След
чей-то. Смолкнувшая даль.
И утренний озноб рябины.
Уронит небо серую вуаль
на жухлую у поля луговину.
А я внезапно, скован тишиной,
вдруг полюблю сентябрьские дороги
и этот лес с горящей желтизной,
и вдоль реки песчаные отроги.
Почувствую привязанность к земле,
как к матери, радеющей о сыне,
и к воробью последнему в селе,
что горестно нахохлился на тыне.
Когда уйдут холодные дожди
и яблоко падёт в траву планетой,
ты больше ничего уже не жди,
как ожидала сенокосным летом.
Ещё подсолнух дикий не поник,
И солнце тускло плавает в затоне.
Ты вспоминай любви и жизни миг,
пока листва летит, летит в ладони.
***
Я ступал по земле, как по небу,
направляясь к знакомой реке.
От волнения думалось: мне бы
не забыть это все вдалеке.
Под ногами пылила дорога,
и шагалось легко, как во сне.
На лугу два задцумчивых стога
освящались в закатном огне.
Голоса становились все глуше
из деревни моей за холмом.
Как чувствительны русские души,
когда песня в душе — о былом!
Вот ольшанника низкие своды -
словно вход к неизвестной судьбе.
А в реке потемневшие выды
протекали неспешно себе.
Я присел у камней переката.
Солнце стыло в багровой золе.
Я жалел, озаренный закатом,
что недолог мой век на земле.
Тихо-тихо в чернеющем мраке.
Вдоль дороги — столбы, провода.
Только слышно, как бьется в овраге,
холодея, живая вода.
Неуютная зябкая сырость
снова мучает душу мою.
Свет в окне — как последняя милость
за терпение в этом краю.
И за жизнь без любви и без песен,
за тоску в одинокой судьбе,
Я б умчался в твое поднебесье,
да не знаю дороги к тебе.
Посреди необъятного поля
упаду, безутешно скорбя.
Мне не надо ни ласки, ни воли,
если так не хватает тебя...
Опустело, погасло жилище.
И листву разнесло от крыльца.
Только ветер пугающе свищет.
Да не помню родного лица.
И. Т. А.
Если б Вы осветили, согрели
одинокую душу мою,
поутихли бы злые метели
в неприветливом нашем краю.
Здесь так долго весны не бывает -
только стужа да мрак декабря.
И стремительно жизнь убывает.
И уже холоднее заря.
Над просторами грустная птица
всё кружит, горизонт накреня.
Подзамёрзла живая водица,
что однажды спасла бы меня.
И когда моя сила земная
будет таять пред близкой бедой,
дивным светом судьбу озаряя,
Вы сверкнёте нежданной звездой.
Я тогда поднимусь и воскресну,
засияю средь многих светил.
Слыша Вашу счастливую песню,
наберусь и надежды, и сил.
Велика на восходе луна.
Диск багровый над вырубкой виден.
Я теперь расплатился сполна,
если раньше кого-то обидел?
За деревней родной - ни души.
Здесь почти никого не осталось.
Ты, душа, уходить не спеши,
несмотря на щемящую жалость.
На меже одиноко растут,
став ненужными, старые вишни.
Старики в гости больше не ждут
сыновей - сроки давние вышли...
А роса холодна на траве,
и туман белый-белый в низине.
Были мысли в моей голове,
как грибы молодые в корзине.
Как же ты и зарос, и поник,
край родной, на былой не похожий.
Всё б отдал за прощения миг,
но прощенья просить - у кого же?..
***
Он принёс в дом яблоки, в плетёной
корзине,
впустив впереди себя сентябрь.
(Дохнуло запахом палых листьев.)
Тебе... тебе... тебе... - раздавал он
красные, белые плоды.
Взвалив на плечо корзину,
вышел в сад, где осень катила
по земле, как шары, спелые
яблоки.
***
Из города вывезли все статуи.
Их свалили на берегу реки,
как мёртвых.
Белые тела поблёскивали
при лунном свете.
В полночь одна - встала,
огляделась вокруг и, пошатываясь,
побрела прочь, как странница.
Следом подымались другие статуи
и молча шагали в город.
Все - до последней.
Вбиваю гвозди в дверь старого дома.
Невесело - уезжать в последний
день лета,
когда радость в душе перебродила
и близкая осень напоминает о круговороте
времени.
...В траве без умолку трещат кузнечики,
и тропинка, которая зарастает,
пристала к подошвам - не оторвёшь
ноги...
Нет, не могу уйти так просто.
И я вынимаю из рамы стекло -
окна помнят ушедшее лето.
Сосед во дворе делает лодку.
С весны - пилит, стучит,
примеряет доски.
Зачем ему лодка?
С годами она постареет,
даст течь, станет трухлявой.
Потом вовсе исчезнет...
Так нет же - сосед упорно работает,
не чувствуя времени,
которое стоит у него за спиной
и ждёт свою лодку...
|
Родина.
Дали безбрежные.
Тишь за околицей - тысячи лет.
Снова зима, молчаливая, снежная.
Серый холодный рассвет.
Что там тревожное в сумерках
кроется
у занесённых кустов?
Выболит сердце - и вновь успокоится
средь деревянных крестов.
Ветер по зарослям дико сторонится,
снегом колючим клубя.
Всё на погосте прошедшее
вспомнится
и не отпустит тебя.
А на берёзах вороны, как лешие,
в воздух галдят невпопад.
Жаль вас, далёко-далёко ушедшие.
Вы не вернётесь назад.
Где вы, родные и просто знакомые?
Я здесь без вас - сирота.
Все унесёмся, движеньем влекомые,
через глухие врата...
Мысленно к жизни земной возвращаюсь.
Лают собаки в селе.
Всех обижавших - люблю и прощаю,
всех, кто пребыл на земле.
Устав от суеты вокзальной,
иду туда, где всё уже прошло.
Дымы из труб струятся вертикально.
И зимним сном окутано село.
В деревьях - звуки векового звона.
Да за курганом непроглядна муть.
Лишь в небесах отшельница-ворона
перелетает узкий санный путь.
Лицо секут позёмки злые плети.
И мысль шальная мучает, как стыд:
а вдруг меня никто в селе не встретит,
поскольку я давно уже забыт?
Коль ты один - и дни твои печальны.
Звезда судьбы то светит, то зайдёт.
В глухих порывах - голос погребальный.
И ветер в клочья расстоянья рвёт.
Тепловоз от гулкого вокзала
дёрнул мою жизнь и весь состав.
Ты за ним, любимая, бежала,
от меня на прошлое отстав...
Будто бы сердца в мгновенье ока
чиркнула судьба - и не зови.
А в купе сосед спросил:
Далёко?
До конца, конца моей любви...
Где тебя то время затеряло?
Или я - нечаянно отстал...
По ночам гудит во мне устало
отходящий в прошлое вокзал.
Дни былые в памяти листаю.
Каждый день - прозрачен и высок.
Я по свету белому блуждаю,
словно ветер, тоже одинок.
Гнусь, как в поле дикие деревья,
подставляя грудь свою судьбе.
Старая, забытая деревня,
думаю с печалью о тебе.
Я люблю родимое раздолье,
песни луга, синеву лесов.
Но твоё позарастало поле,
не слыхать весёлых голосов.
Ни стогов, ни скирд за косогором,
ни ночного хрупанья коня.
И давно не открывались взорам
отсветы ребячьего костра.
И теперь о предстоящем хлебе
не мечтает сельский бригадир.
Только в опустевшем небе
стаи улетающей пунктир.
Только холодеющие сини
вечных, неизведанных систем.
Да молчанье скорбное России -
неизвестно даже, перед чем.
Приду сюда. В святое бытие,
когда закружит лиственная вьюга.
Село увижу тихое мое
за краем увядающего луга.
Здесь всё моё - с рожденья
до креста:
дорога вдаль, заметная до леса,
тумана непроглядная завеса
да расставанья первая верста.
Найду тень дома, что давно снесли,
и старый сруб забытого колодца.
Ведь горький хлеб моей родной земли
всего дороже был и остается.
В чужом дому - дорогу дам лучу,
открою в поле высохшие ставни.
Ушедшим, всем, в углу свечу поставлю
ведь кто-то и за нас зажжет свечу.
Я всех люблю, с печалью на челе,
осознавая краткость нашей жизни.
По всем, кто жил со мною на земле, -
вздохну легко, светло, без укоризны.
Как много здесь прибавилось могил,
в моём краю, и время стало строже.
Ах, если б я отсель не уходил,
какую б жизнь тогда я, верно,
прожил!
Постучусь, как зябнущая птица,
от волнения не чуя сил.
Выйдет по скрипучим половицам
женщина, которую любил.
Кротко оглядит меня и скажет,
узелок на шали теребя:
"Я тебя не вспоминала даже.
Слишком долго не было тебя.
И любовь свою не окликала
сквозь туманы белые вдали.
Раньше о тебе тайком вздыхала.
Но прошли года, как корабли".
А потом - недужное молчанье.
На исходе северного дня -
ласково коснётся на прощанье
пальцами дрожащими меня.
И пойду неспешно по равнине,
наугад в вечерний снегопад -
одинокий, брошенный отныне.
И она не позовёт назад.
Оглянусь на свет знакомой хаты,
ощущая жжение в груди.
И не скажет женщина: "Куда ты?
Вон какая темень впереди".
Ель в лесу заслонила звезду.
В темноте непроглядна дорога.
К дальней станции тихо бреду,
как во сне, от родного порога.
Под ногами - осенняя медь,
и листву подморозило малость.
Не приходится больше жалеть,
что родных здесь совсем не осталось.
Ухожу, ни на что не сердясь.
На душе, как зимою, тревожно:
обрывается с родиной связь,
и вернуться назад невозможно.
Слышно мне сквозь заслоны хвои,
как собаки далёкие лают.
Беспокойные думы мои
горячо в голове пробегают.
Я молю на далёкой версте
тех, кто может на зов встрепенуться:
не гасите огня в темноте,
чтобы было на что оглянуться!
|