ДОРОГА В ССЫЛКУ
“Блажен, кто смолоду был молод…”
И этим всё-таки живой.
О! Не казённый душный холод –
Весна в кибитке кочевой!
Мелькают вёрсты, звёзды, тучи,
Но, слава Богу, не года.
Пусть жизнь вдали не станет лучше –
Она покамест молода!
ИНЗОВ – БУЛГАКОВУ
– Расстроено здоровье у него
И положенье всё же неприятно.
В его душе сейчас такие пятна
Раскаянья, стыда… всего-всего!
И я его, конечно, приютил,
Чтобы потом пригрел его Раевский.
Не посчитайте, что поступок дерзкий…
Ведь я его к спасенью возвратил.
ПУШКИН О МАРИИ РАЕВСКОЙ
– О Боже… Как Мари прелестна.
О Боже! Как она мила!
К её ногам морская бездна,
Как зверь покорный, прилегла.
О, как она её ласкает
Во влажной солнечной тиши.
О, как потом над ней мелькает,
Как птица утренней души!
И я за ней взвиваюсь, грешен,
И просияю в некий год,
Воспоминаньями утешен,
Что был когда-то наш полёт.
ПУШКИН – БРАТУ
– Два месяца я на Кавказе.
И воды были мне нужны.
Но исцелён я ими разве?
О, ледяные валуны!
Они порой заря для зренья –
Машук, Змеиная, Бешту.
И нет надёжней исцеленья –
Стихами мерить высоту.
ВЗДОХ У МОРЯ
– Колышь, ветрило, океан,
Как ты сейчас колышешь душу.
И будь словам моим послушно.
Я – окрылён.
Я – осиян.
ПУШКИН О КИПАРИСЕ
– В Юрзуфе объедался виноградом.
Он солнечно-туманный на просвет.
И кипарису сердце было радо.
Он братом стал, а был сперва сосед.
Воображенье? Может быть, не спорю.
Но он корой озябшей сердце грел.
Ты знаешь, он, в отличие от моря,
Приветнее, роднее мне шумел.
ХРАМ ДИАНЫ
– Послушай! Видел храм Дианы.
А рядом с ним, а рядом с ним
Берёза русская… Как странно…
Античности я стал родным.
ПУШКИН О РАЕВСКОМ
– Раевского семейство! Боже мой –
Он памятник двенадцатого года!
Но переменчив, как сама погода!
И в разных настроениях живой.
ПУШКИН О БАХЧИСАРАЕ
– В Бахчисарай приехал я больной.
Неужто там была обитель хана?..
Разорена не временем. Как странно…
Но ведь никто не мучится виной.
О варвары! Посмели переделать
Покои на какой-то скифский лад.
Фонтан – испорчен… Заболел я телом,
Душою… Лихорадка, говорят .
ВООБРАЖАЕМЫЙ РАЗГОВОР ПУШКИНА
С АЛЕКСАНДРОМ
I
– Да, государь! Коль Инзов приютил –
Похоже мало это на изгнанье.
Живём со стариком в одном мы зданье.
Он не насмешлив. В чём-то даже мил.
Он благороден. Вовсе не корит
Меня за все беспутные творенья.
Бывает, правда, горечь сожаленья.
Но это ведь не гнев, не глум, не стыд.
Здесь нас земля немного потрясла –
Ведь есть и у неё порой коварство.
Ах, государь! Не треснуло бы царство –
Как много в нём, однако, всё же зла.
НЕИЗВЕСТНЫЙ – П. И. ДОЛГОРУКОМУ
О ПУШКИНЕ
– Ах, Долгорукий! Всех он кроет:
Чинуши, ясно, подлецы.
И генералы – не герои.
Лишь земледельцы – молодцы.
И тех он хвалит лишь порою
…Не пашет, а могилу роет
Себе. И так отдаст концы.
ВЯЗЕМСКИЙ (про себя)
– Ох! Облако нависло грозовое.
И воздух – страшен. Разрядится он.
Но как бы не смело вот этой мглою
Царя и нас, и время, и закон.
Как этот воздух протяжён и душен!
И мгла застлала протяжённость крон.
Но коль под тучу подвернётся Пушкин,
Что будут значить время и закон?..
СОБРАНИЕ В КАМЕНКЕ
– Раевский! Будешь президентом.
Ты в колокольчик позвони.
Мы в тайном обществе. А это –
Ведь не собрание родни.
– Какие изменить законы
Нам надо, чтоб не жить, как встарь?
Нужны ли будут нам иконы,
Диктатор или государь?
– Позвольте! Ну уж это слишком.
Не научил нас, видно, Брут.
Ведь у самих сдадут нервишки
И в дело пустим тот же кнут.
– А спросим мнение поэта.
– … А он поверил, видит Бог!
– Ну, как вам, Пушкин, шутка эта?..
…Был как смертельный выдох – вздох!
ПУШКИН – ГНЕДИЧУ
– Ах, книжка малая моя!
Ты без меня летишь в столицу.
Ты ведь счастливее… А я
Уж мыслил даже застрелиться.
Прости, Господь, за смутный стон.
И вы простите, милый Гнедич,
Склонясь над этим вот листом:
О сердце! Ты сомненьем бредишь.
Ах, дружба ваша для меня –
Приветный свет чрез расстоянье.
Но так ли я уж вам родня?
Решит, наверное, изданье.
КАРАМЗИН О ПУШКИНЕ
– Слог живописен, что неплохо.
Он гениален, вы правы.
Но будет ли в нём жить эпоха,
Коль он зависим от молвы?
ВЯЗЕМСКИЙ О ПУШКИНЕ
– Природа дикая честней
Культурной и раздетой… Да уж.
Так дева юная нежней
Той женщины, что вышла замуж.
Ведь стал ей брак ярмо и страх.
Сменила на обман проказы.
И только в Пушкина стихах
В ней светит снова даль Кавказа.
РАССКАЗ ЛИПРАНДИ
– С одними пил он на пирушках.
Других он в карты удивлял.
Но Вельтман сделал так, что Пушкин
Уму познанье доставлял.
Он Пушкину ведь не был милым –
Критиковал – как вёл разбор.
Но если от других тошнило,
Здесь разговор шумел, как бор!
РАЗДУМИЯ БАРТЕНЕВА
– В чьей голове затеплилась лампада
Той истины, которая права,
Её уже погасит он едва,
Идя через толпу… Да вот досада,
Что может эта свора, эта чернь
То, что чужак ты ей, почуять слепо
И отшатнуться от больного неба
Твоих, отверстых к истине, очей.
СТАВРОВ И ПУШКИН
– Вы так под пулями стояли
Моими, как и я тогда, –
В году двенадцатом… О да!
И хорошо, что не упали.
– Полковник! В том виной – метель.
– А может быть, она – на счастье?
…Давай “на ты”! Вина налей!
За ним нам легче повстречаться.
ПУШКИН О “РАЗБОЙНИКАХ”.
– Моя “Разбойники” поэма
Была Талгарем внушена.
И вся “разбойная” она:
Какой простор – такая тема!
Два свиста – вьюжный или наш –
Не всё ль равно, не всё ль едино?
И мы помчимся на шабаш,
И разобьём подобье тына.
И загудим во все концы,
Как пламя жаркое, багровы!
…Жаль – подоспеют кузнецы,
Какие нам скуют оковы.
БЕЛИНСКИЙ О ПУШКИНЕ
– Ну вот, до праздничка и дожил,
Хоть снег летает, дождь сечёт.
Есть и у нас поэт-художник!
Другие?.. Нет, они не в счёт.
Они, конечно, грамотеи.
Для них поэтика – урок.
Но у кого из них желтеет
Вот так возвышенно восток?
Но у кого луна восходит
Совместно с солнышком души?
И у кого в небесный холод
Деревья светятся в тиши?
В. Ф. РАЕВСКИЙ – НЕИЗВЕСТНОМУ
– Сперанский – сослан. Аракчеев
На поселениях дурит.
…Ну у Россиюшки и вид! –
Страна рабов, страна Кощеев.
– И что ж? Бессмертные они –
Кощеи то бишь?
– Не похоже.
Но, словно плети, свищут дни,
И у веков – рубцы на коже.
НЕИЗВЕСТНЫЙ – ПУШКИНУ
– Овидиев племянник! Ты в уме?..
Пиши о Марфе или о Вадиме,
Ищи мятежность в бешеной зиме.
Не задыхайся в пистолетном дыме!
Что ж за дуэлью – новая дуэль?..
У века взгляд вот-вот прицельней станет.
И пистолет верней почует цель.
И в чьей-нибудь руке тебя достанет.
ПУШКИН – БРАТУ
– Брат, здравствуй. Как там мой Руслан?
Он без цензуры продаётся?
Ему кормить меня придётся…
Ум опечален. Пуст карман.
А ты Бестужеву читал
Мои последние творенья?
Жуковский что?.. Ответить время.
Я от него известья ждал.
Послушай! Что там дико врут,
Что будто Батюшков помешан?
…Чуть не было не поверил… Грешен.
Они нас не туда запрут!
ПУШКИН – НЕССЕЛЬРОДЕ
– Я, граф, хочу приехать в Петербург.
С семейством я не виделся три года.
Не знаю, какова у вас погода.
Но этой усугубил я недуг.
Болею. Лихорадка. Не пишу.
Да плюс тоска и смутная тревога.
Я отпуск на три месяца прошу.
Или хотя бы на два… Не намного.
ВОРОНЦОВ – ТУРГЕНЕВУ
– Что ж. Я его от Инзова беру.
Потом употреблю по назначенью.
Он в нравственном нуждается леченье.
Давно ему пора сменить игру
На службу для Отечества всегда.
Он как-то подзабыл её в столице.
Ну а талант остынет – не беда.
Я дам досуг – и вновь он разгорится.
ТУРГЕНЕВ – ВЯЗЕМСКОМУ
– Свет. Море. Климат. Меценат.
Талант бы лишь не захлебнулся.
…Ты из Варшавы ведь вернулся –
Не сразу отдышался, брат.
И Батюшков от италийских
Туманных дел сошёл с ума.
…Ах, если б Пушкин был средь близких!
А то весь мир – ему тюрьма.
ПУШКИН НА ПУТИ В ОДЕССУ
– Мне жаль моих покинутых цепей.
Был нежен звон, хоть и тяжёл. Не спорю.
Но то, что я обрёл среди степей,
Наверно, смоет чёрной влагой море.
ПУШКИН ОБ ОДЕССЕ
– Одесса “пыльная”… Ну что же?
Мне вольно здесь, в конце концов.
Не так уж страшен Воронцов,
Как малевали… И, быть может,
Я с этим лордом подружусь.
Ну да, он суховат, понятно.
А! И на солнце есть ведь пятна.
Но солнце здесь развеет грусть.
Иль, может, опера… Как чудны
В ней звуки милой старины
Среди прибрежной тишины.
От моря отличить их трудно.
ПУШКИН – БРАТУ
– Нет-нет, не предаюсь безделью
А вот “Онегина” пишу
И не встаю порой с постели.
Есть три главы, вам доложу!
О чём роман? Да я не знаю.
Быть может, даже о себе.
Ведь у меня судьба такая –
Всю жизнь противиться судьбе.
ДЕЛЬВИГ
О “БАХЧИСАРАЙСКОМ ФОНТАНЕ”
– Как ожерелье, перебрал
Его я это сочиненье.
Что ни строка – бесценный лал!
А что, у вас другое мненье?…
…Да! В неподдельной красоте
Достиг того, чего достигнуть
Нельзя в безумной суете.
В ней можно лишь скорей погибнуть.
ПУШКИН О ВОРОНЦОВОЙ
(про себя)
1
– О, как Элиза молода!
О, как воздушна и прекрасна.
Но без меня ей так опасно.
Её состарит суета.
2
– Она пленительна для всех.
Во всех уместна разговорах.
Но если вспыхнет – порох, порох!
И сразу пламя прячет в смех…
ЭЛИЗА СПИТ
– Она уж спит, должно быть, пряча слёзы.
Она скрывала их средь бела дня.
Как светятся на светлом теле розы…
Ах, две её… а третья – от меня.
ПЕЩЕРА
Пещера, таинство любви,
Ты навсегда от всех сокрыла –
Где так светился голос милый
И пели сердца соловьи.
МНЕНИЕ КАПНИСТА
– Ведь ею отличён Раевский!
А Пушкин как-то просто “так”.
Но он влюбился… вот чудак!
И на виду у графа, дерзкий!..
Как он бросается душой!
И пробросается, однако.
О, “свет большой”,
О, свет чужой!
В тебе, увы, так много мрака.
ПУШКИН – АЛЕКСАНДРУ РАЕВСКОМУ
– Ну, демон мой, благослови
Хотя б на время нашу дружбу.
Ведь не любовь в твоей крови!
Как ты презрением остужен.
И ты за то дороже ей,
Что холоднее и прекрасней.
И, значит, менее опасней.
Ах ты, Раевский, ах злодей…
ПРОЩАНИЕ
– Пора и нам, – вчера она сказала, –
Расстаться… Что ж… Увы, пора и нам.
О Господи! Как будто светлый храм
Обрушился… И нет
страшней обвала.
И я её колени обнимал.
Но, встав, она как будто отряхнула
То, что ей на прощание сказал.
И море ей вослед волной вздохнуло.
ПУШКИН О ВОРОНЦОВЕ
1
– Ну граф таланту дал “досуг” –
Такой, что надо всё сначала.
И музу одолел недуг,
И чувства саранча сожрала.
2
– Лорд Байрон – “образец малопочтенный”?
Ну-ну, полумилорд, полукупец.
На полумудреца ты откровенно
Не тянешь, нет… Ты не из этих мест.
ПУШКИН – ТУРГЕНЕВУ
– Ведь с Инзовым я мог поладить.
Но с этим?.. Экий англикал.
Он даже ведь не пожелал
Взглянуть хоть раз в мои тетради.
А впрочем, он себя узнал
Вот в этой “нежной” эпиграмме.
Конец, наверно, этой драме!
Поставит точку в ней скандал.
ПУШКИН О КАТУЛЛЕ
– Что у Катулла за недуг?
Не так ли, как и я, он бредил?
Но Цезарь был ведь меньше вреден
И говорил: “Ему он друг”.
ПУШКИН – КАЗНАЧЕЕВУ
1
– Я службою семь лет не занимался.
Одни стихи… Увы, одни стихи.
Они – моё и “высшее начальство”,
Они же и проступки, и грехи.
2
– Семьсот рублей зажмёте?… Ну, конечно.
Другой мне и не видится почёт.
Ведь свет, которым одаряет Вечность,
Здесь никому, по-моему, не в счёт.
3
– Довольно этого письма,
Чтобы меня им уничтожить.
А на другое, чаю, всё же
Навряд ли хватит вам ума.
ПУШКИН ОБ АФЕИЗМЕ
– Средь облачных закатных ветхих риз
Я вдруг увидел сгубленные годы.
Вот в чём, пожалуй, весь мой афеизм.
Но он бывает средь самой природы.
КУБОК СУДЬБЫ
“Мир опустел”… Он разве полон был?
Судьба слегка лишь наполняет кубок.
Потом корит, как за дурной поступок,
За то, что из сего ты кубка пил.
ИЗ ССЫЛКИ В ССЫЛКУ
– Куда? Поеду в город Псков
Чрез Николаев и Чернигов
И повезу с собою иго
Больных стихов, недужных слов. |