ИМЯ НА ОБЛАКАХ
18 апреля 2003 года, в день 75-летия поэта Владимира Соколова, на его родине в г.Лихославле Тверской области был установлен мемориальный камень. А с присвоением центральной лихославльской библиотеке имени В.Н.Соколова и открытием в районном краеведческом музее экспозиции, посвященной его жизни и творчеству можно сказать, что началась канонизация в русской культуре памяти этого выдающегося поэта.
Владимир Николаевич Соколов был человеком необычайной скромности и редкостного мужества оставаться самим собой, быть равной самому себе величиной, в поэтическом творчестве прислушиваться только к голосу совести. Он никогда не стремился добывать поэтическую славу за компанию, за компанию в вечность не проскользнешь. Его часто не могли узнать и «те и эти», «из родных» переводя в стан «изгоев». Но о нем же с пиететом писали такие разные по взглядам люди, как В.Кожинов и Е.Евтушенко, любили и левые, и правые, что, бесспорно, является признаком большого дара. Поэт приносит в мир свои открытия - Чудное Мгновенье, Дух Изгнанья, Прекрасную Даму, Звезду Полей, которые потом (и уже навсегда, навечно!) становятся всеобщим достоянием, как открытие радиоволн или электричества. Недаром о подлинном поэтическом таланте говорят: «Дар Божий»; он светит всем и греет всех, как бы несправедливо и обидно это не казалось нам иногда. А он и сам любил иносказания:
Хотел бы я долгие годы
На родине милой прожить,
Любить ее светлые воды
И темные воды любить
Перефразируя эти строки, можно сказать, что и его образ отражали и темные, и светлые воды родины…
Соколов и писать начал сразу как большой и зрелый мастер, который словно и не знал периода ученичества.
Как я хочу, чтоб строчки эти
Забыли, что они слова,
А стали: небо, крыши, ветер,
Сырых бульваров дерева!
Чтоб из распахнутой страницы,
Как из раскрытого окна,
Раздался свет, запели птицы,
Дохнула жизни глубина.
Не верится, что написал это 19-летний юноша. Подобную неловкость испытываешь, читая стихи 15-летнего Лермонтова, 17-летнего Пушкина, 18-летнего Есенина. Так и кажется, что гений только притворяется, что учится. Он приходит мастером, до поры скрывая это.
Природа большого дара всегда связана с какой-то тайной. Рассказывают, что, мать В.Соколова Антонина Яковлевна Козырева, та, которой брат ее, знаменитый в 20-е годы сатирик Михаил Козырев («советский Свифт»), написал и посвятил изумительный романс «Называют меня некрасивою…», когда вынашивала будущего поэта, учила наизусть стихи А.Блока и даже подолгу смотрела на его портрет. Сам Владимир Николаевич относился к этому с нежной иронией, но вот, поди ж, ты: Блок был любимым его поэтом, знал едва ли не всего Блока наизусть! Сестра Соколова Марина, живущая сейчас в Лихославле на знаменитой по стихам Соколова Озерной улице в доме деда Якова, сделавшая так много для увековечения памяти старшего брата, хранит другое предание: Соколов перепечатывал свои первые стихи на машинке, подаренной репрессированным дядей Мишей матери поэта.
Проживая свою жизнь «вдали от всех Парнасов, от мелочных сует», Соколов даже пальцем не шевельнул для того, чтобы выделиться, хотя цену себе, как Поэту, конечно, знал. Другой с таким Даром давно был бы лауреатом всех мыслимых и немыслимых премий, а его в родном городе официальные лица и в лицо не знали. Он ездил в свой «Лихославль, Лихославль, Лихославль» или на электричке, или в сидячем вагоне «Юности», всегда как частное лицо, с неизменной в последние годы тросточкой между колен. И жил по-христиански аскетично. Когда стали собирать экспозицию в местном музее, оказалось, что личных вещей Владимир Николаевич не оставил. Кто бывал у него в гостях в Астраханском переулке, помнит, что кроме книг, стола и рукописей дома ничего и не было. Не декларируя, архивов он не заводил, над рукописями не трясся. Вот почему самыми дорогими экспонатами в музее оказались фотографии: и старые семейные, и личные соколовские, где он запечатлен со своими друзьями, родными, собратьями по поэтическому цеху, да патефон с хрипящей пластинкой, да знаменитая трость. Как сказал сам поэт:
Ничего от той жизни,
Что бессмертной была,
Не осталось в отчизне,
Все сгорело дотла…
Доказательств
Больше нет никаких.
Переживший расстрел дяди, «звание» члена семьи репрессированных, В.Соколов одним из первых понял фарисейскую сущность чиновничьей революции 91 года, ее реформ в овечьих шкурах, сказав во всеуслышание то, что от него ждали его читатели:
И зачем мне права человека,
Если я уже не человек…
Вадим Кожинов писал о Соколове: «Владимир Соколов не заворожен ни будущим, ни прошлым; он и его поэзия живут в настоящем, которое и есть естественное слияние прошлого и будущего... Поэзия Владимира Соколова предельно современна в каждый момент ее развития, хотя этого не видят, не могут увидеть те, кто не понимает сложного языка поэзии. Поэту незачем аппелировать к ушедшему прошлому или ненаступившему будущему для придания значительности своему предмету. Он видит подноту жизни -- в том числе и единство прошлого и будущего -- в сегодняшнем дне...»
Слова эти оказались удивительно востребованными поэзией В.Соколова и после того, как его не стало. Да о настоящем поэте никогда нельзя сказать, что его не стало. Он всегда с нами.
Опубликовано 29.11.2013