Михаил Григорьевич Петров

1.
Я выехал в Рютино в половине шестого утра, опасался в Вышнем Волочке попасть в автомобильную пробку. Три недели назад мы с Ласточкиным сговорились съездить в Опеченский посад, на Мсту и подземную речку Понеретку, а он на эти дни обещал вёдро. Вот и ехал, поглядывая через зеркала на небо за спиной: с юга напирали низкие, рыхлые облака. Ласточкин лет тридцать уже чертит свои долгосрочные прогнозы, по народным приметам и собственным наблюдениям предсказывает погоду. Не на завтра или конец недели, нет, этим занимается наука метеорология, а на месяц, сезон и даже на год вперед. Науке такое еще не под силу, она и с прогнозом на завтра подведет, для нее долгосрочный прогноз все равно, что лотерейный билет угадать: слишком вероятна ошибка. Ласточкина еще в юности поразило, как это крестьянин без приборов и зондов, без снимков из космоса, без метеостанций, по приметам дня, как китайский лекарь по пульсу больного без анализов и рентгена ставит точный диагноз, давал прогнозы на будущую весну, лето, решая, когда и что сеять, когда убирать. Ошибался? Да. Но чаще бывал точным.
В прошлый раз Ласточкин дал мне отпечатанный им прогноз на июль. Я выбрал эти дни, и с ними ехал, чтобы заодно прогноз проверить. А погода не клеилась. Под Волочком, на самом коньке Валдайского водораздела сыпанул из косматых сизых туч ядреный дождь: на шоссе, на машины. Веером, как из форсунок, брызнула из-под колес рычащих фур на лобовое стекло грязь, засуетились дворники. Подумалось: «Вот и съездил!...» Но не оставляла и надежда: Рютино находилось на северо-западном склоне Валдая, за хребтом водораздела, у озера Пирос, а Ласточкин мастер местных прогнозов...
Валдайский водораздел хоть невысокая, но крыша Русской равнины. За Волочком не раз ощущал я себя как будто в каком-то другом измерении, откуда все родники, ручьи, и речушки бегут на северо-запад, в Мсту, в озера Припиросья, а оттуда в Ильмень, а из Ильменя в Волхов, Неву. А там Беломорско-Балтийским каналом рукой подать и до Ледовитого, который древние называли Гиперборейским, Скифским, а русские — Море океаном, а теперь и вовсе предлагают переименовать в Русский океан... Замечал я здесь в душе смену настроения. Так бывало в детстве, когда переползешь на другой скат крыши дома, и найдет на тебя совсем другой стих. И сейчас показалось, будто выехал я из дома давным-давно, хотя прошло всего-то часа два. Человек сам есть сосуд, на восемь десятых состоящий из воды! А может, это вода в тебе почувствует другой, северный уклон, зов далекого, гиперборейского Море-окияна, затоскует по стихии, по встрече с ним?..
Неожиданно вспомнился Иннокентий Анненский:

Бывает такое небо,
Такая игра лучей,
Что сердце обиды куклы
Обиды своей жалчей...

В такие-то минуты и сожмется сердце особенной, темной тоской и ощутишь себя всего во власти неведомых и невидимых волн, что катают тебя по берегу Вселенной подобно потерянной на морском берегу кукле, истирая в песок и тлен. И нет им дела ни до твоей доблести, ни до истории, ни до веры… Поэты чувствовали игру лучей и голос неба задолго до Чижевского. Это сегодня уже и причины и социальных взрывов, и революций, и эпидемий ищут в солнечных бурях, этих свечах двигателя жизни. А что знаем о воде, таинственном, почти мистическом минерале, перед загадкой которого меркнут алмазы и аметисты? Ведь благодаря ней в нас и совершаются таинственные процессы жизни. Кроме всего вода — это царица погоды!..
А ключи от воды — истоков рек, ручьев, подземных ключей и водопадов тоже на небесах. Вода, что вращается круг земли, сначала силою солнца подымается в небеса, странствует в небе тучами, и лишь спустя время низвергается на землю дождями, градом, снегами, шумит морскими прибоями, струится реками, и вновь возвращается солнцем в небо, «чтобы опять течь». Мириады кубических метров воды воспаряют в небо, сбиваясь в облака и растворяясь туманами, чаруя радугами и закатами, то восхищая, то огорчая нас. Что происходит в капельках воды там, высоко в небе, пока одному Богу известно, никто этого до конца не знает. Ясно одно: под действием солнечных и космических лучей дело в небесах, совершается не праздное. Ведь вода там витает без скафандра, можно сказать, голенькая. Мне кажется, перевалив водораздел, я сам чувствую какие-то новые ощущения времени, пространства. Что с нею там делает, чем заряжает, прежде чем вернуть на землю космос? А мы потом в ней купаемся, варим на ней пищу, пьем, ею лечимся. Неужели ничего, если Чумак и через телевизор пытался чем-то ее зарядить? Народ давно разделил воду на живую и мертвую, а кто скажет, где она оживает, и где ее убивают... И если уж игра лучей, далекие солнечные бури имеют такую власть над нашими чувствами, то и вода тоже должна властвовать. И даже какая-то шальная мыслишка пробросилась: вдруг и отличие московской политики от петербургской в том, что столицы примыкают к разным бассейнам мирового океана — Москва к Каспию, а Петербург к Балтийскому морю…
Волочек я миновал благополучно, без пробки, а за водохранилищем, как в кино, дождик иссяк, будто его небесные сантехники перекрыли. Тучи над головой разметало, за спиной засверкало солнышко, и за Хотиловым, довольный, я въехал под ясное небо.
И сразу же позвонил Владимир Степанов, «московский писатель, родом из Спирова», как он в шутку порой рекомендуется. В Спирове он «летует», в Москве зимует. В июне, когда мы ездили с ним к Ласточкину, тоже говорили о погоде, климате, воде, о их влиянии на людей, на жизнь. Вспоминали нашего земляка Л.Гумилева, который благодаря открытию географом В. Абросовым цикличности периодов повышенного и пониженного увлажнения разгадал загадку хазарской культуры в низовьях Волги, установил точное место хазарской столицы. Виной рассеяния хазар стал климат и увлажнение Русской равнины в XIII веке. Волга стала многоводной, уровень Каспийского моря поднялся на 20 метров, погода перестала благоприятствовать хазарам на их ландшафте, многие их города и селения ушли под воду. Хазарию постигла судьба Атлантиды. Можно сказать, не князь Святослав, а погода, увеличившая баланс Волжского стока, рассеяла хазарский этнос по территории Золотой Орды. Так что вода и погода еще и творцы истории.
И у Ласточкина мы много говорили об истории. Владимир, сам хороший краевед, слушал Ласточкина со вниманием. Но стоило тому вынуть свои метеопрогнозы, как в глазах Степанова заиграла усмешка. С улыбкой глядел он на его выкладки, посматривал на графики и диаграммы, выслушивал доводы. И даже демонстративно переписал долгосрочный прогноз на июль в записную книжку. Зная, что я сейчас по дороге к нему, он и позвонил мне, с язвительным торжеством в голосе спрашивал:
— Слушай, Михайла, скажи своему Ласточкину, что его прогнозы вранье. Нет, вранье, конечно, не говори, но где обещанный им в первой декаде пик тепла? У меня всю неделю холодрыга, третий день льет дождь. А в Москве, вчера по ящику показали, вообще наводнение, ураган, деревья падают на иномарки, молнии людей убивают, по улицам машины несет как щепки. Просто Фокусима какая-то. Я машину там не оставлю…
Володя слуга двух господ: летом Спирова, зимой Москвы, вот и развозился.
— Да ну!? — деланно удивляюсь я. — А здесь вёдро. Завтра едем в Боровичи, он обещал вёдро и на завтра. Так что напрасно ты остался. Жалеть будешь.
— Ну, это мы еще посмотрим, кто будет жалеть на своей «девятке»!
— На «восьмерке». Ласточкин же не для всей планеты прогнозы делает, — подначиваю я его, — не Беляев какой-то стряпать для москвичей общероссийские прогнозы. Общей погоды нет и быть не может. А Ласточкин занят конкретным местным прогнозом своего Рютина. Ошибается… Но не в этот раз. Что обещал, то и дал...
В письмах Ласточкин всегда подчеркивал, что прогнозы дает для Припиросья; Твери и прилегающим районам они не всегда подходят. В Москве были Никольские морозы, в Рютине нет, в Рютине было бабье лето, в Твери нет. И что? На этом основании отвергать приметы? В природе нет одинаковых лет, зим, месяцев, дней, но нет и образцовых мест, на которые следует ориентироваться в прогнозах. Каждая местность уникальна. А у ГМЦ явный промосковский уклон. И с ним нередко попадают пальцем в небо. «Мой прогноз для Москвы не годится, а Великому Новгороду, Боровичам — впору», — писал мне Ласточкин весной, сокрушаясь, что народные приметы изучают только филологи, а его в первую очередь интересует сфера их практического применения.
— Михайла, ну для чего мне знать, какая погода будет в богом забытом Рютине через месяц или, еще смешнее — через год, в 2013 году? Ты мне Москву подавай!
— Ах, ты московский шовинист! — нарочито возмущаюсь я. — Тебе подавай и погоду на заказ. Есть у меня дружок, ему теперь бруснику и рыжики в Москву прямо в гастроном подвозят, чтобы Расеюшку на кухне мог любить. Да точный прогноз погоды более всего нужен богом забытому Рютину. Домохозяину, огороднику, червю земли, обывателю, который нас кормит. Заметь: кочевник и гражданин мира в прогнозе погоды не нуждается. Что ему погода, он поет о том, что все реки текут в моря, но моря не переполняются... Переполняются! Еще и как! Как Каспий. Но чтобы понять это, нужно иметь дом на берегу, чтобы облака и ветры кружили вокруг него, а не ты кружился с ними, гонимый ветром. — И я стал убеждать его, что каждый житель, в какой бы точке планеты он ни находился, вправе рассматривать себя главным «субъектом погоды», «пупом» земли. У шара ведь нет ни начала, ни конца. И достаточно поднять голову кверху, чтобы убедиться, что именно ты всегда находишься в зените. И именно вокруг тебя движутся мировые воздушные массы, на тебя обрушиваются циклоны, антициклоны, ураганы и метеоритные дожди, а воздушные и водные массы никто еще не идентифицировал, не окольцовывал и не прослеживал путей их миграции. Вопрос не праздный. На планете есть регионы, где миллионы лет не было дождей, а есть такие, где солнце, воздух и вода работают как насос: днем подымая воду в тучи и облака, а ночью, обрушивая их назад. Без учета местных погод, работа мирового ЖКХ невозможна.
— Ладно, убедил. Тем более, что точный долгосрочный прогноз погоды все равно невозможен. Это не я, это Вильфанд говорит. А он не на кофейной гуще гадает, не твой Ласточкин. Кстати, кофе его жена заваривает классный. Народ уже разучился заваривать кофе, все пьют растворимую пыль, а она заваривает ого-го!, вынужден отметить... Это о чем говорит? Хозяин синоптик, на гуще гадает...
— Не ёрничай, Володя. Ласточкин философ, у него философский факультет МГУ за плечами, логику и диалектику знает, тогда еще Асмус преподавал, это не наше с тобой заочное обучение. Случайность — есть непознанная закономерность. Связи не познаны.
— Связи, может, и есть, но познать их нам не дано…
Так шутливо поругиваясь и поговаривая с Владимиром, я и въехал в Рютино...

2.
Ласточкина ходил по огороду, обрывал цветы картофеля. Хоть в «Ветхом завете» и сказано «Кто наблюдает ветер, тому не сеять, кто наблюдает облака, тому не жать», Ласточкин и сеет, и жнет, и вот уже 30 лет ежедневно наблюдает и ветер, и облака. Когда бы ни заехал к нему, он все при деле: косит, сено перевозит, картошку копает. В середине 1990-х, когда я приехал сюда первый раз, нашел его с косой за селом, у озера, где он косил сено для совхоза, деньги зарабатывал. Любит косить, да и хозяйство имел большое: лошадь, корова, огород. Тогда еще каждый куст в поле обкашивали, учитывали каждый клочок покоса. И вид вокруг расстилался другой: по отаве паслось стадо, в поле кипела работа. Теперь уже и круг изб, и на усадьбах бесстыже цвели пижма, кипрей, лопухи, и даже борщевик. Но сено на усадьбе он дочиста скашивает. Соседским козам. Коров в Рютине раз, два и обчелся. Нет уже и у него. Лошадь цыгане украли. Но Ласточкину не скосить траву на усадьбе все равно, что не умыться или не побриться. Она всегда в порядке, картошка окучена, гряды в чистоте, птица и поросенок накормлены, все делается спокойно, без натуги, как бы само собой.
В ведомых ему пределах Ласточкин твердо знает свое место во времени и пространстве. Мир погоды вращается вокруг его села: идут ветры с юга и переходят к северу, кружатся, кружатся на пути своем. И возвращаются сюда с дождями, снегами, Крещенскими и Рождественскими морозами (а иногда и без), черемуховыми холодами, отзимками, заморозками, бабьим летом (а иногда и без), дождями сеногноями и майской жарой. Разгадкой расписания их возвратов и опозданий, сбоев небесной канцелярии в движении погодных явлений давно замеченных народом и даже поименованных, как раз и занят Ласточкин все эти годы. Откуда он узнает изменения в расписании погодных явлений, а то и вовсе отмены дождей, морозов и снегов и перевода их на другие пути, я и приехал расспросить автора как следует перелистав его «Погодник» в рукописи.
Он пошел ко мне по борозде с картофельными цветами в руке, доложил:
— Польза от обрывания цветов проверена мной на опыте, цветы обрываю два раза. Свидетельствую: цветы урожайность не снижают, а картошка получается крупнее. Проверено. Так что если не обрываешь, рекомендую. Пошли в дом, кофе с дороги выпей.
Снаружи дом Ласточкина вполне деревенский, но в нем есть столовая, кабинет, приемный зал, по-другому и не назвать большую светлую комнату с четырьмя окнами, в которой принимают гостей. Здесь чистота и порядок, супруги Тамары заслуга. Полы блестят, окна сияют, книги в кабинете все на своих местах, словно призывают к порядку и саму небесную канцелярию, с которой хозяин дома много лет на связи.
Кабинет тогда сразил книгами. Для 1995 года многое дивило: Гегель издания 1930-х годов, Фрэнсис Бэкон, семитомный Кант, серия "Философское наследие", "Эстетика Гегеля", китайская философия. Ласточкин не колдун какой-то. Возможно, его опыты потянут за собой и науку. Прививку от оспы открыли тоже дуриком, французские доярки не болели оспой, так как заражались ей в легкой форме от коровьего вымени ослабленным вирусом. Необъясним пока и механизм лечения болезней иглоукалыванием и прижиганиями. И он нашел на теле календарного года дни, от которых ведет отсчеты важнейших погодных сломов: начало весны, осени, засухи или дождей, больших морозов..
На столе его тот же порядок, только пепельница режет глаз. И тогда Ласточкин курил «Беломор», сейчас — «Приму»; жалуется на банкротство какой-то питерской фабрики, выпускавшей для него эту отраву. Курит ту же «Приму», но «брэнд» видите ли другой, никак не привыкнет. Истребляет полторы пачки в день, дымит постоянно. С шести утра за столом, дымит, пишет, чертит… Прогноз он дает на все Припиросье, на площадь водосбора реки Мсты, озер Бологое, Удомля. Боровичи, Кемцы, Бологое, Озерки регулярно печатают и читают его прогнозы в местных газетах…
Мы выпили по чашке крепкого кофе с молоком, вышли снова во двор.
— Ну, что, начнем с огорода? — спросил меня хозяин.
Пошли меж гряд клубники, свеклы, моркови и огурцов к пруду. Пруд с родничком, над ним шаровая ива, сам ездил за саженцем, привез откуда-то из-под Лыкошино. Но гордость хозяина сад. Яблони, смородина, лещина. В Рютине испокон веков ни у кого садов почему-то нет. Спрашиваю, почему?
— А Бог его знает. Практически местный прогноз рютинцам не нужен. Они сейчас не косят, садов не имеют, да и не имели. Вот праздновать горазды, песни петь, с гармозой по селу в праздники ходить, частушки горланить срамные. И сейчас поют. Старые уже, а поют. Особенно на день села. А соседи мои, ленинградцы, культурные люди, муж и жена, ходят весь день за ними с мешком, собирают мусор: пакеты всякие, бутылки, обертки. Не терпят грязи. Нельзя было, не разрешив проблемы с возвратом тары и мусора, завозить продукты в Россию. Это преступление властей и разврат народа. Все захламили…
Ласточкин вырос в Припиросье, так зовет он окружающие знаменитое озеро Пирос тверские и новгородские просторы. Уезжал отсюда на учебу в МГУ да в Ворошиловград, где преподавал в сельхозинституте после окончания философского факультета. С таким-то образованием и карьерными возможностями решил пойти по стопам отца, сельского учителя. Отец у Ласточки сирота, крестьянская девица подбросила его в приют, а через годы усыновила под чужой фамилией. Как сироту его и воспитывала, получая, вероятно, какой-то пенсион за это. И не заладилось здесь у Ласточкина. Будучи директором школы, он по идейным соображениям вышел из партии (это в брежневские-то времена!), лишился работы и профессии. Пришлось оставить учительскую квартиру, перейти в лесники, в одиночку строить собственный дом, осваивать крестьянское хозяйство
В экзистенциализме есть понятие: заброшенность. Это что-то среднее между судьбой и кармой. Ласточкин возвращался в общество из заброшенности через осознание своего места в истории, а потом и в природе, утверждая с ними связь. Открылась бездна: имена, судьбы, трагедии. Пустыня вокруг Рютино стала заселяться именами, наполняться событиями. Заговорили кресты и могилы. В 1990-е написал книгу «Родники Припиросья», в 1995-м за ее вариант, напечатанный в журнале «Русская провинция», получил первую областную литературную премию имени М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Познакомив с огородом, он опять повел меня на рютинский погост, к храму, куда водит всех гостей и приезжих, показывает достопримечательности и рассказывает местную историю. Это вроде ритуала. Ветхий храм на высоком холме, круг него могилы.
Занимаясь краеведением, разбудил он тени великих насельников края: предков Елены Ивановны Рерих, местной просветительницы Поликострицкой, великого этнографа и первооткрывателя русской народной натурфилософии Ивана Петровича Сахарова (1807-1863). Церковь и погост тогда уже были в полуразрушенном состоянии. В 1936 году после большого пожара в Рютине погорельцы разобрали надгробные камни под фундаменты новых домов. Местная власть даже науськивала их на это. Но кладбище, ограда, кусты сирени, высокие кресты жили до 1950-х. Потом железную ограду увезли в Бологое, все покрыла земля. И неподъемный памятник «вдовы-капитанши» не миновала чаша сия. Утащить сил не хватило, разбили. Валялись выбитые каменные буквы: «Здесь покоится прах вдовы капитанши Елизаветы Алексеевны Поликострицкой, скончавшейся в надежде воскресения и жизни вечной 16 апреля 1863 года. Деяния твои на пройденном уже поприще житейском служат лучшим украшением. Главнейшее же из деяний для здешнего прихода — устроение Храма сего и при нем училища с обеспечением их. Сооружение моста, устранившего трудность сообщения с сим Храмом»… Он все собрал и починил.
— Легендарная, великая женщина, — не устает повторять Ласточкин. — Муж ее Иван Гаврилович, капитан Кавалергардского корпуса в отставке, умер рано, около 43-х лет в 1815 году. А может и погиб, есть такие предположения, детей они не имели, вдова все средства и силы отдала приходу. Строила училище, заметь, «с обеспечением». Сейчас ведь школу построят, а на жилье денег пожалеют, учителя потом ютятся по квартирам до пенсии. Она строила с жильем для учителей. Системный подход имела. Рютинцы ее и отблагодарили. Кувалдами по памятнику. Мы еле куски собрали. А это надгробье Василия Семеновича Азарьева, тоже сын капитанши Анны Федоровны Азарьевой. Прадед Елены Ивановны Рерих по материнской линии. Свидетельство в «Русском провинциальном некрополе» нашел, а «расшифровал» стертую временем надпись на камне в 2010 году. От всего погоста уцелели три надгробья с надписями, одна могила без надгробной плиты, предположительно, над могилой нашего выдающегося фольклориста, автора «Сказаний русского народа» Сахарова. Гордость России, врач, литератор. Последние семь лет провел тут рядом в усадьбе Заречье. И такой человек остается без памятника! К 100-летию Ивана Петровича Русское Географическое общество, правда, собрало деньги на памятник, но деньги разворовали… И тогда воровать умели…
Ласточкин считает, что духовная жизнь России XIX века прошла под влиянием историка Н.М.Карамзина и этнографа И.П.Сахарова. Их книги породили в стране интерес к истории, народной жизни, творчеству. По стопам Сахарова пошли В.И.Даль, собиратель народных песен, старин (слово «былина» дал им все тот же Сахаров) П.В.Киреевский, А.Н.Афанасьев, А.Ф.Гильфердинг. Сахарова ценили Пушкин, Толстой, Белинский, думающая Россия. Но к 1990-м имя его забыли. Хорошо возобновили выпуск книг классиков приметоведения: «Месяцеслов» И.П.Калинского (1990), «Народное погодоведение» А.С.Ермолова (1995), «Сказания русского народа» И.П.Сахарова (1997).
Так Ласточкин стал историком края. И сегодня краеведческая тропа к его дому не зарастает, приезжают из Москвы, Твери, Бологое, Волочка, Удомли, Питера. Идут поклониться могиле Сахарова, за чашкой кофе поговорить с Ласточкиным. Осенью приезжали члены Российского Палестинского общества, почтить память его организатора, все того же И.П.Сахарова. Краеведы слову Ласточкина доверяют на сто процентов. Знают, отсебятины не терпит, все проверит по документам, спишется с Москвой, с Питером, найдет необходимые источники и лишь потом возьмется за перо.

3.
Интерес к погодоведению возник не без влияния И.П. Сахарова. В «Сказаниях» его треть книги занимал как раз «Народный дневник» погодоведа, первое в России научное собрание народных примет погоды. По мнению Ласточкина дневник тот остается едва ли не лучшим собранием примет на сегодняшний день. Шедшие следом лишь заимствовали их у Сахарова, Даля, друг у друга… Даже не ссылаясь на них... До Сахарова приметами погоды народ пользовался веками. Но Сахаров собрал их в одно целое. За что был высоко оценен помещиком Львом Толстым. Толстой перепечатал их как «Замечания старых людей» с разбивкой по месяцам. И, что особенно важно для Ласточкина, с указанием применения примет по губерниям.
На взгляд обывателя погода — это хаос чередований тепла и холода, погоды и непогоды. Разобраться в хаосе и предсказать погоду на завтра, послезавтра, субботу и воскресенье, на день рождения или на время отпуска по его мнению способен только Гидрометцентр (ГМЦ). Но Гидрометцентру обыватель как раз и не верит. Когда на экране ТВ появляются предсказатели, он слушает их с кривой улыбкой и смотрит больше на стать красавиц, специально перемещающихся по карте родины, и их наряды, за что и прощает ошибки, не догадываясь, что у ГМЦ на то и расчет. А ведь составлять прогнозы для красавиц помогают высотные зонды, метеоспутники, наблюдения за поведением циклонов и антициклонов и магнитным полем земли, за активностью солнца и расположением планет. Погода и климат — это среда обитания человека. Ничто в природе не оказывает такого влияния на нашу жизнь, как погода. Ошибочный прогноз — это загубленный урожай, катастрофы, и даже разбитые сердца от несостоявшихся встреч, на которые возлагалось столько надежд…Недаром академик С.И. Вавилов называл прогноз погоды среди трех «труднейших и актуальнейших научных проблем» времени: рак, управляемая термоядерная реакция и точный прогноз погоды.
Главный вопрос остается: что есть погода? Лотерея или непонятое постоянство? Случайность или скрытая закономерность? Можно ли предугадать погоду на сезон вперед? Погода — это Хаос или недопонятый человеком предсказуемый строй циклонов и антициклонов, связанный причинно-следственными процессами?
Метеорология точность прогнозов погоды ставит в зависимость от точности данных о текущем состоянии атмосферы (температуры, влажности, и т.д.). И уже на основе этих данных прогнозирует развитие погоды. Но эмпиризм этого метода и неполное понимание человеком развития погодных процессов дают погрешности особенно в долгосрочных прогнозах. Дать точный долгосрочный прогноз погоды науке труднее, чем предсказать вспышку на солнце. Прогнозы более чем на десять суток пока с необходимой точностью не делаются даже с помощью расчетов и показаний спутников. Они носят ориентировочный характер. Расчеты на 8–10 суток, как правило, сдвигаются на день-другой. Потому, если сегодня мы читаем, что через 10 дней будет 20° тепла, то должны быть готовы к тому, что это случится через 8 или 12 дней. И такой долгосрочный прогноз наука считает хорошим. Ведь в представлении науки погода — неуправляемый процесс, точно просчитать его невозможно. В одну погоду, как и в реку, войти тоже нельзя, она меняется каждый день, каждый час, каждое мгновенье. Миг погоды нельзя идентифицировать, это не отпечаток пальца. Геометрии небесных тел, их размеренному вращению по постоянным орбитам и вокруг оси в природе противостоит непостоянство. Ведь планета наша не идеальный шар, она приплюснута с полюсов, ось ее наклонена, планета «восьмерит» при вращении, орбита ее элипсовидна, на ее вращение воздействует Луна и пр., из-за чего и возникают непредсказуемые метеоявления.
А вот в представлении крестьянина погода — Космос, непознанный до конца строй, который следует примечать, прогнозировать, а в будущем умно, без потерь управлять им. Русский человек, кстати, давно загрезил о том, вспомним труды философа Н.Ф.Федорова... А постоянным явлениям погоды дал имена: «черемуховые холода», бабье лето, вёдро, леденица, сеногной, тенетник, Рождественские и Крещенские морозы, шестым чувством улавливая неразрывную связь между погодными явлениями. Приметы отливались в народные пословицы и поговорки о погоде. Без всяких приборов и зондов, без снимков из космоса, без метеостанций, по приметам определенных, значимых для прогнозов погоды дней, как китайский лекарь по пульсу больного без анализов и рентгена ставит точный диагноз, он нередко давал точный прогноз будущей весне, лету, решал, как планировать уборку. По характеру зимы, количеству снега ожидал характер водополья, намечал, какие культуры сеять, чтобы получить больший урожай.
Хлебороб ожидал погоду будущего лета по количеству зрелых яичек в кузнечиках и по глубине мышиных нор под копнами осенью, по времени прилета ласточек весной. В дубравах он строил прогнозы на предстоящую зиму по «галлам», «дубовым шарикам» на листьях, в которых зимует дубовая галлица. Если личинка ее уходила «червячком» — ждали морозной зимы, со снегом, если «мушкой», — сырой и теплой. Характер грядущей зимы определяли даже по внутренностям животных, по свиной селезёнке, например. Короткая и тонкая — зимы жди теплой; утолщённая и длинная — жди холодной и долгой.
Ласточкин взялся за долгосрочные прогнозы по приметным дням.
Крестьяне давно выделили в календаре ключевые погодные дни, Ласточкин назвал их приметными. Погода такого дня является как бы прообразом погоды будущего месяца и даже сезона. По его погоде, всегда разной, разнятся и погоды месяцев, зим, вёсен. Погода в приметный день на Модеста (31 декабря), к примеру, «связана» с погодой июня, а на Илью Печерского (1 января) — июля. Дни с 26 декабря по 6 января подсказывали земледельцу погоды двенадцати месяцев года. Взаимосвязь не только подтвердилась. 30-летние наблюдения, но и позволила заподозрить о взаимозависимости погодных явлений.
Каким образом взаимодействуют приметные дни и погоды месяцев, сезонов и даже лет, одному Богу известно. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…» Определеннее писал о том известный агроном, ученый, министр земледелия и государственных имуществ России А.В.Ермолов, автор популярной в начале ХХ века книги «Народное погодоведение»: «В этой области много такого, чему еще наука не нашла собственных объяснений, но чего а priori отрицать невозможно, так как все в природе находится между собой в связи, и из-за того, что эта связь нам неизвестна, нельзя отвергать ее существования и закономерности…»
Живя в далеком от столбовых дорог селе, Ласточкин в одиночку стал искать эти связи. Без объяснений причин и следствий, оставляя мудрецам разобраться в них. У мудрецов есть на то, спутники, метеостанции, снимки из космоса, весы, горнила, меры. Вот пусть и помудрствуют, объяснят, что к чему. Каждому свое.
Я пролистал его записи, склеенные из тетрадных листов в клеточку многометровые полосы графиков, десятки школьных дневников, в которые он ежедневно вносит записи... Каждый день на тетрадных листочках отмечен показаниями температуры, атмосферного давления, облачности, точки соединены между собой, листы склеены в полосы. В дневниках его наблюдения. Под особым контролем у него приметные дни, тут важно было ничего не упустит: утренний туман, иней, обильную росу, ветер. Эти дни на календаре как акупунктурные точки на теле человека. Методом проб и ошибок отсеяно множество неверных примет, выявлено более 40 вспомогательных приметных дней. К примеру, примета: «Ранняя весна — признак дождливого лета» подтверждена лишь на 66 процентов. Для прогнозов она принимается, но с оговоркой: более точный прогноз на лето, могут дать другие, более близкие приметы — погода на Дмитриев день (8 ноября), на Сретенье (15 февраля), на Евдокию (15 марта). Только сравнив их с графиками прежних лет, делается окончательный прогноз. Открылись межприметные связи, а с ними еще важная закономерность: «Каждое метеоявление имеет свой срок прогнозирования, оно должно созреть внутри механизма природы, прежде чем раскроются хляби небесные».
Возможно, я несколько упростил методику. Но у Ласточкина она успешно работает. С 1994 года он опубликовал более 200 долгосрочных прогнозов в газетах Новгородско-Тверского региона. Стал автором метода примето-прогнозов в долгосрочном прогнозировании погоды, лауреатом и победителем Всероссийского конкурса долгосрочных прогнозов погоды, проводимых еженедельником «Мир погоды» (Москва). Он убежден, что из всех знакомых ему методов долгосрочного прогнозирования, стоящих на вооружении ГМЦ и по сравнению с ними, его метод лучший. Это действительно метод долгосрочного прогнозирования, а не на 3-5 дней, как в ГМЦ. Есть ли неудачи?
— А у кого их нет? Ракеты запускают с компьютерами, и то бывают. Надо работать, не бояться неудач. Тем более, что удач значительно больше. Не будь их, разве мои прогнозы стали бы печатать газеты, а читатели ждать их на фоне ежедневных научных прогнозов погоды? Народ не дурак.
С предложением давать свои долгосрочные прогнозы и метеонаблюдения он писал и в ГМЦ. Отказали рукою самого Вильфанда, что-де методы приметоведения не научны. Но погодник Ласточкина – это не сонник какой-нибудь, не шаманство, с которым любят сравнивать приметоведение синоптики. Да и сны давно уже стали научными элементами психоанализа. Погода сложнейший, постоянно изменяющийся механизм, а может быть, и организм, процессы которого напрямую связаны причинно-следственными связями, с живым существом. Можно ли такой опыт взаимосвязи субъекта и объекта  исключить из логической цепи достоверных выводов? Сейчас точность метеопрогнозов от науки около 70%. У Погодника Ласточкина 83,6%»… Месячные прогнозы Ласточкин дает 15-17 числа текущего месяца. Это не 3-5 дней Гидрометцентра. Как-то осенью Ласточкин прислал мне прогнозы от Вильфанда на зиму: «Первая половина зимы в центральном регионе будет холоднее, чем в прошлом году, а вторая более теплой. Нынешний зимний период не будет таким теплым, как зимы в 1990-е годы» (ГМЦ, Р. Вильфанд, 4. 10. 2012) «Вы что-нибудь поняли, Михаил Григорьевич? Я понял, что науки тут не много. Прогнозы на основе народных примет не признают, а своего точного дать не могут».
Если перейти на язык иносказания, через Русскую равнину за зиму могут проследовать 40-44 состава морозов, да за весну и лето около 40 вагонов заморозков, да открытая платформа с черемуховыми холодами, да рефрижератор с июньскими дождями после состава с майской засухой и жарой, да состав с бабьим летом. Возможны, правда, недопоставки. Бывает, подвыпившие стрелочники загонят какой-нибудь афанасьевский мороз с конца января в март или даже апрель; и по ящику покажут играющую в снежки среди снеговиков чумазую африканскую детвору… И пойдут от того всякие несуразности. А расплачиваться за все нашим бабам, ругающим Гидрометцентр и Вильфанда. Забывают, (или не знают), что  череда погожих и непогожих дней нерасторжимо зависимы друг от друга и всякие перемены в расписании чреваты изменениями, о которых хорошо бы заранее сообщать. Да нет таких умельцев, кроме Ласточкина….
Прогнозы Ласточкина наука не признает, называет шаманством, связывает приметоведение с рудиментами ассоциативного мышления, с законом сопричастности. Закон тот якобы говорит: у старого года должно быть что-то общее с годом новым, вот и выбрали 12 последних дней старого года для прогноза погоды 12 месяцев года будущего. Ласточкин возражает: до 18 века русский Новый год начинался не 1 января, а 1 сентября, с европейским календарем, который у римлян начинался 1 марта, а с принятием христианства стал начинаться 1 января, до Петра I русский крестьянин и знаком-то не был. К тому же приметоведение родилось горазда раньше христианства. Откуда же у приметоведения православные корни? Ему кажется, что русский крестьянин приспособил православный календарь для своих погодных примет потому, что он идеально подходил его земледельческому сознанию: хорошо запоминался, не требовал никаких записей, замет и зарубок и даже грамоты. Церковный год вращался вместе с солнцем, легко запоминался без всякой цифири. Крестьянин не знал исторического времени, но дни годового круга знал назубок, т.к. по церковному календарю все они носили имена святых православной церкви, о чем ему ежедневно напоминали в храме. Конечно, отыменный этот календарь отразился в душе крестьянина своеобразно: от насмешливого «Дарья засери проруби» до высокого «Марья зажги снега», но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Так крестьянская космология и заселила православный календарь…
Погоду нынешней снежной и мягкой зимы Ласточкин предугадал на 90 процентов. Когда ГМЦ пугал нас суровой зимой, лютым январем, он печатал в газетах и посылал мне прогнозы другие: в декабре морозы будут непродолжительные, январь теплее обычного, зима снежной, готовьте снегоуборочную технику. Прислушались, конечно, к Вильфанду.

4.
После обеда мы вышли на крыльцо. Это вроде капитанского мостика: в сарае боровишка похрюкивает, стерегут усадьбу гуси, ходят по зеленому двору куры, на веранде млеет кошка Наташка, ласточки летают. Вышла Тамара, вынесла гусенка прогуляться. Вот потому и ласточки у него живут, у каждого они жить не станут. Они птички божьи, хозяина с миром связывают. Он домосед, а они в Африку из-под его застрехи зимовать летают. Подумать только: такие крохи без всяких навигаторов, ведомые птичьими ветрами летят и, перезимовав, возвращаются назад. Тысячи сел, десятки тысяч крыш минуют. Чтобы по весне свое гнездышко прилепить к стене, птичьим орденом дом наградить. И тоже, поди, что-то сказывают хозяину: какая зима ждет, какое лето придет. Тоже ведь профессиональные погодоведы… Достаю фотоаппарат, фотографирую их.
— Скажу честно: очень хотел, чтобы у меня жили ласточки. С детства имею к ним симпатию, люблю их полет, щебет, оперение. Божья птица. Может, фамилия причиной? Хотел, но облетали мой двор стороной. Завидовал даже тем, у кого ласточки жили. И вот лет семь-восемь назад сподобились, слепили на веранде гнездышко. Все рады, даже кошка Наташка. Ляжет тут и посматривает. Как они снуют, птенцов кормят… Порядок…
Любуемся, как смело, с изяществом, не боясь ни нас, ни кошки Наташки, залетают на веранду ласточки, суются в свое гнездышко, неся полный клюв насекомых. Кстати, и ласточки неплохо прогнозируют погоду на завтрашний день, это все знают… Фотографирую на двери табличку под стеклом «Н.А.Ласточкин». Объясняет и это:
— С фамилией моей история. Я не рассказывал тебе? Фамилия от отца, а отец мой — незаконнорожденный. Жила в деревне Мартыново девушка-крестьянка, с ней случился казус: родила мальчика, моего отца. Для девушек это считалось позором. Мать поехала в Питер и сдала ребенка в приют. При крещении его нарекли по святцам Александром, а вот фамилию дать оказалось сложнее. Когда подрос, разложили перед ним цветные картинки: какую выберет, такую и фамилию дадут. Отец потянулся к ласточке, стал Ласточкиным.
Мамаша его, бабушка моя, замуж не вышла, через несколько лет поехала в Питер, нашла сына по дате зачисления в приют и усыновила, как сироту. Сиротой он и жил у нее много лет, всем говорила, что сын не ее, держала за чужого, может, замуж еще надеялась выйти. Такая история… Отец о себе добрую память оставил. Стали в 1930-е годы его друга детства раскулачивать, отобрали лошадь, корову. Отец председатель колхоза был. Друг попросил у него лошадь уехать в другую деревню. Отец пожалел его. Собрали собрание и сняли отца за пособничество кулацкому элементу. И из партии исключили. Он закончил педучилище, работал в Мартынове учителем начальной школы, там я и родился. И за парту сел к нему. Так что к ласточкам питаю самые нежные чувства, всю жизнь хотел, чтобы у меня во дворе ласточки жили. Не всегда получалось. Но вот опять поселились, чему я рад несказанно… Кошка Наташка к ним не лезет, считает своими, домашними, готова их защищать… Умная кошка, никогда не сблудит, крысоловка…
Он уверен: порядка, предсказуемости ждет от погоды всякий, кто живет живой жизнью: летчик и крестьянин, моряк и атомщик. У этих погода всегда местная, та, что вокруг них. Для них она всегда связана расписанием аэропорта, откуда нет вылетов, с океанским штормом, с полем или огородом, страдающим от мороза или засухи, с атмосферой вокруг самолета, образующей на крыльях губительную наледь, с несущей смерть волной, что идет на Фукусиму, Саяно-Шушенскую ГЭС, Крымск.
Когда я заговариваю о четырех стихиях, о пустоте, обнимающей мир, о черной материи квантовой физики, о теории зависимого происхождения и буддийской космологии, Ласточкин всякий раз обезоруживает меня словами:
— Михал Григорьевич, не мудрствуй. Предки оставили нам бесценное наследство, проверенные тысячелетием приметы погодных явлений и циклов. Бери их и пользуйся ими. Нужно только умело распоряжаться народной культурой, развивать ее. Если начнем раздумывать, как иглоукалывание помогает нам справиться с той или иной болезнью, разгадывать тайну взаимозависимости, нам ни лечиться, ни жить некогда будет…
Под вечер стало замолаживать. Ласточки летали низко, все склонялось к дождю. Вечером, перед ужином, как и обещал, пришел за мной сын Ласточкина Андрей, выжидающе встал на пороге, позвал в баню. Погода скуксилась, стал пробрызгивать дождь. В руках у Андрея зонт. Мы же твердо решили завтра ехать в Боровичи и знаменитый Опеченский посад, откуда лоцманы водили торговые барки в Петербург. Ласточкин рассказывал днем, что посад растянулся аж на несколько километров вдоль Мсты, берег ее одет камнем, ему давно хотелось поклониться местам детства и юности, съездить на подземную речку Понеретку…
Андрей в выжидательной позе стоит на пороге, с зонта вода каплет на пол:
— Ну так что?
— Нет, в баню не пойду, я в субботу топить буду, — наотрез отказался Ласточкин. Начавшийся дождь после пересказанного мной разговора со Степановым по телефону настроения ему не добавил. Дождя по его прогнозу не должно было быть
— Не пойдешь и не надо, ты дай гостю первому сказать.
— Пусть говорит, я что, запрещаю? Только мы завтра рано утром отчалим.
— Может, завтра и не поедете, если дождь будет, — подколол отца Андрей, намекая одновременно на то, что после баньки не грех бы и посидеть за столом.
— Едем, едем, завтра будет отличная погода! — решительно пресёк его отец.
— Смотри, оракул...
Меня вооружили огромным старомодным зонтом, пошли. Дождик мелкий, непонятно, откуда берется.
Андрей работает в Питере, в Рютине живет своим домом, строится. Без родной деревни жизни не мыслит. Мы чудесно попарились в его новой баньке, поддавая маленьким самодельным ковшичком из нержавейки, сваренным самим хозяином. Есть какая-то особая радость, когда входишь в быт трудовой самостоятельной молодой семьи. Кучи песка и гравия, свежие доски во дворе, пахнущие от дождя деревом, в предбаннике инструменты, бачки из нержавейки. По-молодому всего с перебором, с пробами и ошибками: сначала это купил, не понравилось, увидел у кого-то лучше сделано, заменил. Чувствовалось, для рютинской жизни ничего не жалеют, везде следы бьющей через край молодой энергии: кучи дров, огород, две машины во дворе. У Андрея, в 45, уже взрослые дети, глядишь, скоро и внуки появятся. Дай-то Бог! Пронеси нас мимо упадка, разрухи!.. Андрей рассказывает, как сделал пол в моечной, чтоб не гнил, как оборудовал сток, как навесил дорогую стеклянную дверь на парилку. А и правда хорошо сидеть в парилке, видя сквозь дверь огород, цветы, кусты картофеля, млеющие под дождем. От стола я отказался, дорога завтра дальняя, а мне рулить…
Дождь все моросил, и возвращался я с сомнениями в прогнозе погодоведа. Ласточкина, открывшего мне дверь, в сомнения не посвятил. Он и не нуждался в них, велел раздеваться и ложиться спать.
После бани хорошо лежать в постели, листать «Погодник» и слушать шептание ночного дождя. Вспомнил, что в 1995-м Ласточкина тоже застал на покосе. Тогда он держал лошадь, корову, косил по договору с совхозом сено для заработка. Любит косить и сейчас, но косит уже только свою усадьбу. Корову не держит, лошадь украли цыгане, воров не нашли. Лошади жалко, нужна в селе. А рютинцы уже и кур не держат, мол, была нужда! Из яиц Польши привезут!.. Жизнь изменилась не в лучшую сторону. Вольно всё бросить, землю продать, жить без труда и корней мирским захребетником, не задумываясь, что расплатятся за это дети и внуки. Ведь окажутся они уже на чужой, незнакомой земле…
А Ласточкин не может не косить, не держать кур, гусей, поросенка, не писать книг, не вести наблюдений за погодой. Хотя зачем им местный прогноз? Для кого? Рютинцам в магазин все равно привезут что-то из Польши, что-то из Прибалтики, белорусский сыр, масло и сахар, макароны… А он встает ни свет, ни заря и, выпив бокал крепкого кофе, идет в свой кабинет, где на стеллажах несут бессменное дежурство Платон и Кант, Соловьев и Федоров. Он тоже заступает на свой пост Главного Стрелочника Погоды Припиросья. Вставляет в деревянный самодельный мундштук сигарету, садится за стол, открывает знакомый с детства школьный дневник. Тридцать дневников уже исписано, гармошки годовых графиков по три метра длиною каждый, горы записей температуры и давления воздуха, скорости и направление ветра, облачность, влажность воздуха, наличие осадков, росы, инея... Все это потом сравнивает с записями прошлых лет, анализирует.
Совпадений параметров у дней почти не бывает, колебания температур, осадков передвигаются по календарю по каким-то своим правилам. По каким? Тут у нас с ним идейные расхождения. Ласточкин эмпирик, на погоду него особый взгляд: накопителя фактов, естествоиспытателя. Нужно иметь крепкую натуру, чтобы ежедневно, как на работе, отмечать изменения погоды, наблюдать облака, ветер, изучать погодные явления, их продолжительность на годовом круге, чертить и накладывать графики друг на друга, находить постоянство в хаосе, который «шевелится под ними». Народ давно заметил повторяемость майских засух, черемуховых холодов, дождей-сеногноев, весенних заморозков, крещенских и никольских морозов, февральских вьюг, оттепелей. Вот только как их предугадать, ведь природа не часовой механизм, скорее — рулетка. Погодные аномалии — свирепые продолжительные морозы, бесснежные зимы, засухи с торфяными пожарами, наводнения случаются иногда через десятилетия. Можно ли предугадать такие экстремумы, как «великое бездождье» 1533 года, когда Волхов потек вспять и «бысть» голодный год по Русской земле?
Вот летопись отмечает 3 апреля в Новгороде и Твери в 6 часов дня яркое гало «бысть круг велик около солнца». Есть ли связь между гало и тем, что по всей Русской земле «бысть засуха велика и громи велици и страшно зело», а за ними эпидемия и голодный год, страшные пожары, опустошившие Тверь и Новгород. Аномалия продолжилась в Москве, Новгороде, Смоленске, Твери и весной. В марте прошел ледоход, а Волга замерзла только 24 декабря. Еще более лютая зима стояла в 1422 году, морозы в Твери стояли 3 месяца подряд. Замерзло все Балтийское море. А весна 1449 года оказалась еще более ранней. Ледоход в Твери прошел за неделю до 25 марта, 13 апреля начали сев. Аномальные явления, судя по летописям, повторяются и зачастую в одни и те же числа годового круга, словно числа эти кто-то выбрасывает на игральных костях.
Засыпаю с мыслью, что утром ему, наверное, будет не очень приятно, если дождь не кончится, хоть он и не специалист по краткосрочным прогнозам, но все же…

5.
Утром просыпаюсь от яркого солнца. Ласточкин что-то записывает в знакомый мне школьный дневник. Вчерашнего ненастья как и не бывало: орет птичьё в кустах, кричат гуси, слышно, как соседка выгоняет со двора коз. Тамара хлопочет на кухне. Я вижу его спину, упрямую посадку головы. Вдруг осенило: 30 лет вот так просидеть за столом, чтобы понять ход облаков над селом. Вот оно, русское упорство: ни совхоза уже нет, ни рыболовецких бригад, гонораров за труды не платят, а он бесплатно исследует русскую погоду. Для кого? Для кочевников-дачников? Или старушек, которые уже и кур не держат, и огороды позапускали. Капитан Тушин…
— Ласточкин за уроками? — говорю я. — Строгая учительница-природа, коварная и немая, сегодня, наверное, пятерку поставит? Это не она там смотрит в окно на старательного ученика?…
— Я по краткосрочным прогнозам не специалист. Но, не скрою, доволен, что на эти дни хорошую погоду предсказал еще в июне…
После плотного деревенского завтрака и кофе выехали из села. Маршрут Ласточкин составил заранее, чтобы и мне что-то значимое показать, и себя впечатлениями не обделить. Загрузили и Тамару с дорожным провиантом.
Июль — макушка лета, но, глядя на сырые черные тени при дороге, 12-го числа уже невольно вспоминается незабываемое, принятое с молоком матери: «Петр и Павел час убавил…» В болоте уже скатилась с высоких стеблей морошка, пошли грибы, собрана земляника, начали брать чернику, поглядывать на малину и выглядывать, будет ли нынче клюква? Три недели уже отделяют тебя от Ильина дня, когда лето, не успев, как следует побаловать, уже перейдет черту, за которой русский земледелец переставал купаться, а купающимся ребятишкам назидал: «Хватит купаться! Медведь на Ильин день уже в воду пернул…» Впечатляло. Но ненадолго.
Песчаная, горбом дорога похожа на ствол дерева, от которого отходят проселки. Немногословные, но точные и исчерпывающие комментарии Ласточкина вроде плодов на этом дереве:
— Обрати внимание, дорога зарастает, местами зеленый тоннель напоминают... Недавно еще служила она совхозу, рыбакам, теперь только лесовозам… Ага…
— Вот ты о родниках спросил, родники хороши, когда они проверены. Есть у нас в районе целебные Мшенские ключи. Чудо природы, с высоким содержанием железа. Святой, целебный источник. Ключами восхищался еще Рерих. На 9-ю Пятницу попить святой водицы «ото всех болезней» приезжает к ним тьма народу из Москвы, Твери, Петербурга, окрестных сел. Рядом, на взгорке, действующая церковь Параскевы Пятницы. Одно но: за церковью старый погост, а по другую сторону ключей, совсем рядом, еще о «современное» кладбище. Получается, что ключи зажаты двумя кладбищами. «Святую» водичку принимают вовнутрь и снаружи, верят в ее целебные свойства. Между тем, по данным Метрических книг XIX века, из всех приходов и погостов Бологовского края Мшенский погост был единственным с отрицательной динамикой населения и самой высокой смертностью среди детей и взрослых. Вода ключей нуждается в серьезном анализе с последующими рекомендациями по использованию. Я напечатал о том в статью в районке. Пока ни слуху ни духу. Пьют водичку. Какую — неизвестно…
Спрашиваю у Ласточкина о В.А.Поссе? После рецензии на книгу «На берегах Кемки», соавтором которой был и Ласточкин, пришел отклик из США. В Кемцах родились Константин Пятницкий и Владимир Поссе, друзья детства, основатели знаменитого книжного «Товарищества «Знание». Издавали книги по истории, философии, естествознанию, а Поссе вел еще и журнал «Жизнь», в котором печатались Горький и Ленин. К Поссе с симпатией относился Чехов. Инструментом преобразования страны Поссе считал не насилие и террор, а кооперацию, самоорганизацию рабочих, их независимость от партийного влияния. Он учредил кооперативное общество, созвал в Москве I Кооперативный Союз, на котором выступил с программной речью «О задачах кооперации». На II съезде РСДРП Ленин отмежевался от его идей, раскритиковал их, а о кооперации вспомнил лишь после революции, когда припекло, новой экономической политикой партии (НЭПом)… Был у В.А.Поссе еще и брат, выдающийся математик. И вот внук В.А. Поссе прочел в интернете мою рецензию на книгу и просил прислать ее.
— Докладываю, — оживляется Ласточкин: — Внук Владимира Александровича Поссе, правнук первостроителя Петербурго-Московской железной дороги, генерала Александра Федоровича Поссе, Владимир Сергеевич Поссе — сын Сергея Владимировича Поссе, расстрелянного в 1937-м году. Живет в США. Участник Великой Отечественной войны и Парада Победы, жил в Минске. Ему 88 лет, автор книг о членах семейства Поссе. Много печатается в местной прессе, в том числе в журнале «Зеркало». В интернете прочитал Рецензию Петрова «В сердцах четырех», хочет иметь нашу книгу «На берегах Кемки». Редакция пригласила его посетить Рютино и Кемцы. Ответа пока нет. Так что и эта история продолжается. Лично мне ничего не было известно о наличие сына Сергея у В.А.Поссе. Он упоминает в своих мемуарах только о двух дочерях— Елене и Татьяне. Возможно, потому что Сергей расстрелян. В общем, информацию надо проверять. Надо бы и в Кемцы с тобой съездить, от нас рукой подать.
— Что с нами происходит, не знаю. Полное отупение и безволие. Запущены миллионы гектаров сенокосов. Отсюда озеро просматривалось, теперь кустарник застит…
— А на погоду это влияет?..
— Наверное… Вспомни пейзаж июля, его стога. Сено высушено, вся влага в небе. Сейчас она вся в поле. Наверное, оказывает. Сейчас даже грозы другие. Раньше как сенокос, так грозы! Местная погода в сенокос была чуть не рукотворной. Сено высушили, поставили в копна, сметали в стога, к вечеру, а то и после обеда — гроза, дождь. Обратная связь была между крестьянином и природой, небом. Человек чувствовал природу, она ему отвечала грозой, дождем, жарой. Сейчас сено не косят, землю не пашут, вода все лето в траве киснет. Думаю, связь между социальными процессами и погодой прямая. Человек был связан с небом косой, граблями, трудом. Выбрито было все. А сейчас лицо земли как лицо бомжа: обросшее, дикое, неухоженное.
Нарушен сложившийся водный режим. Сенокос не только десятки тысяч тонн сена, это еще десятки и сотни тысяч тонн высушенной ветром и солнцем воды. Вот здесь в конце июля стояли города из скирд и стогов сена, а каждый стог это несколько облаков в небе. Тут был сплошной луг до самого озера… Презрение к местному, малому оборачивается природными катаклизмами: наводнениями, засухами, ураганами, ливнями. Человек отделился от природы, не слышит ее языка, перестал ее чувствовать именно тогда, когда у него в руках оказались огромные силы, когда он сам стал, по выражению Вернадского, геологической силой. Вместо наблюдений, изучения последствий своих деяний, вырубаем леса, не косим траву, не пашем землю. Летом здесь плюнуть некуда, под каждым кустом иномарка, палатка, пакеты из-под  еды, бутылки. Многие иномарки с ноотбуком, телевизором, айфонами уж если не комбайна, то сеноуборочной машины дороже точно. Все зарастает бредняком,. А ведь многое уже в частном владении.
Наша наука тоже местную погоду в расчет не берет, рыба, как говорится, с головы гниет. Вот американцы изучают местную погоду, ураганы, смерчи. Есть даже охотники за смерчами и молниями в районах сильных гроз. У нас тихо. О долгосрочных прогнозах и речи нет, они вне науки. А дьявол в деталях, в мелочах, в конкретной жизни, и именно местный прогноз самый важный для конкретного человека, живущего на земле. Именно с ним человек решает: взять с собой зонт или нет, сушить сено или копнить?
Ничто так не сближает и не раскрывает людей, как совместное путешествие., пусть и длиной всего в один день. Поездка утвердила меня в понимании того, в каком зрячем мире живет Ласточкин. И как домохозяин, не желающий питаться чужими плодами. И как житель Припиросья, знающий в своей округе всех живущих и ушедших в мир иной. И как гражданин России, который ведает «своей земли минувшую судьбу» и в меру сил своих трудится на этом поприще, оберегая сограждан  от беспамятства, просвещая новую волну Иванов, родства непомнящих не только со своей землей, но и с самой матерью-природой. И как гражданин Вселенной, которому чудны тайны и силы ее; сидя на берегу, он, в меру сил своих пытается разгадать эти тайны и устроить жизнь людей так, чтобы тайны и силы эти помогали жить и меньше страдать.
Ответил он и на мои  сомнения  относительно приметных дней, их выбора и связей с календарем, этим «несовершенным творением человека» с природой, космосом, которому дела нет ни до наших приметных дней, ни до расчетов, ни до наших мысленных конструктов, о чем я писал ему в письмах и говорил при встречах.
— Нет, — отвечал Ласточкин. — Календарь не только творение человеческого ума, это сама природа отсчитала нашей планете время в 365, 25 суток для совершения годового круга. И потому даже лишний день, набегающий за три года — не фикция, а конкретное время и его приметовед должен обязательно учитывать в прогнозах. Что я и делаю… А физические явления, на которые ставят фенологи при своих прогнозах: прилет птиц, поведение животных, сурка того же североамериканского сами зависимы от колебаний той же природы, которая стоит все за тем же календарем. Уверен: приметные дни стоят ближе к погодным явлениям, хотя я фенологические прогнозы не отрицаю и в них нередко заглядываю.
За Боровичами нас тормознул джип. Огромный, как двухэтажный автобус, настоящий дом на колесах. Изнутри бухает утробная музыка, будто  кто-то лупит по боксерской груше. Тонированное стекло опускается, появляется голова молодого человека, за ним выглядывает пожилая, но с интересом в глазах пышная дама.
— Мужики, где хорошей воды набрать? Ага, понял. А сельпо где?
— Рядом и магазин.
— Не знаете, рыба есть в озерах?
— Это уж как повезет. А может и совсем не повезти.
— Это как это?
— Займешь приватизированное место, придут товарищи и...
— Понял! Только мы сами с усами…
И умчался, поднимая пыль, словно из-под табуна степных коней.
— Много приватизированных мест?
— Хватает. Да и закон о рыболовстве глупейший. Скоро местным на ушицу поймать негде будет. А ведь на озере две рыболовецкие бригады ловили только с нашей стороны. Кочевник на смену приходит. Землю редко кто обрабатывает, все везут с собой, выращенное кем-то и где-то: от Израиля до Канады. Потом оставляют гору мусора на берегу. Паразитируем. Разве думала когда-то Россия, что Европа ее кормить будет?..И не ухватишь, что это за люди? Мелькнут вот так перед глазами, воды наберут, иногда телефон зарядят — и исчезнут. Не общаются ни с кем. Кто они? О чем думают? Куда стремятся? Как с другой планеты. Не пойму, что делают, от чего такого отдыхают, от каких трудов? «Ехала на работу, три часа простояла в пробке». Да что это за работа такая, если ты каждый день на три часа опаздываешь? Бездельники! Откуда деньги на эти машины? Стоят полкомбайна. И по целому лету здесь торчат с бабами. Всех на лесоповал.
За день мы проехали около 300 километров. Ехали пейзажами изумительными, но виды эти заставляли нас временами хвататься за сердце. Сельские дороги, вчера еще ухоженные и проезжие, зарастают лесом, кюветы не расчищены, мосты на ладан дышат, а местами колеи так глубоки и многоводны, что въезжая в них, не знаешь, удастся ли выехать? Особенно запущены дороги в тверской части Припиросья, здесь можно засесть на ровном месте. Да и для кого ремонтировать дороги? За целый день мы встретили всего один трактор, который вез куда-то свежее сено. И это в самый сенокос! Кругом растилась некошеные луга, зарастающие пастбища, но то и дело нас обгоняли дорогие иномарки.
Для Ласточкина совершенно очевидно, что современная рыночная экономика и так называемая демократия исчерпали себя. Мы катимся под гору, и скорость все возрастает, особенно в России. Везде идет принижение жизненноважных и жизненеобходимых ценностей. А рынок не должен стоять над духовными ценностями.
— Я за рынок, но контролируемый обществом, разумный, человечный. Капитализм подразумевает под рынком только экономику, игнорируя все остальное. Человечество скоро задохнется в товаре и товарное производство само остановится. Культура, наука, политика все подстилаются под экономику. Это губительно для человечества. Слова Ленина «Политика есть концентрированное выражение экономики» — истина относительная. Это грубо, примитивно, однобоко, карикатурно, а посему должно быть подвергнуто критике. Это тот же капитализм, только навыворот. Потому они и схватились в смертной схватке, что стоят на одном. Оба рубят сук, на котором сидим: природу. А природа такая же непреходящая ценность, как и сам человек.
— Лучшие народы добились успехов в хозяйстве только благодаря нравственному принципу: «Будь богатым, но живи скромно». Почему мы избрали другой, уже приведший к революции: «Деньги не пахнут!» На «новых русских», обворовавших свою страну и свой народ, о чем все в мире знают и за то презирают их, покупающих на Западе, все что продается, смотрят как на дикарей. Не понимают, откуда это стремление к роскоши, принижение реальной личности, труда, земного бытия человека? Об этом нужно подумать всем, в том числе и православной церкви. Пора возвестить о приоритете нравственных начал над рыночными: жадностью, жестокостью, бесчеловечностью. Никаких личных яхт, самолетов, поездов, вагонов, резиденций, замков и для первых лиц государства. Мало еще чего добились, чтобы жить в кремлевской роскоши, которую ежедневно показывают по ящику. Топором бы на верфи помахать им вместе с мужиками, если уж Петра I взяли за пример. Он здесь с лоцманами по Мсте сплавлял барки. Роскошь должна стать аморальной в общественном мнении, ее должны стыдиться…
Опеченский посад — старинное купеческое село, порт Вышневолоцкой водной системы, недаром село застраивалось по образцу Васильевского острова в Петербурге, а улицы его и поныне называются линиями. Уникальна 900-метровая гранитная набережная с чугунными кнехтами, выложенная гранитными валунами, с двумя арочными каменными мостами. Сегодня она вызывает лишь удивление заезжих гостей. В период строительства Опеченской пристани и сплава барок в Петербург здесь бывал в 1724 году Петр I, в 1785 году Екатерина II, о чём говорит памятный знак в центре села. Вышний Волочек и Опеченский посад на этом пути занимали ключевые места: Волочек стоит на перевале, через который 12 верст посуху перетаскивали бурлаки грузы из волжского бассейна в мстинский, Опеченский посад на мстинский порогах. Перенос столицы на Неву, каналы, только повысили их роль. За навигацию система пропускала около 6 тысяч барок. В Волочке и Посаде ждали очереди до 900 барок! Многолюдство посада поражало даже москвичей и петербуржцев: ведь одной 150-тонной баркой управляли 14 человек, 4 коновода, тянули их 10 лошадей и опытный посадский лоцман. И хоть каналы уменьшили опасность порогов, лоцман имел тогда вес не меньший, чем сегодня пилот аэробуса или штурман. Разбить лодку с товарами и людьми все равно, что разбить самолет.
Сегодня гордость посада Опеченский дендропарк. И пример того, на что способен один, если воин. Дом создателя парка Семена Андреевича Ушанова напротив входа в него. Заметив нас, он открыл окно и спросил, включать ли ему фонтаны и всякие экзотические спецэффекты? Мы отказались, не желая тревожить старого человека, и лишь полюбовались японскими спиреями, кипарисовиками, туями, корейской фурзицией, румилийской сосной, американскими орехами и прочими диковинами. Всего здесь до 180 самых разных пород деревьев, много рукотворной скульптуры, водных и световых эффектов. Потом сфотографировались рядом с обитателями парка, вырезанными умелыми руками Семена Андреевича из старых, отживших век деревьев. А потом зашли на поклон к создателю парка, терпеливо ждавшего нас у открытого окна. Узнав, кто мы, он пожалел, что не включил спецэффекты. Нас пригласил бы механический медведь, рукотворные фонтаны заиграли бы разноцветными струями, в бассейне загуляли бы игрушечные рыбы.
Семен Андреевич коротко рассказал о себе: фронтовик, инвалид с засевшей под сердцем пулей. Через две недели, «если доживу», ему исполнялось 90 (!) лет, ждет своего преемника. Но кто возьмется на тех нищенских условиях, в которых работает он сам? Парк живет на самообеспечении, на приношениях случайных доброхотов. А ведь о парке наслышаны даже за рубежом, такого нет и в России. Он писал и Путину, и Медведеву, отдавал в подарок стране. Не приняли. После ответа из кремля показалось, что дело сдвинулось с места, но местные чиновники все не найдут нужной финансовой статьи. Губернатор порадовал, что дендропарку присвоено звание памятника природы областного значения, он взят под охрану государства, но «финансирование на него не предусмотрено, так как построен он без сметы и проекта». По приблизительным оценкам специалистов парк вместе с землей уже сегодня стоит миллион долларов, интересно, на сколько бы он потянул со сметой, проектом и всем чудесами, созданными фронтовиком бесплатно?
Как это все было похоже и на наши судьбы, на наши собственные обращения к чиновникам по сохранению русской культуры. Увидев в нас единомышленников, старый фронтовик давай отказываться от наших скромных пожертвований на содержание парка, но мы уверили его в своей искренности и он сдался... А по дороге к Понеретке нам оставалось только рассуждать, найдутся ли бескорыстные руки, которые возьмут этот уникальный парк хотя бы на сохранение?
Река Понеретка еще одно местное чудо. О карстовой пещере с подземными залами, озерами, и галереями в человеческий рост, здесь ходят легенды. Говорят, река текла когда-то поверху, на берегах ее жили счастливые люди, не знавшие зла и пороков. Соседи из зависти строили им козни, вредили. Люди долго терпели, но когда терпение лопнуло, решили уйти под землю вместе с рекой. Найти и беглецов, и речку, конечно, не могут до сих пор. В русло есть ход с берега Мсты, но проходимы лишь первые 1430 метров, дальше оно теряется в породе…Оставив машину на площадке, мы спустились по крутой, горной тропке к Мсте, дошли до устья Понеретки, льющейся из берега широким потоком. По шумной порожистой Мсте сплавлялись веселые, разноцветные туристы на байдарках, спешивались, подставляли руки под шипучие струи, пили из пригоршней, заглядывали в устье пленницы. Ах, если бы такое чудо да где-нибудь в Швейцарии! Кто-то грезил о причале, гранитной набережной, лестнице и отеле наверху, кто-то об экскурсиях по подземным залам, кто-то о целебной воде подземной реки. Кто-то прислушивался, надеясь услышать голоса тех, кто будто бы продолжает жить на ее берегах, и даже выходит ночами из-под земли... Словно не понимали, что пока недра родины в руках воровской элиты, вывозящей из страны ее кровь, берег так и останется пуст и дик…
И этот день выстоял по Ласточкину. Возвращались солнцем вечерним, мягким, меж холмов, лесов, валдайских озер. Как же хороша срединная Русь в этом тихом, золотистом свете вечернем! По пути домой мы заехали в Боровичи, в краеведческий музей, прошлись по умолкнувшей истории города лоцманов, глиняных дел мастеров, трудового люда.

7.
На обратном пути молчали, думая каждый о своем.
Почему все-таки метеорология отвергает народный опыт? Вот Ласточкин, он же не какой-нибудь самонадеянный Поликушка, не вздорный коновал из одноименного рассказа Толстого, который презирал немецких лекарей за их привязанность к аптекарским весам, а сам составлял зелье для лечения лошадей, отмеряя горстями и щепотью? За Ласточкиным прекрасное образование, годы напряженного систематического труда, ежедневных наблюдений, горы собственной статистики, которой он честно пользуется, поверяя приметные дни. Он философ, серьёзный ученый, которому нужно доверять. Американцы тратят миллионы на освоение местных явлений природы, гоняясь за смерчами и молниями на передвижных лабораториях. Новая Россия и метеопосты позакрывала, будто хотят уже отлучить и от родной природы! Зато и Крымск, и заваленные снегом города, и страшные выжигающие целые поселки пожары. Или дело только в отношении к народному опыту? Но у приметоведов собственная концепция, дающая в прогнозах Ласточкина прекрасный результат. Просто Ласточкин видит природу с другой стороны. Вот и эпиграфом в книге взял не эффектные слова именитого беллетриста, а глубокую мысль из «Начал геометрии» Н.И. Лобачевского о том, что «трудность понятий увеличивается по мере приближения их к начальным истинам в природе», и, напротив, «возрастает в другом направлении к той границе, куда стремится ум за новыми открытиями». Геометрию Лобачевского опыт 19 века тоже не подтверждал! Это две стороны одной медали: понятия начальных истин в природе и новые (или хорошо забытые старые) идеи, без которых опыт превращается в эмпиризм, который не умеет объяснить ничего. Наука замкнулась на фиксации хаотичных явлений вне лада, который крестьянин находил в приметных днях? Почему не обратиться к его ладу еще раз, с учетом открытого? Без новых идей нет движения вперед, а искусство и наука нередко движима вперед «неучами». Синоптики и фенологам-то доверяют лишь потому, что птицы, пауки, галлы на дубовых листья и аквариумные рыбки, на поведении которых фенологи строят свои прогнозы, те же приборы, реагирующие на погоду, только живые. Заглянуть за них, оторваться от показаний приборов наука почему-то не хочет?..
Когда свернули с асфальта, опять пошли кривые да завалившиеся набок нежилые избы, брошенные деревни. Работы нет, земельные паи проданы спекулянтам за копейки, оседлый народ тронулся, кто в города и пригороды, кто поближе к железной дороге, а старики на кладбища. Те, кто жил у железной дороги, стали работать в Питере и Москве: строят дачи тузам-чиновникам да артистам шоу-бизнеса, депутатам да всяким чинам, обрабатывают участки хозяев, идут в охранники к лавочникам. Три дня работают, три — дома. В электричках, бывает, в глазах рябит от униформ частной охраны. Возвращаясь с трехдневного дежурства, спят на скамейках, подложив сумки под голову. Контролеры их даже не тревожат, пусть рабочий человек отдохнет после трудов праведных. Но многие и бодрствуют: решают кроссворды, играют в подкидного. Вольные стрелки мелкой буржуазии. Никто теперь не зовет их на профсобрания, не зачитывают повесток дня, не заставляет выслушивать скучные речи и резолюции, голосовать. Но никто и не защитит от произвола властей, самодура-хозяина. Свободен. Зато и одинок. И беззащитен. И никому не нужен. Разве только раз в месяц те, кто помоложе, наденет шарф любимой команды и, хватив для куража пивка, пойдет болеть за любимую команду с толпой таких же одиноких на стадион (как Там!), где ему дозволено выбросить излишки адреналина, чувствовать себя социальным животным. Ведь дома, куда он возвращается, власть того же лавочника, вчерашнего парторга или комсорга, который по вечерам рассказывает своим детям, как ему плохо жилось при прежнем режиме в детстве, сколь он страдал, как давился в детстве хлебом с отрубями, запивая его парным молоком. Прежняя жизнь, родовое гнездо отдаются за кусок залежалого торта, за соевую сосиску в целлофановой упаковке, бутылку пепси и дешевой водки. Жизнь его быстро истирается в толчее и вагонной давке в пыль и прах, человек деградирует, теряя здоровье, семью, дом, родину.
Если же кому повезет, зацепится за хорошую работу, снимет жилье в пригороде Москвы, забудет он не только небо над головой, но и стороны света. Да и зачем они ему в мегаполисе, если жителю его вовсе не обязательно знать, в какой стороне всходит солнце, он не только звезды свои забудет, а что и луна есть. Какие уж там приметы и наблюдения для автомата, робота и зомби. Живет он годы и годы как мышка заводная, снует норками подземки, не видя света белого. Скажут ему из ящика: «дождь ожидается», берет с собой зонт, скажут: «без осадков», послушно оставит зонт на полке. Одна отрада: за кружкой пива перемыть кости синоптикам, что брешут за кровные денежки налогоплательщиков. А уж если особо повезет и купит он машину, то приобретет и навигатор, привык, чтобы ему указывали, как правильней ехать. Так и проживет жизнь, не зная ни звезд, ни трав, ни примет; глухой и немой, весь в брендах и лейблах, как дикарь в наколках.
Но и у элиты новой России, историческая судьба не лучше. Уже и отдыхать вчерашний мэнээс, и комсорг-лавочник летят в «цивилизованные страны»: Турцию, Египет, а то и Пукхет и на весь салон в самолете разносится: «Чтоб я так жил!...» Уже и мусор валят прямо на опушки русского леса, выбрасывают из салонов машин пакеты с отбросами прямо в кюветы, говоря: «Подберут, я налоги плачу! В Европе на то дорожные службы существуют. Пусть подбирают…» Или мы действительно дошли до края, или влечет уже какой-то темный, неведомый инстинкт, тот, что ведет народы и племена через безверие и смертную тоску существования от вскормившей и вспоившей тебя земли… Уже и бахвалятся: русский человек быстро адаптируется к любой стране, в Германии он немец, в Англии англичанин, в Испании испанец…
Но расплата приходит быстро и неотвратимо. Уже пасут на валдайских отрогах свои отары чабаны с длинными шестами в руках, как бы напоминая о невозвратимом… За день кружения по проселкам, мы встретили всего один (!) трактор, и то какой-то недужный, дачный. Когда-то Геродот, путешествуя чуть южнее, по донским степям, встретил скифа, который шел по снегу босиком, в легкой одежде, без шапки. Потрясенный грек спросил, не холодно ли ему? Скиф ответил на вопрос вопросом: «Не холодно ли твоему лицу?» «Но лицо не мерзнет»! — возразил Геродот. «А я весь лицо», — ответил ему скиф и пошел дальше. Босыми скифами мы прошли через дикие степи от полуострова Индостан к заснеженной Гиперборее, отогрели и освоили топи блат, открыли человечеству несметные богатства ее недр. Неужто путь наш на Новую Землю, где уже расчищаем от пустых бочек из-под солярки себе место для новых дел?..
У своротка на Великий Порог Ласточкин попросил остановиться. Здесь его отец учительствовал, он сам учился. Развалины деревянной школы чернелись метрах в 200-х сквозь березовую рощу. Уже даже и съезда к школе не было. Тамара не хотела, чтобы он ходил на эти руины, я тоже не пошел. Ласточкин сходил, вернулся мрачным, молча сел.
— В нашем классе осинник. Скоро все займет лес, — сказал, когда отъехали.
Молча, добрались до заброшенной деревушки с длинной овальной лужей в низине, так напугавшей нас утром. В вечерней тишине, сверху, показалась она, то ли волшебным зеркалом, в котором отражались небеса, то ли провалом в райскую бездну. Небо светилось далеко внизу, на нем нежились бело-розовые облака. Мы замерли, пораженные картиной: темные, почти черные в сумерках окрестности без огонька и малейших признаков жизни и небесная чистота провала посреди черной земли и нежилых домов. Жаль было и нарушить колесами эту картину, а когда картину оживила ночная птица, с языка у меня вдруг само сорвалось: «Это Панеретка!» И подумалось: «Вот съедем вниз, под отражение, и все!..»
— И там ни зла, ни скорбей, ни обмана, и даже облака ходят строго по расписанию.
— Понравится ли, коли все по расписанию?? — усомнился молчавший Ласточкин.
— Да на нас уж и не угодишь, Николай Александрович…

6.
На другой день, прощаясь с Ласточкиным, я все же задал мучавший меня вопрос: «Николай Александрович, если уж приметоведение превращено тобой в науку, скажи, можно ли научить человека строить прогнозы по приметным дням, пользоваться ей?»
— Академию погоды здесь предлагаешь открыть? — хитро улыбнулся он.
— А почему нет?
— Ну, если отбросить шутки, то научить можно. Методика есть. Только ведь ее нужно будет к своим регионам приспосабливать… А вообще-то можно и это. Можно…
Время шло… Дважды после того я ездил в Рютино, в октябре получил прогноз на предстоящую зиму.. А в начале декабря письмо: «Питерский предприниматель Сергей Бовичев, сосед мой по огороду, издал на свои средства сразу две мои книги: «Бологовский некрополь» и «Погодник». (Спб, «Артек», 300 экз.)» Тираж небольшой, в бумажной обложке, со слабым переплетом, но издали!» А вслед за этим вышел погодник и в Твери в издательстве Алексея Ушакова под названием «Народные приметы и прогноз погоды (Погодник)», здесь уже и тираж посолидней — 500 экземпляров. Финансировал его давний почитатель автора, бывший директор Калининской АЭС, физик-ядерщик Василий Аксенов. Я получил сначала питерское, потом и тверское издание. Первым делом поставил на полку рядом с книгами Онучкова, Ермолова, Зеленина и Сахарова, 200-летию которого Ласточкин и посвятил свой труд. (Больше никто об этой знаменательной для России дате в Твери, кажется, и не вспомнил.) Смотрелись книги хорошо. Будто тут и жили. Нет, неспроста издателями погодника стали люди из совершенно разных миров: сосед по огороду и ученый-атомщик, дачник и технократ, хорошо знающий, что такое хаос и сколько сил кладет человек на то, чтобы накинуть на Хаос узду. Бовичев издал ближе к земле, к грядкам, Аксенов со всеми графиками, диаграммами и таблицами.
Книга говорит о высоком доверии к народной думе. Зовет поверять ей свои мысли, бесплодные мудрствования — фактами и наблюдениями. В России, где так часто надеемся на Его Величество Случай, и «авось»; где берем зонтик на авось, снимаем зимнюю резину и не надеваем ее на авось, не сбиваем сосульки с крыш на авось, не обрабатываем спреем крылья пассажирских лайнеров на авось, надеясь, что пронесет, судя по прогнозу обойдется, это особенно важно. Ласточкин философ, «авося» не любит. Такую бы книгу да в каждый дом! Не удержусь, чтобы не процитировать Ласточкина:
«Напрасно современные месяцесловы переписывают друг из друга январь как самый холодный месяц. Авторы-переписчики не ведут систематических наблюдений за погодой. А наблюдения показывают, что в январе морозы могут быть весьма бодрящими, но они редки, чередуясь с послаблениями и оттепелями. Февраль держится, как правило, гораздо холоднее января: февральские морозы по абсолютным величинам могут несколько уступать январским, но зато они чаще, гуще, злее, лютее, многодневнее, да и с оттепелями в феврале все в порядке (т.е. меньше их. М.П.).»
Вот те и февраль-бокогрей. Погреет, погреет да и прижмет. «Погодник» разрушает многие ложные, в том числе и «народные», представления о погоде, написана живым, русским языком. Так мог написать влюбленный в природу философ: ясно, афористично. Читая ее, нет-нет, да и помянешь «Метеорологику» самого Аристотеля. Ничего лишнего, все четко и ясно как в зимний морозный день. Автор учился стилю и у народных примет, пословиц, поговорок, органично вплетенных в его раздумья. И проникаешься ценностями автора. Наша русская, непредсказуемая, балансирующая на грани с непогодой погода разобрана косточкам. Неправда, что по народным приметам после холодной зимы обязательно должно быть жаркое лето, а потому-де приметы недостойны внимания. Такой «научный» взгляд оскорбителен по отношению к народному опыту, считает Ласточкин. В поисках взаимозависимых погодных и приметных дней, им промерены все возможные расстояния от дней-причин до дней-следствий. Приметоведение Ласточкина — это сложная система взаимозависимых примет, которые следовало бы изучать и развивать.
Дорогого стоят приложения к книге. Здесь найдем «Практический календарь народных примет и приметных дней Припиросья», «Календарь основных православных праздников», список имен святых и приметных дней, имеющий отношение к погоде, по которым любопытный читатель может проверить, как работают приметные дни в его местности и даже начать собственные наблюдения. А шестая глава — «Полный погодный месяцеслов В.И. Даля», выбранный автором из четырехтомного «Словаря живого великорусского языка» Даля и «частокола» его же пословиц и поговорок. Автор проницательно замечает, что у Даля и словарь-то начался с сугубо «погодного» словечка «замолаживает», услышанного им в дороге от кучера. Бережно и любовно Ласточкин перекопал весь словарь, выбрав из него все, что народ относил к погоде. Это кладезь погодных народных терминов, сама поэзия. Тут и дождь-ситничек, и сеногной, и косохлест, и всевозможные заледки, зазимки, и снег-лепень, и уброд, и понизовка, всё, на что разом отзывается всякое русское сердце. Материал для раздумий найдет у Ласточкина и литературовед: что автор «Тихого Дона», хорошо знавший приметные дни, возможно, неспроста дал своим героям имена Григория и Аксиньи. По святцам они рядом: Аксиньин день 6-го, а Григория Богослова 7 февраля, и дни эти непростые, со смыслом. Аксинью в народном календаре называют еще и полухлебницей. Есть и примета: какова Аксинья, такова и весна. Но Аксинья ветреница, склонна к изменам, не всегда точно указывает на погоду грядущей весны. А вот Григорий точен. Каков день 7 февраля с утра до полудня, такова будет и первая половина следующей зимы, а с полудня до вечера предвещает другую половину. Примета кажется неправдоподобной, автор пишет: «как можно предвидеть по какому-то «Григорию» погоду будущей зимы? — и отвечает: — Нам неизвестен и непонятен механизм погоды, но факты и статистика вещь упрямая, примета имеет высокую подтверждаемость…» Бросается в глаза и то, что в погоде этих двух дней существует удивительная взаимосвязь, редкостное постоянство. Не здесь ли ключ к трагическим коллизиям между героями романа, да и к характеру весноуказательницы героини, в жизни — полухлебницы?..
Зима прошла словно под диктовку Ласточкина. Ведомство Вильфанда обещало лютые морозы, но русский бог снова пожалел наших стариков, обошлось без аварий, отключений и буржуек в квартирах. А может, уже и прогнозы ГМЦ пишутся под диктовку  столичных чиновников, которые отчаялись уговорить свою воровскую элиту работать честно, как следует готовить к зиме вверенную им Россию, и осталось последнее средство: напугать ее с осени лютыми морозами. Ласточкин же предвещал зиму умеренную, ближе к мягкой, с обильными снегами. Что и подтвердилось. Только декабрь пуганул морозом, январь был мягкий, снежный, буранный, как он и прогнозировал. Тверь утонула в сугробах, городские службы который год оказались неготовыми к снегу, валили вину на стихию, дороги не чистились, тротуары напоминали блокадный Ленинград, старики ходили по тропинкам друг за другом, их избранники ездили на внедорожниках, городской транспорт, бывало, стоял по целым дням.
В России погода явление едва ли не религиозное, сопряженное с тайной мироздания. Быть может, она и есть тот самый незримый Русский Бог, что притулился где-то между Спасителем и Николаем-Угодником и вместе с дубиной народного гнева не раз помогал нам вытурить из завьюженных полей окоченелых супостатов. У Нее просим мы милости утишить Крещенские морозы, подвалить снежка на поле, послать к весне тихое водополье, обойти лето заморозками. Молим прибить дождем свирепые лесные и торфяные пожары, подарить пару погожих деньков на Петра и Павла да недельку-другую к Бабьему лету на уборку урожая... Недаром поется: «Когда весна придет, не знаю…» Да и придет ли вообще, может после зимы сразу наступит лето, а лето перейдет в осень. Екатерина II, оказавшись в России на престоле, пытаясь понять русскую погоду, пришла к выводу: «В России две зимы: одна белая, другая зеленая…» Неспроста и образованцы шутили в недавние времена: «Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это…» В новой России уже до суток добрались: зимой глянешь в окно в 8 утра — ночь, в 9 — ночь, в 10 — еще фонари горят. Без Гулага народ на целый час к Воркуте переместили…
Россиянин, в юродивых и зимой ходивший босым, как скиф, тоже был весь лицо перед откровениями природы, «внимал ее знаменьям с верой», учился ее языку. За то она, по выражению поэта, «любовью ему отвечала». Я сам еще помню ту нестерпимую радость, с какой ранней весною скидывал за околицей опостылевшие валенки, чтобы пробежать босиком по холодной, но уже живой земле. Не от земли ли такая поразительная приметливость у русского человека? И хотя суровая мать отвечала не всегда любовью, были и глады и моры, но он сознавал с ней единство, оставаясь ее мыслью и нервом. Погода была той самой «рубашкой», которая, как известно, ближе всего к нашему телу. Современный человек стал весь одежда и изолят, узник техники и эмигрант, бежавший в антиприроду обогревателей и кондиционеров. Он оставил свою родину-природу, оделся в авто, обулся в поезда, и уже не зная ни зимы, ни лета, сознает природу все больше по термометру в автомобиле и метеосводкам. Изменения погоды он измеряет часами, проведенными в пробках, гололедом и количеством аварий в регионе… Он потерял свое сыновнее лицо перед природой-матерью, единство с ней и уже не сознает с ней былого родства… Потому и перчит ей на каждом шагу, а она отвечает тем же…
Говорят, в России все проходит: монархии, капитализм, социализм, демократии, плановая экономика… Пройдет и так называемая рыночная, уже проходит, дала по всему миру трещину…
Ласточкин уверен в одном: погода остается…

Опубликовано  29.11.2013