КОМУ БОГ ДАЕТ
Александр Дубов отмечен природой с рождения: он начинал жизнь ослепительно рыжим. А рыжие, как и левши, всем известно, порода особая. Они ведь с детства обречены на: «Эй, рыжий!», и остаются, как правило, людьми особенной складки. С детства им приходится доказывать, что они такие же, как все. А сами чувствуют, что не такие! Оттого и ранимы они по-особому, даже когда к 30 годам их рыжина притухнет, присыплется серым, и ей можно уже гордиться. Рыжим, особенным, Александр Федорович Дубов оставался и в живописи. До сих пор искусствоведы ведут спор о причинах «охристо-золотистого» периода в его живописи. Мне всегда хотелось в ответ пошутить: а вдруг причина «родственных» чувств художника к золотой осени в их рыжести?..
И еще два цвета бередили его палитру: белый и небесно-синий. По ним можно безошибочно узнать Дубова, начиная с самых ранних его пейзажей. Вон кусочек дубовского синего неба, вон первый снежок мазнул по озими, вон ослепительно, боясь собственной дерзости, укрыл землю первый снег, а вон ледоходом по небесной реке плывут облака. И что мне до того, что Ленин, которого реалист Дубов, кстати, никогда в жизни не видел, на одном из заказных его полотен отдает цитатой из Серова? Главное, что поэзия белого и синего и на этом полотне навсегда остаются дубовскими: редкими, чистыми.
Как живописец, он искал любимые им белое, синее и золотое везде. И находил белое в пятнах и отметинах на боках колхозных коров, на морде беспородного пса, верноподданнически уставившегося на своего хозяина… На обтаявших крышах старого Торжка… На стволах сиротливых березок, в тонких ветвях которых засвистывает знобкий осенний ветерок… И уж, конечно, на роскошных дубовских снегах, разлегшихся посреди улиц как кустодиевская купчиха на постели. Равно как и особенная дубовская синева, которая таится: то между талыми льдинками, то в глубине зимних тропинок, проложенных в любимых художником сугробах, то прорвется сквозь разрывы белых, как снег, облаков, лебедями взлетевших в июньское утреннее небо. Глядя на дубовские работы, понимаешь, что живопись - это поэзия цвета. Даже в портретах проступают знакомые, теперь уже навсегда «дубовские» отношения белого и синего, золотого и зеленого, волнуя своей особенной чистотой и первозданностью. Да ведь и недаром поэт Николай Заболоцкий призывал своих собратьев по перу:
Любите живопись, поэты,
Лишь ей, единственной, дано,
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно…
Ей, ей!.. Ведь живописец выражает свое «я», свою душу, любовь к миру, ее порывы и идеалы цветом.
В годы выставкомов и худсоветов, счетоводов от реализма он говорил о снежной чистоте души, о небесной сини, тосковал по утренней свежести. Он тянулся к незахоженному снегу, к незапятнанным краскам. Он писал храмы, когда это было еще «немодно», за что художник мог и «пролететь» при отборе работ тверских живописцев на очередную выставку. И, как мне помнится, пролетал, первая персональная выставка Дубова прошла в 1972 году, когда художнику было уже 35. Он и в жизни не терпел грязного, фальши, насилия над художнической волей, был совестлив и раним.
Пережил Александр Федорович и период шестидесятничества, времена хрущевской оттепели, хрущевым же и подмороженную. Время, когда на полотна художников стали попадать не только голубые города, новостройки и суровые верхолазы, но и покосившиеся хибары рабочих окраин, унылые бараки, полуразрушенные храмы, кельи монастырей, приспособленные под жилье хозяевами страны. На одной ранних работ Александра Дубова подворье монастыря в Суздале, купол храма со срезанным крестом, непролазная осенняя грязт и баба, пересекающая этот двор по какой-то хозяйственной надобности. Картина в духе Пушкинского "Графа Нулина":
Три утки полоскались в луже;
Шла баба через грязный двор
Белье повесить на забор;
Погода становилась хуже...
Период этот был скоро преодолен, душа художника искала красоты впитанной с детства: зеленый двор, клен или рябина под окном, небо с плывущими вдаль облаками, тихое озеро... Из песни, как говорится, слов не выкинешь, это история творческих поисков художника и хорошо, что подобные работы были семьей сохранены.
Живописец дышит цветом, как воздухом. Цвет для него не какой-нибудь внешний признак вещи, а ее содержание, характер, даже - мировоззрение, если так можно выразиться. Цвет - это сложное взаимодействие среды, в которой живет художник, и света, который на него льет родина. Помню, в 70-е годы главным художником или архитектором Твери на короткое время стал выходец из Молдавии. И давай красить фасады в центре города лиловой краской, просто марганцовкой какой-то. Наверняка в Молдавии этот цвет живет и гармонирует со средой, а здесь, ну просто, вырви глаз, получился. Александр Дубов целиком принадлежал тверской земле. Родному Кувшинову, где он родился, учился, куда любил приезжать за «красками». Где он только не бывал: учился в Иванове, жил в Красноярске, ездил писать на Русский Север и на Байкал, а талант его по-настоящему открывался только на родине: в тверских пейзажах, в портретах своих земляков, рыбаков, механизаторов. Я люблю его незамысловатые сюжеты - поселковую свадьбу, выплеснувшуюся во двор старого коммунального дома, выгон скота, какие-то колхозные работы. Они дышат красотой и прелестью невыдуманного цвета, и за этот цвет молодых его работ можно простить все. И прощаешь.
Когда жизнь слишком уж донимала своим дрязгом и притязаниями на внимание художника, он укрывался от нее традиционным для художников способом, уходя блаженный отгул, в русское инобытие, и ждал, пока притязания жизни не рассасывались сами собой. Появлялся по сю сторону жизни с выражением совестливости и раскаяния на лице, с доброй, чуть виноватой улыбкой, но неизменно серьезным и молчаливым, и вновь принимался «за старинное дело свое». Я любил приходить к нему в мастерскую на Серебряной в такие периоды. И особенно зимой. Мне казалось, что с годами он все сильнее любил зиму. Может быть, потому что она запорашивала и в нем, и в природе все назойливое, докучное, все случайное, оставляя лишь самое важное для него: любимые им живые цвета жизни.
Любя белое, золотое и синее, он тянулся к первозданным явлениям природы, любил ранние часы пробуждения дня, золотистый покров нежного утреннего света на снегах, белые храмы и белые стволы берез на фоне небес. И как никому другому ему удавалось передать эту невыразимость раннего, нежного: первоклассницу, идущую мартовским утром в школу, пастуха, выгоняющего коров, талые льды и грезы рыбацких лодок, лежащих вверх дном на утреннем весеннем берегу. Да ведь не нами сказано: «Кто рано встает, тому Бог дает!»
Александру Федоровичу Дубову Он давал щедро.
Прим. Известный тверской живописец, заслуженный художник РФ (1992) Александр Федорович Дубов родился 4 сентября 1937 года в пос.Кувшинове. Окончил Ивановское художественное училище (1960), с 1965 жил в Твери, участник многих зональных, республиканских выставок, а также выставок в Финляндии.
Опубликовано 29.11.2013