БОРИС  МИХНЯ

из книги
"ОСВЕЩЕННЫЙ ЗАТМЕНЬЕМ"

ПАДЕНЬЕ

Едва-едва касаясь волн лесных,
и вверх свой взгляд усталый уперев,
я лег, уняв волнение дерев,
и ниже леса небо уронив.

Вверху не оставалось ничего.
К земле неузнанной всем телом я приник.
До нового паденья моего
остался миг.

ВЕТЕР

Все так же скачет по камням зверье,
но не окрасить в их крови копье:
пусты артерии.
Пусты и русла рек.
И глаз не чувствуют пустые взмахи век.
И только ветер выдувает колос,
гудит в колосьях, как в стволах рожков.
Как маленькие головы божков,
стучит зерно, и обретает голос.
И гром горбатый темным далям мост.
И небо злак впускает поневоле.
Корнями черными вонзенное в мой мозг,
льет свет и пляшет желтых молний поле.

* * *

Мои глаза – небесные кроты.
Я рою ночь. Зрачки глотают звезды.
Я все иду, плечом толкая воздух
и углубляюсь в звездные ряды.

Но здесь наружу не ведут следы.
В меня несется тот же звездный бриз.
И беспредельность бесполезной высоты
мне угрожающе распахивает низ.

* * *

Придут сегодня. Заберут подушку.
И кровообращение мое
нарушится. И некто за полушку
отходную мне хрипло пропоет.
Но слушателей у него не будет.
Я умер. Сам же некто – глух.
И только утром мой отход осудит
всю ночь чего–то слышавший петух.
Но если трезво – кто бы мог придти?
Кто знает, где я? Кто так прозорлив?
И ложный страх мне помогает отвести
такой же ложной радости прилив.

* * *

Я жив не за обложками журнала.
Мне чувств моих не уберечь в тома.
В сверкающих ухабах карнавала
искрит тщеславных взглядов бахрома.

И на краю крушенья и обвала,
одной надежды рваная кайма,
что как бы жизнь меня ни воровала –
оградой мне гремят ее грома.

* * *

За домами обломано солнце.
Нет здесь музыки – ветер так скуп.
И с дождем выпадающий стронций
ловишь ты всею нежностью губ.

* * *

Незнакомые птицы
с берегов незнакомого леса
бросят крики тугие
дрожать на лесные полы,
завладеют душою,
и криков сиротская месса,
переполнит меня
и, разлившись, ударит в стволы.

И чтоб выросла буря,
осторожно закрою я веки,
и не выпустит птиц
прижавшая веки рука.
И, наполнившись шумом,
дотоле недвижные реки
двинут воды свои
и осмотрят свои берега.

* * *

Все уступив, что он себе оставил?
Две капли сожаленья для того,
чтоб, скомканные в тучах, дождь расправил
персты свои на голову его.

* * *

Афишу дня всю сразу не прочесть.
Здесь ветер – объявление о ветре.
Неуловимость гамм в едином спектре
безмолвия – литаврам грома месть.

Здесь голос птиц – неведомая притча.
И пугала внимают им, кренясь.
Всей силой глаз слепых на птиц воззрясь,
следят полета темное величье.

Поэт идет с вершин косноязычья.
Боготворить распластанного в грязь.
Так в воротник рассвета затворясь,
под кожу дня струится клекот птичий.

И даль афиш умрет в молве огней,
читать, оставив клинопись пожара.
И вечный корень вечного угара
лишь таянье ступни в палатах дней.

МУЗЫКА И ГОЛОВА В СТЕПИ

Выдох, вопль и сияние тубы
поглотило пространство.
И меня
засосет чернота …
Обдавая песком
оголенные вечностью зубы
рвутся ветры за череп
сквозь днище дырявое рта.

Как оркестра глухой барабанщик,
жив я взглядом,
а прах мой взметается в пляс.
Сквозь пустую глазницу
растет и растет одуванчик,
и по сини небес
распыляю оставшийся глаз.

* * *

О, как сильны мои родители и дети!
Как радостно призвание мое!
О, как полна моя удача жить на свете!
И как она обогатит небытие …

* * *

Сегодня небосвод расколот,
И Моссовету нагорит:
снег опускается на город,
вверх поднимая фонари.
И я боюсь – вот наважденье,
смотрю на Вас не без помех:
вдруг состоится вознесенье,
и Вы уйдете в снег, наверх …

МОЕМУ ТОВАРИЩУ

Петру Брандту

Свет луны – ореол главаря –
за тобою плывет с высоты,
и, качнувши луну января,
в подворотне скрываешься ты.

На нечаянной координате
получил ты свой нынешний статус.
А то спорил бы в римском сенате
среди собственных мраморных статуй.

При решении важных вопросов,
при подсчете, один голосуя,
оставлял бы сенаторов с носом –
и число своих статуй плюсуя.

И взрывался б сенат, потрясен,
заражен гомерическим смехом.
И стучал бы до наших времен
этот смех гомерическим эхом.

Стеклодув, выдувая сосуд,
оставляет свой голос в сосуде.
Так и носит томящийся люд
пустоту вместе с тайной прелюдий.

Понимают ли шифр приговора
застекленные дымом разлуки?
На руках бы носил тебя форум,
из хитонов повыпростав руки.

 

* * *

Валерию Дрожжину

Нет, я не умер.
Я уехал во Владимир.
Попытки пустоши нарушить тишину.
Нет, я не умер.
Я как будто вымер,
и вновь бреду по высохшему дну.

Траву перебирает шум былинный.
И птицы, день на крыльях износив,
таранят плотных сумерек плотину,
полям глаза лазури обнажив.

1981

* * *

Легко, и кажется, что гулко,
но тихо снег ложится в снег.
И в снег бесшумный на прогулку
идет бесшумно человек.

Дома поставлены, забыты.
Пустынны улицы вдали.
Огней печаль – следы попыток
путь проложить поверх Земли.

Снег шел, кружил, без слов лежал,
шагов далеких ожидая.
Тебе бы я принадлежал,
но край крадет меня у края.

* * *

Т.Х.

Почему осторожно ступаешь
и так тихо роняешь глаза?
И зачем многолюдный вокзал
ты движением губ унимаешь?
Может быть, в это самое время
ты находишься где – то еще?
Почему белизна твоих щек
мне несет и какое – то бремя?
Почему ты мерещишься мне?
И откуда такая покорность?
И откуда шагов твоих корни
проступают в моей тишине?
Совершенно ли мир утаен?
Я подвержен господнему мщенью.
Репетируй, то шаг возвращенья
с небогатых моих похорон.
Видишь ворох каких – то бумаг –
и отравы моей, и игры?
Упаси расплескать мне миры –
сохрани, сохрани этот шаг.
И как в сумерках гаснет лоза,
в залах мозга ты медленно таешь …
Почему осторожно ступаешь
и так тихо роняешь глаза?

* * *

Мне стыдно быть тобою нелюбимым.
Ты нелюбовию себя не попрекай.
При встрече дай мне сил промчаться мимо,
и воли дай мне вымолвить: “Прощай”.

* * *

Товарный поезд неодушевлен …
Действительность легко берет разбег:
всего: идет – произнеси –
со словом – снег …
Единственною бездной поражен:
невоодушевленный человек.

Стряхни мне пепел с пораженных век.

* * *

По морозу босой
шатко ока крыльцо
снеговою грозой
разражалось лицо.
На широком татами
белолицых снежений
повествуешь прыжками
мне свое отношенье.
Этот лед перегрызть
гром гуляет в глаза
в каждом взгляде корысть
обрести небеса
На обочинах арф
губы вмиг мои стерла
И следов твоих шарф
иссечет мое горло.

ПОСВЯЩЕНИЕ

Здравствуйте, черные дыры!
Выровнять – ляжешь костьми.
Было: свидание с миром.
Стало: свиданье с людьми.

И снова – голос глубины,
глубин, не вынесенных мною,
так тяготится глубь листвою –
надежды недр задернуты корою,
корнями в кроны перенесены.
Мое дыханье только нежный щит,
ютящийся у самых губ игры.
И осень – тихий занавес жары.
За занавесом скрученным коры
какой театр дерево таит.
На тучу солнце всходит, как на бруствер.
Подземный вихрь, рисуй узор листа,
и в тучи солнц бросая тень куста,
замри на миг, остынь в мои уста,
театр недр – мое пространство чувства.

ПОРТРЕТ

Твой желудок и узок, и пуст.
Тот, кому не сулит ничего
танец пчел возле рта твоего –
не товарищ тебе, златоуст.

Два бельма гасят глаз твоих угли.
Ты – хозяин, и все же в гостях.
И не ты заблудился впотьмах –
Это дали от ветра распухли.

Незаметно восходит трава
прямо в небо, изрытое оспой.
От дерев отрываешь едва
свои в ветви вплетенные космы.

И покуда идешь, полуночник,
у тебя с каждым деревом так.
И вселенского ветра источник
твой от дерева к дереву шаг.

* * *

Я хочу научиться ловить ведрами ветер.
И стать ведущим специалистом
в этой области.
У меня уже есть несколько
профессиональных секретов:
я знаю, каким должно быть ведро
и в какую погоду мне будет
сопутствовать удача.
Но мой товарищ говорит,
что этим много не заработаешь.
Звериная проницательность.

* * *

Как будто сам себе я незнаком,
входил я в город, камни в каплях пота.
Ладони мял я в воздухе сыром –
казалось мне, что мнет ладони кто–то,
решая, где скользить мне в лабиринт,
где голову задрать, где замереть,
где, расправляя сбитый улиц бинт
и глаз не закрывая, умереть;
как, умерев, остаться мне живым
и снова отмечать подвохи грез,
как сделать, чтобы дворник не донес,
мол, умер я и обнаружен им.

* * *

Говорил ты, что нет на земле захолустья,
где угодно в две черные чашечки грусти
опускается дерево, отделившись от птиц,
не затронувши влаги на вершинах ресниц.

* * *

Александру Фролову

В жилах зари зреют зола и руда.
Полусвет, полутьма – жизни моей торжество.
Грозный соперник у самого сильного я – никогда.
Цель моей жизни поставлена – для ничего.

Территория бреда, может быть, долговечнее камня,
но под силу ли мне камня выследить век,
начиная от волн, ставших скрипами ставней,
распрямляющих крылья ворон, чей случаен ночлег.

Столкновения волн постепенно решают задачу:
прекратить океан, превратить его в пыльный карьер.
Дремлют в дереве волны. Океанской дремотой охвачен,
побережьем ресниц проносит прибой землемер.

Камень пылью возносится в яме небесной.
В столкновении туч слышится – грохот камней.
Территория звёзд – подсвеченный камень воскресший –
захлёстнута волнами дней.

Пену морскую и камня полёт в себе заключает звезда.
Движимы взрывом пределы астральной отчизны,
чтоб попытаться когда-нибудь дать моему никогда –
территорию бреда, территорию жизни.

БУМЕРАНГ

М. Э.

Интересно смотреть мне
на стенку и шкаф.
Интересно мне свитер
тянуть за рукав.

Как я ждал, что качнется
тонкая ветка звонка.
Подойду к телефону.
Дам прорасти и второй.
В колебание связок,
как в волны баркас рыбака,
погружалась заранее
комната вместе со мной.

Интересно смотреть мне
на стенку и шкаф.
Интересно мне свитер
тянуть за рукав.

И не жажда моя сотворить –
о испуг мой – кумира.
Нет, я вижу причину
и цель твоего появленья.
Чересчур упоительным счел
отторжение мира.
Ты послание мира.
Ты – месть. Ты его воплощенье.

Интересно смотреть мне
на стенку и шкаф.
Интересно мне свитер
тянуть за рукав.

Научился паясничать,
плохо – с тобою не смог,
и подглядывать вечность, и различать ее лик.
Предаю я себя –
ты затменье мое, ты урок.
И не вечности я –
только твой, только твой ученик.

Интересно смотреть мне
на стенку и шкаф.
Интересно мне свитер
тянуть за рукав.

А когда меня вынесло
за городскую черту,
укорял я себя –
мне слышался в комнате лес.
Хорошо, что хоть окна открыл я –
уже в темноту –
есть надежда еще,
что звонок я услышу с небес.

Интересно смотреть мне –
булыжник лежит.
Интересно прохожий
куда – то спешит.

Взгляд, изранивший небо,
тормозит продвиженье луны.
Я легко проигравший,
упрямый, неузнанный гость.
Снова кольца зрачков
поплывут от стены до стены.
Телефонная трубка холодна,
как берцовая кость.

Лень пленять.
Тут бы я попаясничать смог.
Клоунада и вечность
гасят мой крик.
Предаю я себя –
ты затменье мое, ты урок.
И не вечности я –
только твой, только твой ученик.

Интересно смотреть мне
на стенку и шкаф.
Интересно мне свитер
тянуть за рукав.
Интересно табак
высыпать мне на стол,
интересно уставиться
в крашеный пол.
Интересно мне ложкой
звенеть о стакан.
Интересно мне книгу
ронять за диван.
И смешно очень знать,
что она там лежит.
Но смешнее – прохожий
куда – то спешит.
Интересно письмо мне
порвать и подуть.
Интересно проснуться,
интересно уснуть.

Освещенный затменьем,
в небытие бумеранг,
над безумной травой,
пролетаю, любя.
Это счастье мое –
на лету замирать,
вспомнив, есть ты,
и дальше лететь без тебя.

Оглашая пустынные своды заката,
Заору я: “Мария,
измени мне полет!”
И на крик свой отставший,
оглянусь виновато.
Я лечу.
Временами мне ветер поет.

Опубликовано 13.02.2002
Набор текстов: Наталья Зверева