Электронная библиотека  "Тверские авторы"


Александр Пушкин
роман в стихах, сонетах, диалогах, монологах, отступлениях

ВАЛЕНТИН ШТУБОВ

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

<< Содержание

ОТ АВТОРА

           1

Покоя сердце просит, а его
На высоту небесную выносит.
Ну, здравствуй-царствуй, пушкинская осень, –
Заката и прозренья торжество.

            2

Мелькают пушкинские строки
В ночной бессонной тишине,
Как будто высшие уроки
Даются мне, даются мне.

Тоска и ночь. Тетрадь и память.
И ветра вздох – как взмах руки.
Ах, чем утешат, что поправят
Высоких дум черновики?..

             3

Рисунки на полях.
Но рисовать
Я, право слово, вовсе не умею.
Я только в высоту взгляну, краснея,
Где в облаках небесная тетрадь.

               4

Не сотворял из вас кумира,
Но вами бредил и дожил,
Что ваша солнечная лира
Звенит лучами всех светил.

               5

Спасибо, Пушкин, вам за инструмент.
Он всё такой же – золотой и юный.
Его, я взяв, попробовал на свет –
И засияли зорями вдруг струны!

               6

О, скорость мысли и стиха!
Души звенящие мгновенья.
Скажите, Пушкин, разве время
Похоже здесь на ямщика?..



                 7

Стала звёздной и поющей
Эта пушкинская ночь.
Мчатся думы, вьются тучи.
Ну а бесы… Бесы, прочь!


МГНОВЕНЬЯ ТВОРЧЕСТВА ЕГО

                  1

– Попался, Фауст?

– Ты ведь тоже,
О Мефистофель, стал моим.
Смотри – в котлах какие рожи!
Мы оба со стыда сгорим.

                  2

– Ах, Адриян!
Всё тот же “Гробовщик”,
Который в доме я невесты начал.
Средь мертвецов от ужаса он сник.
Но вот проснулся он.
Взглянул иначе –
И ужас смехом стал.
И не на миг.

                3

– “Поп и Балда” –
От нянюшки наследство.
И в нём её оставим говорок.
Печаль во смехе.
Ласковое сердце.
Как блещут спицы средь лукавых строк…

                4

– “Смотритель станционный”.
Затемнило.
Как дунину унять к бесчастью прыть?
…Пожалуй, надо будет на могилу
Отца сию молодушку сводить…

                 5

– Вновь путешествует Онегин
В коляске мыслей налегке –
В дожде, мерцании и снеге –
В Твери, Валдае и Торжке.

Москва и Нижний. Волга. Терек.
И Каспий. И – опять Кавказ.
Но всё сильней желанный берег
Отодвигается от глаз.
Бешту. Машук. Брега Тавриды.
Одесса… Стоп. О ней взгрустнём.
Какие сны. Какие виды!
Какой недолгий тёплый дом…

И сердце вспомнило несмело
Мечты и горести свои –
Как море Чёрное шумело
Во мгле михайловской хвои.

                   6

– “Во всех ты, душенька, нарядах хороша…”.
Спасибо, Богданович, за участье.
…Итак, есть Лиза.
Рядом с нею Настя.
И Берестов.
И – полная душа
Страстей, неприхотливых впечатлений.
Оденем содержанье снова в них.
И будет всяких жемчугов бесценней
Нарядный смех проказниц молодых.
 
                    7

– Пора с Онегиным расстаться.
Но что же сердце так болит –
Души и время и пространство,
И сожаление, и стыд…

В одном таинственном тумане
Дрожит магический кристалл.
Как долго я его держал…
Но не разбил воспоминаний.

Они со мной и не со мной.
Иных уж нет, а те далече.
Ах! Много ль смысла в тайной речи,
Что притворяется виной?…

Грусть непонятная со мной.
Роман – окончен; сны – уплыли.
Теперь не будет уж фамилий
Других;
Достаточно одной.

                8

– Убил ли Моцарта Сальери?
Но он его ведь освистал.
И разве ядом свист не стал?
Недалеко, по крайней мере…

                 9

– “…Не то беда, Авдей Флюгарин…”
Опять вдруг вспомнилось о нём!
(Фаддей! Ты очень вздорный гном.
Твой кипяток дерьмом заварен).

И родословная моя,
Пожалуй, от твоей отлична.
Но ты мне не даёшь житья
Так скудно, нудно, неприлично.

                  10

– …Где, донна Анна, дон Гуан?
…Остался разве Лепорелло.
Да ужас… Разве в этом дело?..
Лишь в том, что жизнь – больной туман.

                    11

– Как много, Господи, всего.
К добру ли это или к худу?
Я рыцарем скупым не буду!
Явлю раздумий волшебство
Плетнёву, Вяземскому… да.
Вот, милые, чем обернулась
Во мне дорожная страда.
Судьба с улыбкой оглянулась.

Вошла и в прозу, и в стихи.
Но вы послушайте вначале –
Что мне багряные верхи
Здесь, в Болдине, листвой шептали.

                    12

– Я чуть не угорел! Проветрил зал.
И ветер, налетев неосторожно,
Мои листки запутал так безбожно,
Что чуть с листвой осенней не смешал.

18 ФЕВРАЛЯ 1831 ГОДА

                      1

Осьмнадцатое февраля.
Венчание в начале года:
Слегка метель, слегка погода,
Слегка туманная заря…

                      2

– Что ж перстень обронила ты?..
Я не о том… Молчи. Не слушай.
Я златом озаряю душу:
О, как теплы твои черты.

ПРОГУЛКА

О, это Царское Село!
О, это озеро златое,
Где Натали лицо младое
В прибрежной туче рассвело…


СОНЕТ Н. Н. ПУШКИНОЙ

Земная и небесная мадонна,
Ваш лик в моём сознанье не исчез.
Видна ли вам тень моего поклона
С тех вдохновенных ветреных небес,
Где облачный вовсю клубится лес
Так странно, непонятно, полусонно,
Где солнце – то ли ствол сосны, то ль крона?..
Ах, суть не в том! Ведь Пушкин – рядом, здесь.

…Вы под руку… Вы – две метаморфозы.
Вы оба откровенно несерьёзны.
Вот вы в кибитке белой мчитесь в дом…
А вот, коньков опять блеснув лучами,
Вы лёд своей разрезали печали,
Как на катке, на небе голубом.

ПУШКИН – ВСПОМИНАЯ ДЕЛЬВИГА

                              1

– Да. Зря я череп Дельвигу послал:
Его он мигом захватил с собою.
Теперь ко мне нахоженной тропою
Вернётся он. Предчувствую скандал.

                             2

“Соловей мой, соловей…”
…Дельвиг, что с душой моей?
Ах, утешь больную дрожь.
Ничего ведь не споёшь…

ПУШКИН У КАМИНА

“Гори, камин…”
А келья – не пустая.
И кочерга – покуда не в золе.
И пламя так внимательно листает
События в душе и на земле.

И что-то есть в нём от игры азарта:
Червонцами струятся огоньки,
И угольки тасуются, как карты.
Что ж кашляют так громко игроки?..

Я. ГРОТ О ПУШКИНЕ

– Женившись, посетил Лицей.
И не забуду я восторга:
Глядели прямо как на бога!
Касаясь чувствами лучей.

Вы понимаете – он шёл
Какой-то странною походекой –
И не порывистой, не кроткой,
А как бы вам сказать… Он – цвёл
Глазами, видя прежний быт,
И новым юным лицеистам,
Как старым, он смеялся в лица!…
Никто им не был позабыт.

…Я вспоминаю: говорит
Он мне: “Пройдём, мой друг, по саду.
Я на скамеечку присяду…”.
Он до сих пор на ней сидит!

ПУШКИН – ШЕВЫРЁВУ

– Октавами твоими я доволен,
Но, право слово, Тассо не люблю.
Возьмись за Данте:
Будет больше воли.
Добудь простор и сердцу, и рулю.

ПУШКИН – ВЯЗЕМСКОМУ

– Скажи, мне милый Асмодей,
Что за волна в мирском просторе?
Что значит море средь людей?
Что значат люди среди моря?..

ПУШКИН – НАЩОКИНУ

– Холера в Петербурге. На Сенной
Был бунт. Кого-то вроде там убили.
Без пушек, слава Богу, усмирили.
Но стал я от того другим больной.

И до сих пор в душе какой-то звон.
И в памяти мелькают злые числа.
Легла на сердце тяжесть всех времён.
И сердце так ненастливо обвисло…

НЕИЗВЕСТНЫЙ ОБ ОБСТАНОВКЕ
КАБИНЕТА ПУШКИНА

– Чернильница и перья, и графин.
И лёд. И нерасшитые тетради.
Жара… И книги – кстати и некстати.
Такого он постранства господин.

Он в сюртуке без галстука сидел.
Возьмёт перо – и мы тогда смолкали.
В пространство неземное он глядел –
И ветры нас оттуда овевали…

ДАРЬЯ ФИКЕЛЬМОН О ПУШКИНЕ

– Он как-то сердцем сник. Поёт нечасто.
Жена его хоть ангел во плоти –
Но некий прирак нового несчастья
Мешает белым крылышкам расти.

ПУШКИН – НЕИЗВЕСТНОМУ
– Ты знаешь, перехвачено письмо
И не возвращено по назначенью.
Никто, увы, не попросил прощенья.
А может быть, оно ушло само?..

ИРОНИЧЕСКИ

– Наверно, я живу не зря –
Коль так ко мне воротят лица
Взгляд цензора и взгляд царя,
И взгляд притихшего убийцы.

ВЗДОХ

– В Михайловском обресть бы снова кров.
Там легче пьётся из кипящей чаши.
Но только бой часов и вой волков
Как совместить с обидою Наташи?..

ПУШКИН – ПЛЕТНЁВУ

– Опять хандришь?
Тоска сильней холеры.
Вон Дельвига как быстро убрала.
Да и Молчанов сдал ей все дела.
Жуковский – жив… Но всё скуднеет мера.

…Брось, милый, брось!
Покуда мы умрём,
Мы поглядим, как вырастут ребята,
И старость постучится виновато
Не так уж скоро в наш нетихий дом.

Вздор, милый, вздор!..
Холера вот уйдёт,
И постучится в двери к нам веселье,
И мы как будто справим новоселье,
И – надорвём от хохоту живот.

PS

А знаешь, что намедни я узнал?
(Но только между нами – чтоб не сглазить) –
Царь мне открыл архивы, рыться дал
И закрепил сей мой досуг в приказе.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПО ПОВОДУ “АНЧАРА”

Теперь уж не “Шенье” вот, а “Анчар”
Меня достал…
Что значит – “древо яда”!
Не слаб был яд у расспросного взгляда,
Но мой был не слабее этих чар.

ОБЕД У СМИРДИНА

– Ну Смирдин и обедец закатил.
Аж 80 млели за столами.
Весь “цвет литературы” пригласил!
Куда как душно было в этом “храме”,
Или, верней, в бедламе:
Я  и Греч.
И Кукольник.
Понятно же, Булгарин.
Как спуталась при пошлых тостах речь!
И я съязвил: “Премного благодарен”.

Хозяин  же явил такую суть:
“Не удивляйтесь… всё ведь честь по чести:
В литературе, как в большом лесу,
Всё, что живёт, дышать должно бы вместе”.

При этом он сиял, как медный грош.
И я ему сказал без укоризны:
“Ты, братец, тоже в этот круг войдёшь,
Как мастер безупречных афоризмов”.

ПУШКИН –ЖЕНЕ

               1

– В Москву меня довёз велосифер –
Поспешный дилижанс, спеша лениво.
И у коней унылы были гривы,
И грязь была не болдинской в пример.

Уж десять лет я езжу здесь и там.
Но чтоб такое?.. Господи, помилуй.
Уныла грязь и станции унылы.
Звенелось бесприютно бубенцам.

Но вот – Москва, мой друг…
И что ж? И что ж?
С дорожной перелез в другую скуку:
Французским был театром убаюкан.
Нащокин был в свои заботы вхож.

И к Оберу приехал, но – заснул.
И мне при Чаадаеве дремалось.
И лишь одним я отряхнул усталость –
Я о тебе, задумавшись, вздохнул.

                2

– Живу тихонько, смирно… Хлопочу.
Дидро читаю… Вяземская… вечер.
Давыдова сегодня, видно, встречу,
Но, как с Денисом, вряд ли пошучу.

В Московский позван университет.
Шум и соблазн великий предвкушаю.
Наверно, здесь я многим помешаю,
Поскольку не схоласт, а вот – поэт.

ВОСПОМИНАНИЕ О ДИСКУССИИ

– Нет, ну, подумать только, что Уваров
Изволил комплимент такой отвесить:
Давыдову:
“Теория искусства…”
А мне:
“А вы само искусство… да”.
И вот сошлись “теория” с “искусством”.
И Каченовский, как из эпиграммы
Моей, свою раскинул паутину.
Речь шла о “Слове Игоря полку”.

Я говорил о подлинности чувства,
Шумящего в словесной этой кроне, –
Что “Слово”, словно древо, одиноко
Среди столетий тягостно стоит,
К сердцам и чувствам горестно взывая…
И ветви “Слова” –
Дон, Стугна, Немига,
Чернигов, Курск, Тмуторокань и Галич.
И крона “Слова” –
Русская душа. 

Всё в “Слове” – златозвучно, грустно, больно,
Просторно –
Словно наигрыш на гуслях,
Где струны –
То ль скрипят в ночи телеги,
То ль девицы дунайские поют.

Но это не заметил Каченовский!
Умом схоласта чувства не услышать.
И закружилась злая паутина
В хитросплетеньях доводов глухих.

Он говорил о мираже, подделке
И даже о “невыясненном вздоре”!
Не “алгеброй гармонию” поверил,
А правду – ложью…
Но бессильна ложь!

Прервал звонок.
Мы тускло распрощались.
И я унёс в душе глаза студентов
И Игоря обиженные очи
Из древней непомерной глубины.

ПУШКИН – НАТАЛИ

– Вот что. У Баратынского я был.
И с Каченовским вроде не бранился.
И ни в кого, ей-богу, не влюбился.
Меня роман с Газетою влюбил.

ПУШКИН – НАЩОКИНУ

– Ты не нашёл копеечку мою?
Я выронил… Она не затерялась?
Не думай, что пишу я во хмелю:
Для счастья ведь нужна такая  малость!

НЕДУГ

– Ну вот и снова Петербург.
И – ревматизм… Хожу, болею –
Ни лечь, ни сесть, ни стать не смею.
И в душу сей залез недуг.

ПУШКИН – ЖУКОВСКОМУ

– Ну что Смирнова?..
Нет, не умерла?
Какие безысходнейшие роды.
…Ты знаешь,
Что-то вроде непогоды
Она во мне, похоже, родила.

ПУШКИН В АРХИВЕ

                1

– Архив. Я в нём пока не страдник.
Событья дремлют здесь, звеня.
Былое, словно Медный Всадник,
Вот-вот помчится на меня.

И хватит ли во мне дыханья –
Чтобы явить простору вновь
Тяжелозвонкое скаканье
Настигших душу древних слов?..

                2

– Не скучен и в бумагах Пётр,
Особенно в своих указах:
Его метельный буйный разум
Не только ведь плетьми сечёт.

                 3

– Где Пугачёв – там тут же Пётр.
Ну и “родство” в архиве царском.
Как странно “в третьих” оказаться.
Как боязно… Но будь же твёрд.

ПУШКИН – НАЩОКИНУ

– Кружусь я в свете…
Только вот не в том.
Нет вольницы, а значит, и досуга.
Средь четырёх ищу я пятый угол.
Алкаю голод сытым животом.

Уехать надо, чувствую… Куда?..
Прости меня за лепет этот странный.
Хочу кормиться вновь небесной манной,
Пока ещё горит во лбу звезда. 

РАССКАЗ НЕИЗВЕСТНОГО

– Струилась Нева, словно чёрная шаль,
Ветвилась, туманилась белая даль.

С небесною дрожью в минуту сию
Смотрела тревожно заря на зарю.

И Пушкина очи так были полны
Небесной тоски и больной тишины.

<< Содержание
<< На страницу автора