В КАНЦЕЛЯРИИ
– Сегодня было Поле Куликово
В былом…ага… Восьмого сентября.
…К чему я?..
Ах, как сердце не готово
Тягаться с словом нового царя.
АУДИЕНЦИЯ
– Любезный Пушкин, рад тебе, садись…
Да не стесняйся. Вот камин. Согрейся.
(О! За спиной – пылающая бездна!
У пламени не кашель здесь, а свист).
– Ты рад ли возвращенью своему?
– Рад, государь… Спасибо…
– Что же бледен?
– Я, государь, теперь уже не беден.
Я, государь, волнуюсь потому.
– Надеюсь, что свободу ты взыскал
Не эту, что сродни была безумству, –
Ведь Пестель в “Русской правде” полагал
Потом укоротить и вольнодумство.
Потом, потом… Когда убьют царя.
Весь род его… детей и слуг, и внуков.
Нужна сначала брутова наука,
Ну а потом … “желанная заря” –
Над мясорубкой… Был уже пример.
И расцветал таким багряным светом.
Скажи, о Пушкин, разве Робеспьер
В крови шагает под руку с поэтом?..
– Но, государь! Россия…
– Знаю, тьма,
Ты скажешь?
И “полезно просвещенье”.
Но прежде… прежде… надобно леченье
От безобразных проблесков ума.
…Что пишешь?
– Да почти что ничего.
– Что ж так?
– Да вот, увы, лиха цензура.
– Да, кое в чём она, конечно, дура.
Так мне давай стихи первей всего.
…А вышел бы на площадь с ними ты
Тогда?… Вот с теми, кто дурить пытался?
– О государь! Они несли мечты
Мои, а разве б я без них остался?…
– Дай руку. И спасибо за ответ.
Не лицемер. Подружимся. Полезно.
– …Он, господа, отныне мой поэт!
(Камин – свистел. Как кровь, кипела бездна).
ВПЕЧАТЛЕНИЯ
1
– “Погасло дневное светило…” –
Поёт княгиня иль звезда?
О боже мой! Как забурлила
Моя душа в остатках льда.
2
– Большой театр… партер… галёрка…
Все на меня с открытым ртом.
И в горло, словно сердце, горько
Опять толкнулся старый ком.
3
– Мне рассказали: Чернышов,
На пятерых взирая муки,
Достал лорнет… В театр пришёл!
На миг развеяться от скуки.
Рылеев, автор скучных “Дум”,
Прости… Погибели хозяйка –
Петля сдавила гордый ум,
Где и Ермак, и Наливайко.
4
– И я бы мог, как шут, висеть…
Петля с петлёй…На ум насели.
Глаза закроешь – словно сеть,
В таких ячейках вся Расея.
5
– Опять мазурка…Взмах ресниц…
И – трепетанье слов любезных.
И шелест платьев – как страниц,
Таких сегодня бесполезных.
6
– Казнённые уж казнены.
А что 120, что 120
В глазах жены, в слезах страны,
В снегах бескрайнего пространства?
7
– Мне предсказала Киригоф,
Что, нет, не буду я повешен –
С коня я смертью буду спешен.
Или блондин прервёт мой вздох.
8
– Княгинюшка! Хоть пару слов –
Ну, как Одесса? Что там море?
И не померк ли свет в просторе
От мной написанных стихов?..
9
– А что там этот “граф Толстой”?
Он не забыл про поединок?..
(Опять под пистолетом стой…
Опять “новинка из новинок”).
– Нет, Александр! Он не в Москве.
– Ну что ж… потом… потом, наверно…
В чьей будет пуля голове –
Мне безразлично, откровенно.
10
– Что Пушкин-автор обо мне
Там говорит?
– Лишь благодарность.
Но, государь, всё та ж угарность…
И развлечения в цене…
– То позволительно вполне.
11
– Что ж счастие не началось,
Что Киригоф мне предсказала?
Ведь будет времени мне мало:
Я на земле – недолгий гость –
Хотя и званый, но не свойский.
Негибкий ум тому виной.
Вот, говорят, и Каченовский
Меня помазал уж слюной.
12
– Что Веневитинов?
– Он мил:
Придёт с другими на “Бориса”.
Тебя прочесть он попросил.
– А он “погибнуть” не боится?
Шучу… А кто ещё придёт?
– Ну Шевырёв и Чаадаев…
У Виельгорского живот
Болел…
А тут пройдёт? Не знаю.
ЧТЕНИЕ “ГОДУНОВА”
1
– А как читал он?
– Нараспев.
Ну, как в деревне любят, что ли.
И звуки, словно лица дев,
Цвели небесной красотою.
Но это там, где вышла в сад
Под лунный свет Марина Мнишек.
И самозванец был богат
Призваньем и любовью высшей.
2
– Когда ж летописатель и Григорий
Поведали во старых-новых снах
Москву и площадь, и паденья страх,
И взлёты ликования и горя,
Они движеньем этим увлекли,
Как щепки и солому, наши мысли.
Стонали глуби и бурлили выси…
Везде круги багряные пошли!
3
– Ну а когда в Кириллов монастырь
Привёл он вместе с Пименом Ивана,
И помолились иноки так странно,
Что вздыбился деревьями пустырь, –
“Да ниспошлёт Господь покой его
Душе, страдающей и бурной…”
Ветер
Взметнул в воображенье к небу ветви
И волосы… Не помню ничего
Я более; я помню только тень,
Опершуюся, словно бы на посох,
На хмурый луч… Она смотрела косо
На Пушкина… На наш счастливый день.
4
– Явились и объятия, и слёзы,
Шампанское; молчание и гам.
И жарких слов признательные розы
Бросали все тогда к его ногам!
А он стоял, курчавый мальчик-с-пальчик,
Которым притворился великан, –
С душевным солнцем, с тучею горячей,
И, как гроза, бурлил его стакан!
5
– Херасков, Озеров, Державин
И Ломоносов подошли.
Их тени жизнью расцвели.
И чаши в их руках дрожали.
6
– Не помню после: долго иль недолго
Мы пировали под златым лучом:
Шампанское уже вливалось в Волгу –
Под разинский распевный гневный чёлн!
Но не “Сарынь на кичку!”, а иное
Кружок наш озаряло, а не стан:
– Подайте чаши нам! Эван эвое!
И чаши подал нам античный Пан.
БЕНКЕНДОРФ И ПУШКИН
1
– Что вы изволили читать?
И чем вы общество смутили?
– Вот, генерал, моя тетрадь.
Её страницы не остыли.
2
– Имел я счастие представить.
Его Величество – прочесть.
И он просил почти поздравить.
Но кое-что иное есть.
3
– Здесь нет манеры Вальтер Скотта,
И перевесть нельзя в роман.
Ведь на Руси своя погода,
А в Альбионе – лишь туман.
МИЦКЕВИЧ И ПУШКИН
1
– С дороги, двойка, туз идёт!
– Вы, Пушкин, так играть привыкли?
Однако козырь в вас живёт,
В любой приснившейся вам цифре.
2
– Я мог, Адам, тебя и перевесть,
Но польский для меня – пока чащоба,
В которой ветер есть и звери есть.
Вот почерпнуть бессонницы ещё бы.
3
– Импровизируй… Господи… Адам!
И – нет лица… И вот уж пляшет пламя…
О, как светло, о, как тепло сердцам.
Адам, Адам, в каком сейчас ты храме?
4
– Обнимемся… Прости, о Польшу, Русь,
За весь огонь, за зло, за самозванство.
– Но я за это пламя не боюсь,
В котором нам теперь уж не расстаться.
5
– О, мой скакун! О, твой олень бегущий!..
И за верстой уже летит звезда.
О, речь, белее Беловежской пущи!
О, подвиг, равный подвигу Христа!
ПУШКИН О ШЕКСПИРЕ
1
– В творения Шекспира я смотрю,
Как будто в закипающую бездну.
О них уже не скажешь, что “прелестны”,
С ним говорю, как будто бы горю.
Кружится голова, глаза болят.
Качается земное мирозданье.
И, забирая ум, внизу бурлят
Пороки неотмщённого страданья.
2
– Шекспира я не чаю перевесть.
Хотя бы смог… Ну, вот – “За меру мера”.
Но только кто сумеет для примера
Хотя б сыграть… Ну а потом – прочесть?
В ДЕРЕВНЮ
1
– В деревню еду – вновь похоронить
Себя на время, вплоть до Новогодья.
Но я уже не тот, не тот сегодня,
Какой устал на белом свете жить.
2
– Мой милый Соболевский, я в избе
Своей… Она немножечко осела –
Мне показалось, что она присела
В наивном реверансе злой судьбе.
А впрочем, вздор… Судьба не слишком зла.
Я – ехал-пел… Посматривал с откоса.
Вот, правда, пристяжная понесла,
И в щепки вдруг рассыпались колёса.
Ну а воспоминания живы,
Как у Гальяни свежи макарони.
Тверь угощала пославней Москвы!
Да и Торжок был вкусен во бульоне.
И был такой румянец у котлет,
Что, правда, не удержишь вожделенья.
Ах, сели б ты в пути был мой сосед –
Ты б помирил с желудком настроенье.
3
– Ах, Вяземский! А няня как мила.
Ей семьдесят… Молитву заучила.
И думает, что сердце укротила
Царя и отодвинула от зла.
Ну что ж! Меня он вроде возвратил.
Хотя ещё не понимаю – где я.
И хватит ли моей старушке сил
Молить о скользком сердце лицедея?
ПУШКИН О МАРИИ ВОЛКОНСКОЙ
– Ещё, ещё играйте для Мари!
Ей очень долго музыку не слушать.
А может, никогда…
Вина зари
Плесните в опечаленную душу.
Ещё, ещё… Аккорды понесли.
И я за ней… к взволнованному морю…
Но только не летится ей со мною.
И я – упал, и я – уже вдали.
Возьми с собою музыку, Мари.
А текст я передам Александрине.
И пусть вас всех догонят во кручине
Дела мои и помыслы мои.
ПУШКИН И БАРАТЫНСКИЙ
– …Ах, Баратынский, кажется, – блондин.
А тот, курчавый, ну, конечно, Пушкин.
– Но, господа, а кто из них воздушней?
– Неважно. Ветер их принёс один.
И ветер тот уж впереди летит
В порхающих лучах, дожде и снеге.
И снег восторгов вечно будет слит
С таким томящим сумраком элегий.
ОБЪЯСНЕНИЯ ПО ПОВОДУ “АНДРЕ ШЕНЬЕ”
– …И вот “Шенье” меня настиг.
Как Дельвиг прав… Куда подеться?
Дымится сгубленное сердце
В листах казённо-расспросных.
Я объяснил, что мятежи,
Как близнецы, увы, похожи.
В одной крови, в одном галдёже,
В одной вздымающейся лжи!
Кровь с ложью спутались опять.
Рок утомлён… Утратил меру,
Коль можно даже воспринять
В нём и царя за Робеспьера.
УШАКОВА
Балы. Гулянья. Ушакова.
Собранья… Он утратил речь.
И кто бы смог его развлечь
И увести из сердца слово –
Голубоглазое… в слезах…
Как тесно им в очах раскосых
И в рассыпающихся косах…
Оно вошло, рождая страх
Пред невозможным… Жив туман.
Он в нём заблудится. Он знает.
Чернеет шаль, и “Талисман”
Его уже не охраняет.
ИГРА В КАРТЫ
– Ах, Пушкин! Бита ваша карта.
И бита новая опять
– Ну-ну… Неужто для азарта
Мне ничего не подыскать?..
ВОЛКОВ – БЕНКЕНДОРФУ О ПУШКИНЕ
– Кружит, беснуется, играет
На холостом везде ходу.
Стихом уже не примеряет
На сердце новую беду.
Он Музу поменял на “Муху” –
Так называется игра.
– Знать, образумился... Пора.
Устал его уж ставить в угол.
“БОГ ПОМОЧЬ…”
“Бог помочь вам, друзья мои,
И в счастье, и в житейском горе,
В стране чужой, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли…” –
Так написалась… Боже мой !
Они ведь, как у Данте, мрачны,
А слёзы совестью прозрачны
Любою каторжной зимой.
Я мог бы тоже посолить
Слезами там тоски краюшку.
Тоскую здесь… Довольно, Пушкин!
Поеду к ним... Да. Так и быть.
Скажу, что манит Пугачёв,
Его свирепые деянья
Должны во строчек расстоянья
Переходить, чтоб всяк прочёл
Себе в упрёк… Сойду с прямой –
И к ним, коль буду я отпущен.
И чтоб уже озябший Пущин
Услышал колокольчик мой.
ПУШКИН И КЮХЕЛЬБЕКЕР
– Эй, стражник, спишь?… Где твои ушки на макушке?
Кто к арестанту смел курчавого впустить?
Немедленно разнять!
– Назад, подлец! Я – Пушкин!
Чиновник Пушкин, слышал, волчья сыть?
…Назад, мерзавец: а не то ей-ей ударю!
Я в арестантах не таких и сам бывал…
Прочь, руки, прочь! Скажу об этом государю –
И упекут, куда Макар телят не гнал.
…Дрожит холуйская душа, по роже пятна страха бродят:
“Жена, детишки… сытый харч… Неужто сгинет всё зазря?”.
И вдруг окреп:
“Блюду устав! Нельзя вить, ваше сковородье.
Устав! Нельзя. Устав блюду – нельзя, нельзя!”.
Бегут всем скопом. Увезли…
Их ведь немало, добровольцев.
Им наши души – на прокорм, на эполеты, на пропой.
И по дороге столбовой – звон кандалов и колокольцев.
И по дороге столбовой – позёмка бешеной змеёй!
“Вильгельм, Вильгельм, в родной глуши мы, видно, дети разных странствий
Среди мундиров и крестов, среди берёз и разных шельм.
“Нельзя – устав. Устав – нельзя… Задубенели в окаянстве!
“Вильгельм, прочти свои стихи…”.
Лицей назад зовёт, Вильгельм!
Вильгельм, тоска, Вильгельм, беда.
Но кто разделит их со мною?
Уж скольких я похоронил… Кому ж меня-то хоронить?”.
И что-то громче кандалов звенит над мёрзлою землёю.
То не смолкает в их сердцах любви связующая нить.
ВОСПОМИНАНЬЕ АННЫ КЕРН
– …И вот мы встретились опять.
Но говорил он как-то вяло.
Чего ему недоставало?
Любви, стихов, друзей?.. Как знать.
Я материнское кольцо
Ему на палец нацепила.
И затуманилось лицо.
И произнёс он: “Как вы милы…
А я другое дам тотчас.
Других не надобно безумий…
И Веневитинов был в вас
Влюблён, но почему он умер?”.
Он руку как-то нервно сжал,
А я невольно расцепила.
И улетел воздушный шар
Того, что где-то с нами было.
Оно не с ним и не со мной,
И этот шар – уже холоден,
Где “Брента, полная луной,
И “голос, шуму вод подобен”.
ПУШКИН – ТРОПИНИНУ
– Спасибо за портрет, Тропинин.
На нём я, право, как живой,
Но только ноготь больно длинен…
Ты мог бы скрыть его? Постой…
Не делай мне масонских знаков.
Сей ноготь – не оттуда знак.
Я с ними путался, однако,
На юге… да ведь был дурак.
Но знаться с сей нечистой силой
Сегодня глупо… Новый путь.
Мы все дурим, наверно, милый,
Когда-нибудь и в чём-нибудь.
ПУШКИН О НИКОЛАЕ
I
“Семейным сходством будь же горд…”
Но ты ведь прапорщик… Не пращур.
Твой сердца путь не обозначен
Огнём ума, дождём высот.
Ты – крут, и всё же ты не Пётр.
А спать в покоях под шинелью –
Не значит ведь дружить с метелью.
Играешь… Это не в почёт.
И как рассеянно средь морд
Ты ищешь ум на русских лицах.
“Семейным сходством будь же горд”,
Сев на коня, спустясь в темницу.
ПУШКИН – ОСИПОВОЙ
– Побуду ли в Михайловском? Не знаю.
Войду ли в ваши светлые стихи –
В цветы, в деревьев тёмные верхи…
Доверюсь ли запущенному раю?
Как хочется удариться в бега
Туда от петербургской глупой прозы.
Скажите, вы ещё растите розы?..
Пришлите мне с оказией… Ага?
|