<< Часть 1

<< Часть2

<< Часть 3

<< Часть 4

<< Часть 5

<< Часть 6

От автора. Родина - со мной

АФОНИНО

Афонино, мама,
Родная деревня моя,
Как чувства,
Туманны
Сегодня твои тополя.

Как радость, как совесть,
Как свет зашумевших берёз,
Из прошлого
Солнце
В озябшей душе поднялось.

Стою у ограды –
Одним из твоих сыновей,
Сынов снегопадов,
Созвездий твоих и полей.

Но где же тот мячик,
Какой погонять довелось?
Но где же тот мальчик,
Ловящий сиянье стрекоз?

Но где же речонка,
Несущая звёзды и сны?
…Как губ жеребёнка,
Он тёплой касался волны.

О чём сокрушаться?
Ведь он – это ты,
Это ты…
Кружатся-кружатся,
Как бабочки, яблонь цветы…

Забыл, греховодник,
Как утром, ещё до косы,
То солнце восходит
Не в каждой ли капле росы?

Кружил в отдаленье,
Курлыкал в чужие края:
Родная деревня…
Родная-родная моя!

Всшумите…Всшумите…
Как можете вы промолчать,
Смольяны,
           Шамилово,
Шитьково,
             Нача,
                     Свирщать?

Смеркается….Холодно.
Пригорок льёт ласковый свет.
Созвездье Афонино.
Выше
Созвездия нет.

ОКНА

Домой бреду, в пути промокнув.
Немеют ноги, стынет кровь.
Какая синь в знакомых окнах
И отраженья облаков!

Я из другой пришёл погоды,
Где был порой раздет-разут.
Я дома не было годы, годы!
Но я-то знаю: дома ждут.

Сейчас войду продрогшим волком,
Сейчас дотронусь до звонка.
Ну а пока в родимых окнах
Бегут, волнуясь, облака…

ВООБРАЖЕНИЕ

Воображение уносит
Туда, где в хоре строгих сосен
Одна, как лира, запоёт.
Ах, ствол двойной, хмельной, багряный,
О чём звучит напев твой странный,
Давая памяти полёт?..

Быть может, в детство опуститься –
Туда, где ясная водица,
Где в наших лицах облака?
И вспоминается до дрожи,
Что вся река была похожа
На цвет парного молока.

И так же пахло рядом сено.
Но берега-то не кисельны –
Голодны были и страшны.
Мы для еды крапиву рвали.
…Черны обрывов караваи –
Как хлеб оставшийся войны.

Да, мы сполна его вкусили
Во глубине сырой России,
И мы порой давились им:
Бежал ко мне Селицкий Вовка,
Но вот споткнулся он неловко
И вместо Вовки – рваный дым…

О чём ещё? О старой школе.
К ней добираться через поле
Сквозь непроглядный снеговей.
Кололся снег, как шерсть на холке,
Я в школу шёл, за мною – волки.
Но я  был всё же порезвей.

Не погубил ни волк, ни случай.
Была судьба ещё покруче,
Но всё же свет она дала.
…Звени-звени, сосна златая,
Струи, струи, не уставая,
Поющий воздух для крыла.

Куда ещё бы устремиться?
Воображение – как птица.
А я – Телесиком на ней.
Как далеко…Отстали стаи.
Как высоко… Вся жизнь былая –
Как россыпь гаснущих огней.

Летит грядущее навстречу.
Оно клекочет иль щебечет?
Оно слепит глаза, как дым!
Молю тебя, воображенье,
Покуда я не стану тенью,
Дай перемолвиться мне с ним.

Кружи меня над миром целым,
Мчи к фантастическим пределам.
И только у родных могил,
Совсем простых, совсем недальних,
До боли горьких и реальных,
Стряхни меня с широких крыл.

АВГУСТ

В поле бродят запахи
Зреющего хлеба.
Полотенцем радуги
Вытерлось небо…

ОРЕХОВО

-- Вот здесь прошло моё детство, --
Мне мама, грустя, сказала, --
Вот этот замшелый камень
Тогда подпирал наш дом.
И только  вот здесь, пожалуй,
Мне хочется жить сначала –
Чтоб можно опять, разувшись,
Бежать к заре босиком.

Бывало, оно ночами
Ко мне прилетало птицей.
Едва щебетнёт – и снова
Оставит мои мечты.
И я тогда понимала:
Оно седины боится,
Как смерти боится сердце,
Как утренника – цветы.

Как странно в гостях у детства!
 К чему ни притронусь – гаснет.
И даже в ночном колодце
Звезды уже не сыскать.
И в тучи раздумий тёмных
Спрятался месяц ясный,
И речка мои морщины
Силится повторять.

Здесь было мамино детство!
Его унесли туманы,
Его разметал по свету
Военный тяжёлый гром.
И, снова сюда вернувшись,
Оно узнаёт не маму,
А девочку, к нам бегущую
И машущую сачком.


У МАМЫ

Я не мог от сердца отступить
И живу поэтому у мамы.
Отклубились все мои туманы,
И слова утрачивают прыть.

Пусть живу порою кое-как,
Надо мной, как водится, смеются:
Мол, сумел с судьбою разминуться,
И куда, куда смотрел, дурак?

Я смотрел туда, где ей одной
Вековать без дочери и сына –
Когда только мёрзлая рябина
Пополам со снежной тишиной –
Там, где в квартирантах – боль и страх
У неё, единственной на свете,
Там, где останавливает ветер
Маятник на стареньких часах.

Я не смог на это наступить
И в пространство дальнее рвануться –
Чтобы горем лютым задохнуться!
Этим горем счастья не купить.

От судьбы не надо ничего:
Я колю дрова для русской печки
И сиянье сотворю под вечер
Жарче даже счастья самого.

Есть на свете русское сельцо,
Есть на свете два родных сиянья:
Это в печке – радостное пламя.
Это в жизни – матери лицо.

ДОТ

Немецкий дот, застывший на опушке,
Колодина исчезнувших болот.
Его, видать, не взяли наши пушки.
Не взяли пули.
Время – не берёт.

И снова, снова пялится он сдуру
На то, что продолжает петь и жить.
И хочется мне лечь на амбразуру –
Чтоб взгляд его проклятый потушить!

СОЛДАТЫ

Они пришли с войны минувшей.
Их окружила детвора.
Я помню: заложило уши
От деревенского «ура-а!..»

Они пришли, кто  в громе выжил,
Кто из пожара вынес жизнь.
Я помню: солнце стало ближе
От рук, меня взметнувших ввысь.

Я помню радужные искры
На месте пасмурной беды.
Я помню солнечные избы
На месте горькой лебеды.

До счастья руки были цепки.
Оно росло и там и тут.
И в небеса взлетали щепки,
Как новый радостный салют.

Лес озябший – как туча синий.
А оттуда -- багряный свет.
«Видишь, мальчик, какой малинник!»
А ведь это – такой рассвет.

Сколько лет уже соловьиных,
Сколько радостей и утрат.
«Видишь, мальчик, какой малинник?..»
А ведь это – уже закат.

ТРАМПЛИН

                       Бывшим одноклассникам Кавельщинской семилетней школы

Валька Старченко – почти что аспирант.
Валька Карпов – сторожит колхозный сад.
Словно сойка в окружении стрижей –
Ковалёва в щебетанье малышей.

Столярова, мне сказали, -- агроном.
Приобрёв педагогический уклон,
Вновь Евтихова с Шапекиной, увы,
Налетят на беззащитные умы.

Став механиком, дельцом и богачом,
Не кивает мне при встрече Дергачёв.
И совсем-совсем-совсем-совсем всерьёз
Нет Волынцева средь нас и средь берёз…

Но когда-то же был солнечным весь класс!
Что-то высшее тогда томило нас –
Объясненья… Вдохновений голоски…
Не смешки и не любовные стишки.

Но когда-то же, контрольные забыв,
Став на лыжи, превращённые в порыв,
Где так много от божественной игры,
Взялись за руки и – вниз с крутой горы!

Полетели! Только свист и звездопад.
Полетели!
Не оглянемся назад.
И в моей руке, как сердце, как огонь, --
Нины Зуевой озябшая ладонь…

Это – явь, или, быть может, это – сон:
Словно солнце, от заката вспыхнул склон!
Чистый ветер… Чистый вечер… Чистый снег…
И летят
            по солнцу
                    десять человек.

ВОЛОДЕЧКА ВОЛЫНЦЕВ

Опять Володечка Волынцев
Играет грузно в волейбол.
Моя душа кричать боится:
Зачем ты, мол,
Зачем ты, мол?..  –

Ведь у тебя порок сердечный!
И надо спать, а не играть.
Никто из нас, увы, не вечный,
Но слишком кратким может стать.

Ему же – не остановиться:
Он вспомнил свой здоровый пыл.
Играй, Володечка Волынцев!
Нет, сердца ты не уронил!

С ВОЛЫНЦЕВЫМ ВОЛОДЕЙ

С Волынцевым Володей на Валу
На бельском мы о многом говорили.
Он мне сказал: «Когда расправишь крылья,
И не во сне, а всё же наяву –
Ты залетай узнать, как я живу.
Меня, ты знаешь, многие забыли:
Встречаясь, узнают: «Володя, ты  ли?..»
И мнут слова, как будто мнут траву».

…Володя! Снова с Вала я сошёл
И вот – к твоей могиле подошёл.
«Володя, ты ли?..» – произнёс я тоже.

Вот так, Володя, я сейчас живу
И о тебе я помню… Боже! Боже!..

Наверх