!
И дорожные столбы –
Для тебя громоотводы.

Только, знаешь, не молчи:
Это ложно и не нужно.
Только, знаешь, не промчи
Мимо нашей первой дружбы!

Мне минуты дороги:
Ведь потом их не окупишь.

-- Слушай, парень, ты стихи
Не особенно-то любишь?…

(О признание души
Самой милой, самой милой!).

-- Если можно, расскажи.
Только ты не декламируй.

Вознесенского прочтёшь
О лихих мотоциклистах.
…Ах, какой же светлый дождь
В пыльном облаке таится! 

АНДРЕЮ ВОЗНЕСЕНСКОМУ

                            …Трали-вали! Мы травим зайца.
                           Только, может, травим себя?
                                        А. Вознесенский «Охота на зайца».

Андрей, извини, что твою раскрываю тему,
Но, понимаешь, она – моя!
Недаром чувствую через стену:
Снега волнуются, как моря…

По белым гребням бреду, шатаясь.
Иду кого-то спасать в ночи.
Неважно кто – человек ли, заяц, --
Но важно всё-таки, что – кричит!

Но важно, что отходил, отпрыгал.
Андрей, ты слышишь? Я не вернусь
И этим диким щемящим криком,
Как горькой водкою, поперхнусь!

Неравный бой… Выстрел грянул чётко…
И – тишина…
Тишина, ты – ложь!
Проклятый бор!
В буреломе чёрном
Себя – и то не всегда спасёшь!

А зайца – нету… Над ним не плакали –
Банально съели, как куличи.
Но щёки – горят.
Их жгут чьи-то факелы,
Которые слабых ищут в ночи!

Они меня не сочтут пропавшим.
Моею кровью глаза зажглись…
Да будет вечно девизом нашим:
Убить убийц!

Сосна в снегу – ну совсем как фея.
Но толку что с её доброты?
Сегодня сами идём с трофеем.
И это наши, не их следы.
                          Май 1967

У ЕВТУШЕНКО

Евгений Евтушенко мне сказал:
«Себе не предрекайте ранней смерти:
Она найдёт вас в слове уж, поверьте…».

…Да я без слова часто умирал!
В моих глазах давно оборван свет.
И Евтушенко грустно сдвинул брови.
И я ему в ответ:
« А вы, поэт,
Не умирали б  н а  с т р а н и ц а х  в  слове».
                              30 августа  1969

ВОСПОМИНАНИЕ О ВСТРЕЧЕ

                                 В минуты музыки печальной
                                 Не говорите ни о чём.
                                                                  Н. Рубцов

В последний раз беседую с Рубцовым –
Через полгода он уйдёт навек.
И хочется ещё хотя бы слова!
И за окном качнётся острый снег.

Каморочка, не ставшая музеем.
Две тени притулились в уголку.
Я говорю…
Я почему-то смею
Ему пенять на сердце и тоску!

Зачем же я?..
Полгода ведь, полгода!
И впереди – январь, а не июнь.
И за окном – шальная непогода,
Шумящая, как древняя Катунь.

Он – замолчит. Он – слова не пропустит,
Как дождь, не пропускающий берёз,
А за окном метнутся птицы грусти,
Но не найдут ни выстрелов, ни гнёзд.

Потянет ввысь, к разгадкам звёздных истин.
А за окошком, вовсе не вдали,
Дрожат-дрожат рябиновые кисти,
Как губы ожидающей земли.                               

ЧИТАЯ ПОВЕСТЬ ДЕРБИНОЙ

Отборному свинцу подобно слово,
Сразившее в сознанье белый свет:
Вновь женщина, убившая Рубцова,
Твердит о том, как был «тяжёл» поэт –

О том, как стёкла бил, рыдал по пьяни
И только Музу и себя любил.

…Дантес хоть не писал воспоминаний
И Пушкина он дважды не убил.

*  *  *

Жизнь – очень занятная пьеса.
Играть в ней – всегда интересно,
А после хвалить иль корить.
Но выстрел из чистого леса?
Но женщина в роли Дантеса?..
О чем вообще говорить…

*  *  *

Ишь как шутят Земля и природа!
И предела подобному нет:
Есть великий поэт –
Нет народа.
Есть народ –
Погибает поэт.

КОНТАКТ

Скорбно молчать не хватит ли?
Я из  своей дыры
Чувствую телепатией
Дальних пространств миры!

Душа молчать не обязана.
И о своей беде
Столько уже рассказано
Братьям по высоте.

Как-то однажды в мае
Слышу в своей груди:
Всё, говорят, понимаем.
Всё понимаем. Жди.

…Вечером с мирозданья
Хлынул знобящий свет
И обвенчал сознанье
С трепетом звёздных лет.

Но разгадать не чаю
Я на своём веку
Вместе с земной печалью
Звёздных пространств тоску.

КОРАБЛИ

На горизонте корабли –
Происхожденья неземного.
Они в ночи маячут снова
В окне обиженной Земли.

Мерцает неземное слово.
Прочесть его мы не смогли.
Нет языка у нас такого!
Мы вновь – от Истины вдали.

На горизонте – корабли
Маячут заревом вестей.
Не появиться не смогли:
Земля не зря взывала в полночь:

Так мать, спасаясь от детей,
Чужих людей зовёт на помощь.

НЕОБЫЧНЫЙ КОНЦЕРТ

Пришельцам я стихи читал.
Они восторженно внимали
Тому, о чём в словах мечтал.
И – понимали, понимали…

Земных обличий не снимали.
Их взор –  задумчивый кристалл.
Один чуть слышно прошептал:
«Ведь получилось! Браво, Валя…».

Его лицо ушло в туман,
Как путник в дальнюю из стран,
И стало пушкинским на время.
Курчавый облик произнёс:
«Ты ведь ещё молокосос.
Потащишь после это бремя».

ПУШКИНА ПРИЕЗД

Город Чехов. Пушкина приезд.
Да не самого! А лишь потомка…
О! Как я к нему метнулся громко!
Облик – постарел, но не исчез.

О! Глаза невыцветших небес.
О! Бровей надломленная кромка.
Но какая малая котомка,
Вовсе не похожая на крест
Прадеда; легко её он снял.
Чокнулись – бокалом о бокал.
И мечтал я до сердечных колик:
Только б он немного помолчал!
Только б в суесловье не качал
И не уронил воздушный облик.


О ПУШКИНЕ

На высоту и чувств, и созерцаний
Поднялся он…
И даже не Кавказ,
А сам Олимп
Под ним вдруг оказался.
Лишь Аполлон парил с ним наравне.

*  *  *
Вокруг луны – туманный ореол.
Он дышит и светиться не мешает.
То пушкинский с ней встретившийся взор
Её теперь навеки окружает.

*  *  *
Луну, как бледное пятно,
Мне Пушкин в сердце посылает.
Мне не принять её грешно,
Хотя вокруг – погода злая.

И я  луну, в мечтах согрев,
Ему обратно возвращаю.
Погода унимает гнев,
Хоть жизнь вокруг – покуда злая.

И я, уняв тоску и гнев,
Всю жду, во сне смежив ресницы:
Туманный мяч,
Волшебный мяч,
Когда он снова возвратится?..

РУКОПОЖАТЬЕ ПУШКИНА

Рукопожатье Пушкина.
Болят
Рука и сердце, воедино слиты.
Глаза, проснувшись, ищут его взгляд.
В ответ встречают взгляд небес открытый.

*  *  *
Спасибо, Пушкин, вам за инструмент:
Он всё такой же – золотой и юный.
Его я, взяв, попробовал на  свет –
И засияли зорями вдруг струны! 

ИЗ ЦИКЛА «СОНЕТЫ О ПУШКИНЕ»

ГОЛУБОГЛАЗАЯ ВЕЛЬЯШЕВА

Голубоглазая Вельяшева
В него метнула лёгкий взор –
И был окончен разговор.
Он больше ни о чём не спрашивал.

Он просто пел во весь простор.
Его мечтою приукрашивал.
…Голубоглазая Вельяшева
Взирает с неба до сих пор.

Ах, это он умел, проказник,
Мгновенье превратить во праздник,
С лучом порывистым сравним.
А мы-то с вами что умеем?
Мы в комплиментах каменеем
Пред ним – небесным и земным.

НЕБЕСНОКРЫЛАЯ СТРОКА

«Мороз и солнце; день чудесный!» –
Небеснокрылая строка
Сорвалась с уст у седока,
И стал тот день векам известный.

Он вспомнил лишь слегка, слегка
О прошлом, как о тяжком грузе,
И задышавшая рука
Опять с пером была в союзе.

«Пора, красавица, проснись…» –
Ведь это он промолвил Музе.
А конь – крылатый… Понеслись…
За облака приняли люди.

И вновь на небе попаслись,
Где снег растёт в лучистом чуде.

ПУШКИН И КЕРН

Курчавый ветер синих глаз
Не отводил от светлой липки:
-- Ну здравствуй, Анна… Помнишь нас –
Свет утешенья и ошибки?

Мгновений золотые рыбки
Вплывают в новый Звёздный Час.
Вот и закат уже погас,
Как знак божественной улыбки…

-- Ах, Александр! – она в ответ, --
Когда ты был тогда поэт,
Об этом свет не забывает.
Ты в новом облике – родной.
Как Брента, полная луной,
Моя любовь к тебе сияет.

*  *  *

О Слово!
Ты – как богатырь на поле.
Зови на бой и под иконы зорь.
Одето ты в доспех российской боли
И страшно ты возмездия грозой.

*  *  *

Да будет день, да будет пища
Моим свершившимся годам.
Да не пребуду духом нищий
И солнце Родине подам.

ЭТЮДЫ О ПОЛЕ КУЛИКОВОМ

*  *  *

Крещённый трижды Куликовым полем,
Сейчас, всегда, во сне и не во сне
Целую крест и еду к русской боли
На шестикрылом белом скакуне.

*  *  *

Ну что там Смолка?
Даже не речушка,
А ручеёк…
В нём – синь и свет высот,
Петляя по пространству, нервно кружит,
Как будто косы
Тех веков девчушка
И расплетает, и не расплетёт.
С жестокой сечи суженого ждёт.

*  *  *

Над Куликовым полем облака
На купола похожи вечных храмов,
И птицы так легко парят над ними,
Как светлые российские кресты.

*  *  *

Косточки на поле ищут…  Нет.
-- Как же так?
Ведь здесь легло несметно!

-- Не найдёте, -- говорю в ответ. –
Ратники давным-давно бессмертны.

*  *  *

Богатырь древнерусский стал зваться солдатом
И войной мировою – минувшее зло.
А Непрядва, как прежде, боится заката:
Отраженье его, словно кровь, тяжело.

*  *  *

О поле святом Куликовом
Я грежу опять просветлённо,
И хочется мне порою –
Не в силах о том смолчать –
Всё это больное пространство
Взять на руки, как ребёнка,
И спеть над ним грустную песню,
И тихо его покачать.

НОЧЬ ПЕРЕД СЕЧЕЙ

(Отрывок из поэмы «Двенадцать струн в честь поля Куликова)

-- Почто не спишь? Взгляни на Пересвета…
Как отрок спит… Хоть притворись да ляг.

-- Ему-то что: при жизни он отпетый.

-- Ему-то что! И кмет он, и монах.
Грехи свои он Сергию оставил.

-- Не Сергию, но Богу. Не хули.

…Кружится сон, сбиваясь в птичьи стаи.
То лебеди летят аль журавли?

-- Светило вон – и то закрылось тучей.

-- Похоже, что  в избе горит окно…

Как медлен сон, как будто мёд тягучий!
Наутро брашно будет солоно.

Бела земля… Заране поседела?
И бабы али волки там навзрыд?
Но ты засни. А сон – целитель телу.
И, значит, он тебе наутро щит.

Над полем утомлённый ветер веет,
И Дон течёт, созвездьями журча.
Как долог сон – железо поржавеет!
И краток сон, как будто взмах меча.

Расправь траву… Дыши ушедшим летом.
К покою припади горячим ртом.
А Родина сперва приснится светом,
А лесом или избами -- потом

Наверх