Поезд на Восток уходил точно по расписанию, так что мне не оставалось времени даже прочитать последние новости в городской сплетнице. Прочитать же в самом вагоне было бы невозможно при всем моем желании, поскольку мне пришлось стоять, едва ли не буквально на одной ноге, вторую просто некуда было поставить. В спину уперся чужой локоть и я с отвращением подумал о целом получасе, который отводился для перемещения этой откровенной развалюхи под названием поезд от городского вокзала до конечной платформы Восток, куда меня убедили выбраться на тихо-сладкую охоту, говоря проще, исключительно по народному, на грибо-ягодные заготовки. Заготовки меня не сильно тревожили, может быть этим обстоятельством я отличался от большого количества людей, заполнивших старенькие драные вагоны количеством две штуки, как впрочем и тем, что не собирался проходить подобную экзекуцию, как поездка вечерней “кукушкой”, поскольку решил провести в поселке недельки две-три: места, во-первых, лесистые и природно-экологичные, народу, во-вторых, постоянного немного меньше чем в душном городе, не считая десанта, который растворялся в чащах напрочь. Все прелести налицо! Предполагались водно-водочные процедуры, природно-любовные приключения и грибо-ягодно-рыбалковые походы, хотя насчет вторых я сильно сомневался, поскольку не мог себе представить местный контингент. Предполагалось удачно отдохнуть на фоне нормального, симпатичного озерца с прозрачными ключами и гладями под аккомпанемент сверчкового треска и пения птахи соловья. Поэтому ничто на свете не могло испортить мне настроения, даже получасовая теснота и человеческая вонь, разве только воспоминание о моем чертовом благородстве с которым я отказался от услуг друга, который хотел доставить мое бренное тело на своей тачке. “Благородство” могло испортить мне праздник души, но не испортило, с чем я себя круто поздравил, еще раз убедившись, что мы россияне, народ привычный к чему угодно, лишь бы впереди маячила перспектива светлого будущего.

—За грибами? — поинтересовался локоть, упакованный в фирменную материю, принадлежащий, как я потом выяснил, довольно крутому парню с неизменным ежиком, неизвестно каким ветром занесенному в этот Содом.

—Вообще—то да, если, конечно выживу... — на полуслове меня оборвала кочка, которая нахально тряхнула наш вагон так, что где-то посыпались предметы и взмолились люди.

—Ничего, ты еще мешками грибы будешь таскать, если доедем.

—А что, можем и не доехать? — удивился я, потом удивился своему удивлению, вспомнив вид нашего поезда и впереди маячившей дороги, — а что если нет?

— Надеюсь пути сегодня в порядке, на насыпи! Да ничего, пойдем пешком прямо до поселка, ты к кому едешь?

—Не знаю, у меня где-то записано, дача, вообщем, приятельская там... — занялся я многотрудными поисками клочка бумаги, который, как мне ясно помнилось, был сунут в карман куртки. В голове у меня завис неразрешимый вопрос:” Где же могут быть пути, если не на насыпи?”. Философский вопрос меня чуточку утомил, поэтому я запросто откинул его в сторону, и занялся более насущными вехами выживания туриста, то бишь меня.

—Если только записано, — философски заметил неизменный ежик, потеряв интерес к моей персоне. Зато я свой интерес подогрел, потому и тронул его за локоть:

—А у вас там гостиница есть? — запарился я, залезая в свои же карманы между собственным телом и телесами, прижимавших меня пышногрудых русских “красавиц”.

—Ага, — подавился смехом парень, — пятизвездочный отель! С сауной на Паучьей гати!

Как мне объяснил приятель, Паучья гать была самым загадочным местом во всем Востоке. Просто болотом его назвать язык не поворачивался, поскольку сколько с ним не боролись, оно каждый раз вылезало в другом месте. Эта плавающая особенность мрачного места объяснялась до определенного времени местным жителем, моим приятелем, легендой. Легенда рассказывала о стародавних временах, когда существовали еще чудеса в простой жизни деревенских крестьян-обывателей. В те времена особенно злобствовал местный помещик, некий Зубов, имевший вероятно зуб на весь мир. Правил он своими крестьянами плохо, зато драл с них шкур пять никак не меньше. Вот и возмолились якобы обиженные крестьяне и услышали их святые небеса и провалился дом этого самого Зубова вместе со всем награбленным добром в болото. Вот потому и кочует болото, пока живет несправедливость в Востоке, непересыхая, заманивая в свои глубины всяких лиходеев и плохих людей. Потому-то и звалась она Паучьей, поскольку подобно этому существу поджидало своих жертв повсюду. Во всяком случае легенда звучала примерно так, за достоверность версии не очень ручаюсь, она была перессказана мне после крепкого возлияния. Вот такие чудесные места намечались для моих будущих нескольких недель безделия!

Если я бы не знал эту историю, то среагировал бы спокойно, но видно моя реакция поперлась в правильном направлении, потому как парень покровительственно произнес:

—Не боись, держись меня, что-нибудь придумаем, если что...

—Угу...— буркнул я, потому что ничего другого мне не оставалось.

Молчание наше продлилось недолго. Поезд лихорадочно качнуло, что-то кашлянуло, и вагон остановился. Из вагона посыпались люди. Наученные горьким опытом они прекрасно знали, что если поезду чихается, то “простуда” затянется надолго. Как только мне удалось размять свое зажатое мясо, на мою голову свалилась новая напасть: меня попросту понесли к выходу. Хотелось, конечно, крикнуть, что мне туда не надо, но разве это было кому-нибудь интересно. В роли первомайского портрета, который тоже не спрашивают куда нести, меня перемещали недолго, ровно до дверей, что выпрыгивали прямо на довольно крутую насыпь, по ней, меланхолично притормаживая, скатывались мелкие камешки. Настал момент истины. Все вокруг довольно резко стало меняться, так быстро, что я еле успевал шевелить ногами. Вокруг, догоняя и обгоняя, передвигались большегрудые тетки с большими и малыми сумками, успевая переставлять ноги в нелепом танцевальном ритме. Мое внутреннее существо как-то уже смирилось с мешком на голове, который противно шевелился и визжал, когда все так же внезапно закончилось. Это мое тело просто потеряло равновесие и было бы наверняка раздавлено, если бы не крепкие руки ухватившие меня со спины. Вместе с руками и своей внутренней сущностью я очень скоро оказался в стороне от общего горного потока людей. Только теперь долетели слова, адресованные мне:

—Осторожнее надо, раздавят недорого возьмут!

—А за что берут дорого? — совершенно выжил из ситуации я.

Вагонный парень-спаситель рассмеялся и показав солнечных зайчиков от своих зубов, потрепал меня по плечу:

—Ну ты шутник, как я погляжу! За костыли, брат, за костыли дорого возьмут! Ну что, двинули в путь, что ли? — еще раз продемонстрировал своих солнечных кроликов парень, — меня Лехой зовут вообще-то...

—Меня Олегом. А ты знаешь куда? — с сомнением оглядел я маленькую узенькую просеку, уходящую прямо в довольно густой сосновый лес.

—А то, работаю я в поселке, да не бойся, здесь недалеко, километра два, устать не успеешь, как на место придем, — добавил он разворачиваясь в сторону просеки. Мне особенно не хотелось отставать от своего “Ивана Сусанина”, поэтому я посеменил следом.

По дороге я облазил все свои карманы, но заветного клочка так и не нашел. Из того, что там было нацарапанно размашистым почерком приятеля, вспомнилось только одно: “... седьмой дом с конца...”. С какого конца, находилась его пустующая дача, не имелось и представления, но пришло решение разобраться ближе к моменту. Благо после вагонного воздуха лесной настой показался нектаром, который лился сам по себе наполняя легкие, расправляя их, заставляя парить. Хотя вполне может быть, воспари я, то нашел бы пустующую дачу гораздо быстрее, практичное воспарение сейчас точно не помешало бы!

—А что случилось-то? — наивно поинтересовался я у “Ивана Сусанина”, — почему случилась остановка?

—Рельсы провалились... — буднично заметил он.

—Куда? — удивился я.

—А куда они могли провалится по-твоему, естественно в землю, шпалы-то прогнили давно! — резонно заметил парень, — не могут же они быть уложены прямо по воздуху... — пожал он плечами.

—Да...— только и нашелся ответить я, медленно холодея от сознания близости катострофы, которой мне чудом удалось избежать, — и много у вас таких висячих рельсов?

—Много немного, не бойся, на твой век хватит!

—А что не закроют дорогу! — пытался я быть здравомыслящим.

—А ездить на чем? Вертолет что ли нанимать, у тебя такие деньги водятся, у меня нет!

Мне оставалось только молча пожать плечами, наслаждаясь моментом и ароматом соснового бора. Сусанин, кажется, заметил мою восторженность, вытеснившую излишнюю тревогу и проговорил мечтательно:

—Да, здесь лечиться можно, я всегда пьянею после города от этого воздуха...

—А больше ни от чего не пьянеешь? У вас здесь пиво можно надыбать? — хмыкнул я, заметно приосанившись.

—Отчего же нет, у нас тоже цивилизация есть!

Мимо мелькали прямые и чуть кряжистые деревья, раскошные кусты ирги, шиповника, наводя покой и умиротворения. Если бы такого уголка земли не существовало, его стоило бы создать, хотя бы для того, чтобы подарить наслаждение и радость путникам. Нирвана спала на меня словно сладкий плед комфортного существования, еще немного и я улетел бы прямо в облака...

Улететь я бы, конечно, улетел, но в это самое время прямо перед нашими носами выпрыгнула фигурка. Так как мы довольно на приличное расстояние подоотстали от остальной толпы потерянных пассажиров — это в любом случае поразило бы всякого. О спокойном наслаждении природой пришлось забыть.

Фигурка же обладала кокетливыми седыми завиточками, которые вырывались прямо из под весьма ветхого платка, курносым сморщенным носиком и сгорбленной спиной. Прямо: “изюм глаза, ухватом ноги”! Изюм-глаза были подведены, над ними серебрились наполовину подкрашенные брови, губная помада яркой сочностью резко выделялась на вялом, бледном лице. Изюм-глаза держала в руках какой-то предмет, завернутый в тряпицу. Завидя нас, она остановилась и вперила взгляд в меня. Если бы глазами могли пришпиливать напрочь, то я явно болтался бы на булавке взгляда, словно бабочка высыхая под летним палящим солнцем. Но пришпиливать взглядами еще не научились, поэтому я, благодаря создателю, остался в тенечке, который отбрасывали довольно большие сосны. Изюм-глаза же затеребила тряпицу, постепенно комкая ее и запихивая в карман. Леха нисколько не удивился представшему явлению и спокойно проговорил:

—Теть Наташ, свои это, свои...— и уже на ухо мне шепнул, — не удивляйся, с ней иногда бывает такое. Она в морге у нас работает, а там хочешь не хочешь, немного поедешь или сопьешься... — мне показалось, что с ней такое постоянно, но я благоразумно промолчал.

Изюм-глаза, которые оказались тетей Наташей, скинула тряпку и вскрикнула, обращаясь видимо ко мне:

—Мои прутья подсказали мне: ты приедешь, беда случится, опасайся казенного дома с крестом, беда случится, ты приехал...—поехала она по фразе во второй раз, привязавшись к этой беде и ко мне.

—Теть Наташ, человек не успел приехать, ты уже пугаешь его...

Изюм-глаза довольно ласково посмотрела на Леху и внятно сказала, довольно осознано, как мне показалось:

—Это мне ветви сказали, я тут не причем!..

—Брось ты со своим веником носиться! Что может тебе там сказать хворост?! — сморщился Леха.

—Ветви никогда еще не врали, это ты невежда не веришь им, а их услышать надо просто, беда скоро будет, придет в самый светлый уголок, туда, где растут лучи...

Мне было немного неуютно ощущать себя если не причиной какого-то бреда премилой старушки, то во всяком случае объектом. Не часто становишься звездой для апокалиптических предсказаний! От вида действа, которое развернулось на моих глазах, мне стало жутковато, хорошо еще, что поселок не замедлил показаться на горизонте, иначе после нирваны я бы угодил прямиком в “паутину страха”. Так, скорее для проформы я поинтересовался:

—Какие лучи растут?..

—Человечьи лучи, человечьи... — проговорила зловеще напоследок изюм—глаза и исчезла в кустах, припустившись по тропинке уходившей в сторону.

—Куда это она? — недоуменно спросил я.

—Дак, домой к себе, она живет возле озера на краю поселка. Рыбалка теперь там хороша, клюет и окунь, и карась, и щука цепляет, ты как, насчет порыбачить?

—Можно, только единственное что я ловил в своей жизни, называется неприличным птичьим словом...

—Ну вот и попробуешь, не боись, это такой кайф, сам еще бегать будешь!

—Надеюсь, я не против.

* * *

Домик, предложенный мне в качестве отеля для отпуска заботливым приятелем, оказался довольно крепкой избушкой на курьих ножках. По лету перекантоваться в ней еще куда не шло, но зимой там явно делать было нечего. Поскольку я приехал к сезону, то мне волноваться на это счет особенно не приходилось. Нашли мы этот, о полтораэтажа скворечник, не сразу. Перебрав три кандидатутры наиболее подходящие под описание и фамилию моего приятеля строения мы смело стучали к соседям, но мы были явно разочарованы. Четвертая попытка забрезжила просветом понимания в глазах соседки, молодой девахи-школьницы, да и то, вероятно, потому только, что приятель был предметом ее полувзрослых мечтаний о широких городских проспектах, по которым льется большое море любви. В поселке это море любви ей, скорее всего, представлялось меньше всего. В душе я посочувствовал и девахе с морем в груди и своему приятелю, если его это море затопит потоком признаний.

Худо ли, бедно ли, но скворечник, который приятель называл дачей, нашелся, а это в моем положение было большой удачей. Мне особенно захотелось прислонить куда-нибудь свои гудевшие с непривычки ноги. Город совершенно убивает естественные свойства нашего организма, в этом мне лишний раз пришлось убедиться и дать себе клятву записаться в какую-нибудь группу по оздоровлению, если, конечно, удастся такую найти. С этой точки зрения меня очень порадовал спасительный деятельный отдых.

Скворечник изнутри выглядел не лучше чем снаружи. Небольшая крутая лестница вела вверх в единственную комнатушку, которая была одновременно и спальней, и гостиной, и, вообще, единственной приличной для домика комнатушкой. Внизу под лестницей была темнушка и кухонька с плитой и всякими другими премудростями. Понадеявшись бывать там как можно реже, я снова поднялся наверх, достал из дивана клочковатый плед и увалился не раздеваясь...

Не успел я как следует закрыть глаза, как в комнату, пыхтя и задыхаясь, ввалилась довольно авторитетная тетенька. Она не обращая на меня никакого внимания запричитала:

—Ой душа поднебесная, душа божия неземная, воспари огнем, озари всю тьму, ты прикрой весь грех синевым дымком, ты закрой свой свет белым лучиком...

Она все бормотала и бормотала, разбрасывая по углам, вдоль стен, какие-то пучки трав. Комната постепенно наполнялась терпким и стойким ароматом, правда было еще непонятно, хорош был этот аромат или не очень. Я очумело смотрел на даму, которая ничуть не смущаясь, спокойно выполняла странные пасы, с только ей ведомой целью.

—Послушайте, можно узнать, что вы делаете?

—Ой, вы здесь? — удивилась женщина, — а я даже не заметила вас! Обязательно приходите в церковь, обязательно! А мне пора... — неожиданно быстро засобиралась она.

—Траву-то свою заберите! — окончательно сбитый с толку, только и смог из себя выдавить я.

—Нет, нет, нет, это оберег, не надо! — она искренне испугалась чего-то, — дайте слово, что по крайней мере сегодня не притронетесь к ней! — она надвигалась на меня так, что мне показалась, откажись я в тот момент, пал бы смертью храбрых, и никто не узнал бы своего героя.

—Хорошо, хорошо...—принялся отбиваться я от наваждения, — хорошо не трону я вашу траву, будьте уверены.

—Вот и хорошо, — тут же успокоилась женщина, — вот и славненько. А я еще завтра зайду! — зловеще ласково закончила она, направляясь к лестнице.

Мое мнение ее не интересовало, как ничего, похоже, не интересовало, кроме своих опытов, если их так можно было назвать. “Кажется я пропустил начало представления!..” — с горечью подумал я, ощущая себя чужим на празднике жизни. Жизнь, правда, лилась как-то неожиданно, и даже в некоторых местах вовсе непонятно, но разве это самое главное! Чтобы жизнь вновь не потревожила меня самым странным образом, я придвинул к двери все что мог, соорудив своеобразную барикаду, поскольку даже намека на задвижку или внутренний замок на двери скворечника не было, зато имелось в наличии аж два амбарных, уличных монстра. Закончив приготовления, я с огромным удовольствием вытянул ноги, уютно устроившись под пледом, который в первый момент мне показался даже неуютным, но после всех произошедших событий, стал лучшим куском рая.

Провалиться в сон мне помешали опять. Когда я уже уплывал в солнечные долины сна, в дверь, забаррикадированную всем, что попалось под руку, резко застучали. Со двора донесся веселый голос Лехи:

—Вставай засоня, айда на танцы.

На танцы я и в лучшие свои годы не очень жаждал идти, а сейчас это приглашение мне показалось и вовсе форменным издевательством. Я спрятал голову под плед, пытаясь, словно страус, переждать бурю. Буря, похоже, не очень хотела оставить меня в покое, потому и принесла девичьи смешки и вновь окрепший голос Лехи:

—Поднимайся, поднимайся, опоздаем...

Мне хотелось крикнуть, что я никуда не опаздываю, но не хотелось обнаруживать свою жизнь подобным образом, иначе я рисковал провести вечер вместо постели на какой-нибудь заполненной потным воздухом и гремящей музыкой площадке. После третьего раза пришлось таки реагировать. Я с остервенением откинул плед, который никак не мог стать мне надежной защитой от назойливости и поперся “отпирать” дверь. Отпирать мне пришлось долго, не пропали даром мои труды по “запиранию” оной. “Хоть бы они охрипли!” — подумалось мне, когда я в очередной раз услышал крики из-за двери. Наконец работа была закончена и в проеме двери возникла довольная рожа Лехи, которая лепилась к какому-то полуспортивному наряду. Из-под широких рукавов сразу вслед за этим появились две довольно милые девичьи рожицы. Одна из них скорчилась в гримаску и пропищала:

—Ну что, мы идем, или нет?

Мне пришлось вздохнуть поглубже и кивнуть головой. Вечер был испорчен, после всех трудов я вряд ли смог бы уснуть, а коротать его в одиночестве мне не очень хотелось.

—Ладно, изверг, потопали!

—Я его развлекаю, а он еще меня же и обзывает! — расхохотался Леха.

—Как смешно! Смешно другое, я ехал в такую глушь, чтобы подрыгаться на дискотеке?! — мне очень хотелось сорвать злость, но почему-то вечер явно складывался не в мою пользу, даже в таком плевом деле вышел полный штиль. Вот так всегда, только соберешься кого-то обругать, а он уже готов к этому!

На воздухе мне стало тошно от духов, которыми пользовалась одна из девиц, но это было еще возможно пережить. Девицы очень скоро показали свой раскованный нрав, что пережить тем более было вполне возможно.

Дорога вскоре оборвалась возле большого проржавелого бокса советского дизайна. Вокруг царило тоже запустение. На мой немой вопрос Леха пояснил:

—У нас теперь здесь дискотека, в ДК деньги надо, да и разгонять начинают с двенадцати, а здесь лафа... — Леха почесал бок, — и вообще, отпадно. Здесь цех когда-то был, а потом сплыл...

—Угу, — угрюмо ответил я, увлекаемый девицами, которым не терпелось попасть на танцплощадку, не знаю как уж она там у них выглядела.

А вид у нее оказался весьма приличный. В огромном цеху давно расчищенном любителями цветного лома и любителями танцев, что, боюсь, было одно и тоже, среди остатков железных конструкций был помост для ди-джея и аппаратуры. От слишком ретивых любителей музыки его закрывала сетка, такой зверек в клетке, полный зоопарк в улете. Когда-то по всей видимости это была будка начальства или нечто подобное, во всяком случае это было на нее похоже. Кое-где на бетонных основах пропавших станков кучковались железные остатки превращенной в хлам металлической индустрии. Конструкции и стены были расписаны всеми цветами радуги и всеми монстрами мира. Чувствовалось, что это явно последствия ядерного взрыва конкурса кто во что горазд. А так было даже уютно...

Народу теплилось немного, вяло перебирая ноги, они пытались зажечь сами себя, но им это катострафически не удавалось. В углу, на остатках ленты, накрученой на барабаны, был устроен минибар, по крайней мере там что-то очень активно пили местные туземцы. Подойдя к этому месту, я тоже нашел то, что мне было теперь просто необходимо, то есть пиво, оно было даже нормальным, любимой марки. Настроение понемногу оттаивало, словно снег по весне в мартовских лучах, хотя и пришлось растаться с некоторой наличностью. Пройдя по периметру “зала”, самым что ни на есть удивительным образом, я не обнаружил ничего интересного, пройдя еще раз, я наткнулся на Леху с девицами, которых потерял из виду, отходя за пивом. Поморщившись, я снова отправился по периметру. Приходя в медленный сардонический восторг от подобного отдыха, я вновь наткнулся на Леху с девицами, они активно практиковали обжималки, причем обе сразу с одним бедным Лехой.

—А не жирно будет? — спросил я его, когда он оторвался от одного из жадно прильнувших ртов, — тебя хватит?

—Так бери! — “пригласил” он, “протягивая” девицу, то есть держа ее на вытянутой руке, — пока я добрый...

—Нет уж, спасибо, — мне как-то стало особенно веселеть, да и музычка была подходящая, и я снова обошел по периметру зал.

—Ты что, зал меряешь, да? — раздалось у меня за спиной, — может лучше выйдем на воздух.

Передо мной стояла жгучая брюнетка моей мечты, после толстой, безрукой Венеры разумеется. Вся такая воздушная и хрупкая она мерно качалась и отчаянно икала.

—Да уж тебе и вправду пора на воздух, — воодушевился я, не каждый божий день встречаешься с мечтами, особенно отчаянно икающими и жаждующими помощи.

Мне пришлось подхватить свою мечту и продвинуться к выходу, который я был просто уверен должен быть. Обходя по периметру зал, я как-то совсем забыл, что мне может понадобиться такая обыденная вещь как дверь. Я легонько потряс свою мечту и зашептал ей на ушко:

—Слушай, а где у вас тут дверь?

—Что, — не поняла сразу мечта.

—Ну дверь, говорю, где?

—Там, кажется, — она неопределенно махнула в противоположную сторону.

Едва я сделал шаг в указанном направлении на горизонте вырисовалась другая мечта, но теперь блондинка: высокая, как лошадь, ноги от конского хвоста на голове, формы очень даже слишком. Вообщем у меня крыша окончательно улетела и попыталась возблагадарить моего рулевого Леху за подаренную мне возможность. Вторая мечта оглядела меня мутными глазами и проговорила медленно подбирая слова:

—Ты куда Криску понес?

—На воздух ей надо, — пришлось поддержать первую мечту, так как она активно мотнула головой в знак согласия и едва не свалила меня с ног.

—Не надо! — промычала вторая мечта, хватая первую мечту.

—Ты с ней не ругайся...— наставительно очнулась первая мечта, — она у нас ого-го-го, каративистка! Пошла ты, стерва! — попыталась отолкнуть от себя вторую мечту первая.

—Может помочь, — старался не упустить шанс я.

—Не надо, она сейчас у меня быстро уймется! — промычала вторая мечта и, волоча за собой первую мечту, направилась к выходу, — Игорь, Борис, вы где? Идите сюда быстро!

Вскоре, когда к ней подошли два амбала-близнеца, я неожиданно понял, что мне ловить явно нечего, кроме хлопот, потому как они развернулись в мою сторону, хорошо еще, что они только посмотрели на меня. Подхватив мои мечты под руки амбалы запросто довели их до противоположной стены, где пропали из вида. Это я в силу объема назвал их амбалами, на самом деле безусые лица выдавали подростков-акселератов, им явно было не больше семнадцати, или даже того меньше. Единственное что делало их старше было богатырское телосложение.

Увлекшись общением с мечтами, я как-то не заметил исчезновение Лехи и его девиц. Вообще-то мечты мои были явно несовершеннолетними, а девицы Лехи были в самый раз. Очередной облом окончательно надломил бедную мою тонкую организацию души, и мне срочно понадобилось подышать свежим воздухом. Если бы мне не досталась порция свежего кислорода, то я мог, словно рыба медленно уснуть.

На улице не стало свежее, но полуденное тепло уже ушло. Мирно стрекотали кузнечики, блестели звездочки, погода стояла для полных, влюбленных идиотов, даже если они фигурами не вышли. Да еще луна, словно специально, висела тарелкой прямо над крышей нелепого ржавого куска железа, перед которым меня угораздило остановиться. Отойдя чуть в сторонку, я нашел поваленное бревно и спокойно уселся, осушая вторую бутылку пива, которую захватил по дороге.

Не успел я насладиться умиротворением появился веник. Возник он на горизонте из-за кустов, наводя длинную, торжественную тень. Вслед за веником возникла тень побольше, принадлежавшая виденной мной даме с черным платком на голове, из-под которого выбивались седые завитки прически. Названная мной “изюм-глаза” дама огляделась и, увидев мою сгорбленную фигуру, помчалась в мою сторону. Воспоминание о прошлой встрече подхлестнуло меня пуститься наутек от веника с изюм-глазами. Дама прытко неслась за мной, но мое тело истосковавшееся по спринту, радостно принялось переносить меня как можно дальше от странного видения.

—Да не бойся ты, милок! — хрипя, кричала изюм-глаза, весьма резво набирая скорость. Она не только не отставала, но мне показалось, что расстояние между нами сокращалось.

Наконец, мне надоела шутка, произведенная мной для разминки и я остановился. Едва я это сделал на меня налетел веник, сломав пару веток. Потом и дама последовала за ним. Тяжело дыша, она вперила в меня свой взгляд и проговорила:

—Ты что бежал, сынок?

—Спортом занимался! — пришлось слукавить мне, — тренируюсь, бабусь!

—Ты бы, того, тренировался в другое время, сегодня никак нельзя, мне веник подсказал: сегодня страшное что-то будет...

—Что страшное? — непонял я, понимая, что сам начинаю сходить с ума, паникуя.

—Таких глупостей мой веник не говорит, он просто предсказывает...

—Как погоду что ли? — захохотал я, скорее для того чтобы отогнать невесть откуда появившуюся панику. Сочтя, что старушка изюм-глаза обладала какими-то гипнотическими особенностями, я старался не смотреть ей в глаза, тщательно отводя взгляд даже от ее лица. Старушка между тем не унималась, так что мне пришлось крепче высказаться. Она сплюнула и простонала:

—Веник сказал, что ты идиот!

—С чем ваш веник и поздравляю! — бросил я направляясь к танцевальному “залу”.

—Не кличь беду! — только и оставалось прошипеть старушке...

* * *

Я уже выпил после неожиданного визита веника вторую бутылку пива, а Леха все не появлялся. Не знаю, где его носило, но когда его довольная рожа появилась, девиц с ним уже не было.

—А что ты еще здесь? — спросил он довольно безнадежно.

—А где я должен быть, а где крали?

—Кого крали?.. А ты о девчонках! Домой пошли...

—А ты что не пошел?

—Да чего-то расхотелось, пошли лучше самогонку глушить.

—Далеко?

—Да не, вон там за прудом, видишь?

В стороне, куда он показывал, действительно блестело что—то мутное, может быть это был даже пруд, только очень уж заросший. Через ручей, который втекал в пруд, был перекинут мосточек. Издалека, да еще на фоне луны, он был даже красивый. Крутой деревянный изгиб напоминал веселые детские горки, что и было, вероятно, по зиме.

Мы медленно пошли в указанную Лехой сторону, и мне пришлось внутренне не согласиться с самим собой, так как я посчитал, что пруд находится близко. Тем не менее, мы шли уже минут десять, а пруд все не хотел встречать оболтусов. Мосток, казавшийся издалека хрупким и легким, на деле был довольно массивным и грубоватым. Толстые бревна уложенные в качестве настила кое-где прогнили насквозь, обнажая серую гладь мутного пруда. Ступать по мосту было удовольствие ниже среднего, но мы довольно быстро его миновали. Какие-то тени мне чудились в прибрежных кустах. Одна из них явственно кинулась в противоположные от нашего края мосточка кусты. Мы уже ступили на твердую землю, поэтому теперь можно было шарахнуться и моему слабому до всяких параноидальных ужасов организму, что я с удовольствием и сделал вместе со своим организмом. Тень мне привиделась явственно, но я списал ее на свое богатое воображение.

Как только это случилось мне пришлось свернуть в кусты, оставив Леху в кругу лунного света, пиво давало о себе знать. Продравшись ближе к воде, я решил сделать свое дело прямо под раскидистой ветлой. Я было совсем уже приступил к поискам наслаждения жизнью, как отвлекся на белый сугроб невдалеке в кустах. “Неужели снег!” — взыграло пиво во мне, но разум подсказал, что летом снег все таки немного иначе выглядит. Решив обследовать заинтересовавший меня холмик я подступился ближе и вскрикнул, разглядев его. Холмик, который показался моему отравленному сознанию снегом, оказался девушкой, моей недавней мечтой под номером два. Блондинка лежала скрючившись на берегу и явно не выглядела просто загорающей под лунными лучами. Платье было когда—то белоснежное, теперь залитое желтыми ошметками оно было не так ослепительно, к тому же в нескольких местах ткань была грубо порвана. По дереву спускался тот же самый желтоватый след, вполне может быть от места откуда он был исторгнут до места приземления головы. Зрелище было жутковатым, поэтому у меня явно засосало под ложечкой. Чтобы не случилось страшного я постарался как можно быстрее отвернуться.

—Леха, — как можно тише позвал я оставшегося на берегу приятеля, — иди сюда, здесь девушка!

—Так тащи ее сюда! — так же тихо ответил в непонятках он.

—Ты не понял, она, того, невменяемая девушка!

—А что ты уже успел проверить! — проговорил Леха, с явной неохотой проделывая мой путь.

—Такие бывают только бывшими девушками, тут и проверять нечего! — окрысился я.

—Ладно, успокойся, я уже близко! — пыхтел где-то уже совсем рядом мой приятель.

Когда ему удалось таки продраться сквозь кусты, он проверил пульс девушки, и видно ничего не нащупав, огорченно присвистнул:

—Глухо, — он оглянулся по сторонам, — явно глухо и у меня на участке! А слушай, давай перетащим ее на ту сторону!..

—Ты что офонарел, зачем это еще? — офигел понемногу я, — она и здесь прекрасно полежит! Место очень даже ничего! — огляделся я, естественно кроме зарослей камыша и ивы я ничего не заметил, — да и какой-такой твой участок здесь?

—Да участковый я здесь, а там Сашка Кобелев, нафиг оно мне девушкек бесхозных у себя на участке держать, пусть у Санька ее лучше найдут! — вконец растроенный Леха нес явно какую-то галиматью, которая была мне совсем непонятна. Одно я понял совершенно точно: он работал участковым милиционером. Помолчав, он кажется принял окончательное решение, — давай хватай ее за ноги, перетащим ее на тот берег и все, там участок Санька. А то потом заявит изнасилование!

—Совсем уже! Не трогай девушку! — вскрикнул я, пока еще тихо.

—Послушай, ну какая тебе разница, где девушка лежать будет: ей-то уже все равно проспаться надо, а у меня отчетность будет в порядке...

—Не трогай, говорю, девушку, отчетность ему нужна, — “еще не хватало подраться!” — мелькнуло у меня в голове, чувствуя, что явно уйду побитым с “берега” брани.

—А ладно, черт, премия накрылась... — горестно вздохнул он, — ну что стоишь, иди скорую вызывай, а я пока осмотрюсь здесь.

—Ага, я уйду, а ты девушку перетащишь!..

—Совсем сбрендил, чтобы меня не только премии лишили, но и на работе засмеяли, иди уж...— он демонстративно постучал по кумполу.

—Сам такой! Что ты напрягаешся, ты же все равно в отпуске! — бросил я продираясь через кусты снова на дорогу, — а где здесь телефон есть-то?

—Чуть дальше “танцденса” проходная, там есть!

Танцденс, надо понимать, имелся ввиду тот, из которого нас принесла нелегкая. Именно поэтому эта самая нелегкая понесла меня как можно быстрее, насколько позволяло бедственное положение моего организма, в сторону ржавого ангара. Возле ангара послышался явственный девичий смех. Голоса погрубее о чем-то вяло переговаривались. Поскольку смех усиливался, я пошел на него, было явно заметно, что от лишних переживаний потерялась тропинка. На дереве я увидел несколько фигурок, местные подростки проводили здесь ночные бдения. Я остановился и крикнул:

—Молодежь, где здесь телефон?

—А на что тебе он сдался, старичок? — захихикала одна из девиц.

—Верной дорогой идете, товарищ! — поправил ее рядом сидящий парень, — туда нас направляет рука партии и правительства! — показал он за ангар.

—Откуда ты всего нахватался? — ради интереса поинтересовался я, — что такой умный?

—Нет, я добрый! — поправил тот же парень, — ангелом подрабатываю, путеводным.

—Ага, ангелом, моим, — установила свои права на его внимание сидящая рядом девица...

Мне не оставалось ничего другого, кроме как поблагодарить ангела еще раз. Полная романтика, вообщем, как говорилось во времена, не к ночи будут помянуты, великой дороги: “Луна, балкон, она и он, много движений и никаких достижений!”

За ангаром плелась какая-то узкая тропинка, которая вывела меня прямо к металлическим воротам, на которых масляными буквами было написанно: “БРИКЭТ”, внизу более мелкими буквами виднелась другая надпись: “Изготовление и поставки органических удобрений”. На мой стук загромыхала дверь, и вскоре моему взору предстал маленький седенький мужичонка в стеганной телогрейке, подпоясанной широким ремнем с большой бляхой. На его немой вопрос я ответил, стараясь сдержать волнение:

—Мне позвонить, мужик, в милицию, там девушке плохо...

Мужик ни слова не говоря немного отстранился, пропуская меня, и закрыл за мной дверь. Не был уверен, что он мне поверил, но задумываться по этому поводу особенно не приходилось. Жестом показав в сторону сторожки, он и сам туда пошел, не отходя от меня ни на шаг. Наверное чужое, незнакомое мое лицо вызвало у него больше подозрений чем доверия. Мне было абсолютно наплевать на эмоции, вызванные в нем моей персоной, я уже набирал номер...

Возвратившись, я увидел Леху сидящим на бревне моста. Он медленно бросал камушки в воду и казался очень задумчивым:

—Жить стало круче, жить стало веселей, шея стала тоньше, но зато длиней! Позвонил?

Если бы я не был в курсе происходящего, то точно не понял бы его, но я понял о чем он говорил:

—Обещали быть, они вообще-то скоро приезжают?

—Если поторопятся, то скоро, а куда торопиться, никто не убежит.

—Ты знаешь девушку, ты узнал ее? А то концы отдаст тогда что?

Он помедлил, внимательно посмотрел на меня, и только после этого пояснил:

—Отчего же не знать, я недавно в поселке, но такую девушку нельзя не заметить, теперь уж точно нельзя не заметить! — уточнил он, усмехнувшись, — Вероника Сазонова ее зовут, она же еще школьница, кому понадобилось ее спаивать?!

—Расскажи о ней пока время есть...

—А зачем тебе? Все равно теперь...

—Да ладно не томи душу, расскажи!

—Нормальная девчонка, красивая очень, она недавно в городе конкурс красоты выиграла, “Мисс очарование” что ли стала.

—Да, теперь она точно бы его не выиграла! Но подожди если “Мисс очарование”, то, наверное, не выиграла, насколько я знаю конкурс назывался “Мисс Тверь”, а это самое “очарование” — второе место, или вообще отдельный приз...

—Какая разница! Считай что выиграла, если даже вторая, никто из поселковых девчонок так высоко не забирался!

—Может просто не участвовали, если не участвуешь, то и не займешь никакого места...

—Почему, Кристинка Павленкова участвовала, подружка Вероники...

—А это не они на дискотеке были?

—Они, я их с близнецами в обнимку видел...

—Может они ее и трахнули?

—Игорь с Борисом? Нет, они даже мухи не обидят, это на вид они такие большие, а на деле безобидные: за себя постоять могут, но над девушкой измываться — это из другой оперы. Да и зачем им это...

—А родители-то у нее есть?

—Ты, как на допросе, распрашиваешь... Конечно, есть родители. Отец — крутой мужик на поселке, а мамаша в городе давно, здесь мачеха у нее...

Я посмотрел на кусты, где теперь почивала та, о которой мы оживленно беседовали. Помолчав, я вспомнил, что в детективах обычно осматривают место преступления, или хотя бы пострадавшего, о чем я намекнул Лехе.

—Да знаю, — промычал он в ответ, корчась словно от зубной боли, — только ни у тебя, ни у меня даже фонарика нет, а так на ощупь мы только хуже можем сделать, пусть ребята из больницы там полазят, им за это деньги платят. И потом, она еще жива, так что мне там делать нечего!..

—Да какие это деньги... — присвистнул я.

—А кому сейчас хорошо? — резонно заметил Леха и замолчал, напряженно всматриваясь в спокойную гладь воды, словно собирался разгадать всю историю за пять минут будто какой-нибудь сыщик из романа.

Мне пришлось согласиться. Чтобы что-то сказать и прервать тягостное молчание, повисшее между нами я ляпнул:

—А кто же их отпустил, у них что родителей нет, конкурс же был в городе?

—Куда? — меня не поняли вначале, — есть, почему же нет, и мамаши и папаши. Вот у Вероники мамаша в городе живет, здесь многие в город подались, здесь делать нечего: работы нет и вообще делать нечего, вот они с Кристинкой у мамаши и жили, когда участвовали. Кристинка постоянно в городе живет, даже учится там, а Вероника на пару с подружкой пошла. Мне Кристинка рассказывала. А тебе это зачем?

—Так просто, интересно же...

Что-то ребятки, которым деньги платят, не очень торопились приезжать, так что я засобирался. Леха остановил было меня, но потом махнул рукой:

—Дуй, ты все равно только мешаться сейчас будешь, я скажу, если что, где тебя искать...

—Ты уж, особенно не старайся! — взмолился я, не осознав надобности во мне.

—Ладно, заметано, — расхохотался он.

Приходилось радоваться хотя бы тому, что удалось его развеселить.

Луна уже устала светить и заползла за облако, когда я наконец добрался до своего скворечника. Закрывать, как накануне входную дверь я не стал, просто придвинул первый же попавшийся комод. Очень скоро я видел второй по счету сон. Сон был радужный в самых настоящих брызгающих блестках и разных цветах. От его пестроты мне становилось все тошнее. Когда этот кошмар достиг апогея, ноги сами разогнулись и подняли меня. Я посмотрел непонимающе на серую свою комнату и возблагодарил небеса за серый цвет, созданный ими исключительно для отдыха. Странный сон настолько выбил меня из колеи, что я решил спуститься на кухню и что-нибудь себе приготовить типа чая, благо овсянку готовить не умел...

* * *

Самое интересное было то, что отец Николай, атлетически сложеный парень, в миру был Николаем Замоткиным, простым, так сказать, почти русским, с маленькой примесью татарской крови, парнем. До похода за верой и воцерковлением успел окончить стоматалогический факультет медицинской академии и жениться на еврейке. Иудейская его жена, неожидано для себя став провославной попадьей, перекрашиваться не стала, а по-тихому разбежалась с ним, оставив его на трудном фронте служения культу в поселке одного. Отец Николай особенно не переживал по этому поводу, ибо считал что провидение господне выведет его на истинный путь и без еврейки жены. Провидение видно переусердствовало, приведя пока батюшку к дому, который лепился на краю поселка. От церкви, переделанной из бывшего ресторана с оригинальным названием “Восток”, этот дом отделяло по крайней мере километра полтора по поселку. Поскольку батюшка жил при церкви, то от его дома было тоже самое расстояние. Он стоял возле плетня, внимательно наблюдая за происходившим в окнах названного дома, в котором явно к чему-то готовились, к чему-то важному, ответственному. В маленьких окошках домика горел неясный свет, манивший своей таинственностью и неясностью. Решившись подступиться к самому дому, он легко, поскольку был в обычных джинсах, преодолел забор и вскоре оказался под окнами домика. Заглянув в одно из них он увидел удивившую его картину. Несколько женщин сидело по краям довольно большой, свободной от лишней мебели комнаты. Посередине в круге, нарисованном на половицах, стояла дама с прической в виде корзинки и что-то вслух, и довольно громко читала. Над ее лицом витала неясная тень блаженства. Большая книга в руках тихонько подрагивала от переживаемых ею эмоций. В такт эмоциям подрагивали развешанные по стенам предметы, среди которых особенно выделялась большая тарелка, совершенно плоского вида на которой была нарисованная черной краской какая-то совершенная абракадабра, похожая на талисман из мистической книги, которыми все так увлеклись в последнее время. Вдоль стен струились полосы черной ткани, легкой и ажурной, отчего комната приобретала вид совершенно запредельный и мистический.

Отец Николай не понимал что происходит в доме, но происходило по его мнению что-то неестественное, поэтому он громко постучал в окно, прерывая тем самым действо. На стук оглянулись несколько женщин, одна из которых, прильнув к стеклу, улыбнулась премило и замахала рукой. Батюшке не оставалось ничего другого, кроме как последовать ее приглашению. Пока он преодолевал порог домишки, возле двери столпились все присутствующие женщины. Одна из них, особенно ръяная его прихожанка, бросилась к нему и проговорила:

—Батюшка, благослови.

Привычным жестом батюшка сунул ей руку для поцелуя и оглядел торжественным взглядом всех женщин.

—Мы уже и не ждали вас, — защебетала целовальщица, — начали вот без вас!

—Ничего, дела мирские меня задержали... — степенно и торжественно кинул в ответ батюшка, — но вы продолжайте читать, а я пока в сторонке здесь присяду. Кажется это был текст из Библии?

В ответ ему молча смущенно кивнули:

—Вы уж простите нас Христа ради, когда вас не было, мы собираться решили и читать писание самим...

Он кивнул и, одарив всех своей улыбкой, которую не было видно под густой растительностью лица, сел на принесенный стул.

Едва воцарение батюшки завершилось, дама с корзинкой продолжила читать псалом. Мерное его течение почти усыпило батюшку и он мирно боролся со сном, поэтому когда псалом окончился он вздрогнул от неожиданности. Пора было приступать к освящению.

—Где я могу подготовиться? — спросил он ближайшую женщину.

—Там, там, — радостно вызвалась помочь она, — проходите батюшка, проходите...

Через несколько минут отец Николай во всем облачении вышел на середину комнаты и принялся совершать обряд. Очень скоренько, прочитав положенные молитвы и обрызгав водичкой, он засобирался.

Когда дверь за ним закрылась, хозяйка избы молодая статная женщина с черными волосами, уложенными красиво на голове в простенькую прическу пригласила всех за стол в другую комнату, где уже дымился большой пузатый самовар.

—Жаль батюшка не стал пить чай! — сокрушалась благословленная женщина, — но у него столько дел!

—Да уж, — подтвердила другая, — он все таки Богу служит!

Со двора послышался звук подъезжающей машины, который очень скоро сменился стуком в дверь. Хозяйка вышла посмотреть на пришедшего. Это был довольно высокий мужик с приглаженной шевелюрой. На вид он был довольно молод.

—Мне бы, того, эту, как ее, Алевтину Пантилевну? — спросил он первым делом.

—Это я, а что случилось?

—Меня, это, Адка, то есть Ада Переверзиева послала к вам. Мне бы, типа полечиться чуток, ну, конечно, чтобы конкретно, чтобы помогло то есть, пожалуйста, — когда надо он умел быть вежливым и даже почти правильно выражать свои мысли.

—Да, но сейчас очень поздно, и к тому же я не одна. Я совершенно не могу вас принять!

Мужик жалобно посмотрел на нее. Он производил двоякое впечатление. С одной стороны здоровый мужик с грубыми обветренными чертами лица, а с другой стороны в его облике проступало что-то незащищенное, что-то детское. Эта незащищенность была необъяснима, и никак внешне не проявлялась, казалось она просто витала в воздухе. Разве что глаза у него были грустные и вместе с тем таили холодную и расчетливую опасность, были готовы в любой момент превратиться в кусочки льда.

—Как вас зовут? — поинтересовалась совершенно равнодушно хозяйка, поправляя прическу, из которой по ее мнению выбились пряди.

—Санек, ну Александр то есть.

—Вот что, Александр, у меня сейчас люди, поэтому через минуточку я освобожусь и мы проедем в другое место. Договорились?

Мужик кивнул и попытался ввалиться в комнату, но женщина остановила его властным жестом.

—Подождите меня на улице...

Александр разочарованно вздохнул, и направился к машине, которую оставил возле ворот.

Вскоре на пороге домика появилась фигура женщины в черном, она быстро прошла к машине и села в нее.

—Куда ехать-то, Алевтина Пантилевна?

—Я покажу, пока прямо, — раздалось в темноте заднего сидения.

Машина мягко отъехала от калитки.

* * *

Александр, в миру Санек Блаженный, был честным парнем. Он всего лишь пару раз попадал на разборки и поэтому его считали чистым. С какой точки зрения он был чист можно было, конечно, спросить у его дружков, но лучше бы этого не делать. Не стоит делать излишние телодвижения перед движущимся удавом, он хоть и добрый на вид, все равно удав и запросто может оприходовать любого кролика. Если сказать на чистоту никто не только не пытался спрашивать его дружков об облике Санька, но и никому это нафиг не было нужно. Бывает так в жизни, когда выдаваемое за действительное не всегда есть, вообще, выдаваемое. Вот так было и с Саньком. Был он вежливым, в меру отзывчивым, в меру приветливым днем — этого было вполне достаточно, ночным Саньком интересовались только его заклятые друзья и подкидные подружки. Была у Санька правда одна блажь, иногда его на чем-нибудь клинило, вечно на чем-нибудь недостижимом. Если его начинало клинить, то это затягивалось надолго. Чтобы ускорить процесс аклиматизации парень был готов на все что угодно. Вот и на этот раз его прочно заклинило, но на этот раз ничего не могло помочь, кроме мер потусторонних, ненормальных, клин был уж слишком специфичным, насчет любви, безответной. Такого с Саньком, тащившим в постель все что шевелилось, еще не было. Клин был настолько большой, что даже желание затащить кого-нибудь в постель у него выветрилось начисто.

Вот так и пришлось грустному братану Саньку выйти прямо на Алевтину, дочку Пантелееву, которая слыла, не иначе как, экстрасенсем, и слыла неплохим экстрасенсем, колдуньей по понятному. Это раньше таких прямо на кострах и сжигали, а теперь к ней, к Алевтине этой, из города ездили на машинах дорогущих, чтобы значит разные дела магическим путем и разрешить. Результатов правда не знаю, но ездили постоянно, об этом говорит хотя бы ее материальная жизнь, которая как ни прячь, все равно, зараза, наровила вылезти то одним углом, то другим. А соседки кумушки за каждым телодвижением обитателей дома Алевтины следили: живы еще в наших людях низменные чувства, никак не искоренить их никакими средствами. Да и делать соседушкам было больше нечего. Возле колодцев и колонок, на лавках тоже надо о чем-то поговорить!

Оно, конечно, понятно, Саньку легче было бы подкатить просто к этой своей умопомрачительной зазнобе и того, уговорить как-нибудь. Если это была простая деваха он так и сделал бы, но подкатывать к ней для него было строго воспрещено, потому как из другого поля ягодка оказалась, дочкой большого серьезного человека. Такие шуточки могли и кончиться плохо, а покантоваться на этом свете еще хотелось и даже очень неплохо покантоваться. С другой стороны можно было бы и теперь перетереть этот вопросик если бы деваха не уперлась. Она ни в какую не замечала замечательного парня Санька, а видела пустое место: гордая что ли слишком. Поэтому нужно было что-то делать, потому как он перестал пользоваться прелестями жизни.

Машина шла мягко, Алевтина молчала, Саньку не терпелось, так они и катили по поселковой разъеженной дороге, пока женщина не махнула рукой, показывая дом.

—А точно поможет? — спросил жалобно, насколько это было возможно Санек, — мне уже вилы!

—Постараюсь вам помочь, как только узнаю в чем проблема...— успокоила женщина, поднимаясь на высокое крыльцо большого одноэтажного дома, на оформление которого явно не пожалели сил и времени. Деревяные резные канизы, вившиеся узорами вдоль крыши, были соответственно раскрашены, как и наличники и углы дома. Резные узоры цветущие в проемах между окон придавали дому оригинальный цветущий вид райского уголка.

* * *

Лиза смотрела вдаль, покрытую редкими облаками, окрашенными в нежно-сиреневый цвет. И без того большие ее глаза, похожие на озера чистейшего тумана, наполненые влагой, казались еще внушительнее. После смерти Павла прошло уже полгода, а она никак не могла привыкнуть к оглушительной тишине дома, в котором даже, отремонтированные по последнему слову евроремонта, половицы не позволяли себе роскоши скрипнуть пару раз, хотя бы под ногами. Черт бы подрал эти половицы, если по ним уже никогда не пройдут знакомые и родные ноги. Она выросла среди блеяния коз, мычания коров, крика петухов, поэтому мечтая о городе, она даже подумать не могла, что ей когда-нибудь захочется запахов самого детства, звуков роскошной деревенской жизни. Она и Павла именно потому и уговорила построить особняк именно в поселке, а не в престижном районе города. Особняк выскочил на поверхность земли очень удачно: с одной стороны маленькая рощица закрывала его от остальных обитателей поселка, с другой стороны желание Лизы было удовлетворено сполна, кукареканий хватало и здесь. Оно ведь как получается по жизни: полный облом всегда предполагает великий ледоход в другом месте. Именно поэтому, когда последняя сельхозтехника закрылась накрепко и надолго провиснув под бременем увеселительных мероприятий правительства, которое кинуло всех словно зерно в дерьмо, пошли косяком новые дела. Оно, конечно, не всякое зерно этому будет не радо, бывает такое, которое и взойдет на радостях от теплоты и сухости. В поселке видно таких зерен не оказалось, и народу пришлось самому прорастать сквозь толщи всяких охвативших правительство благодействий относительно того же самого народа. Естественно самое поверхностное, что было доступно тому самому народу, оказалось натуральным хозяйством, котором немедленно возродилось. Оно и понятно, как бы Чубайс ни злобствовал, занимаясь прихватизацией, кушать-то все равно хочется!

Охватившая Лизу жажада деятельности и жизни, как-то очень незаметно сошла на нет. В это утро заведенный механизм окончательно расклеился и не подавал никаких признаков бывшего заряда энергии. Хандра медленной но вероломной теткой захватывала все пространство жизнедеятельности души. Первый признак вероломной тетка давно уже звонил во все колокола: ей стало почему-то до слез жаль себя кровинушку. Раньше такого просто представить было невозможно. Раньше боевой горн всегда трубил вовремя, вовлекая ее в такие безумства, которые еще немного времени назад и не снились. Одним из таких безумств было знакомство с Павлом.

Они, по мнению всех кумушек на их улице, совершенно не подходили друг другу. Он профессорский сын, золотая молодежь, степенный, не искалеченный детством парень, удачно вписавшийся в игру под названием бизнес, начальным капиталом которому послужили кой-какие вещички из семейного ювелирного архива и многочисленные производственные связи папочки-профессора. В то золотое время многие были готовы за бесценок продавать научный “хлам”, не понимая коньюктуры западного рынка, что было только на руку вовремя сообразившему Павлу. Мальчик всегда был довольно сообразительным. Из-за него из их дома постоянно увольняли домработниц, обвиненных в “ручной” нечистоплотности. Потом мальчик подрос и прислуга могла быть спокойна, он направил свою сообразительность в другую область жизнедеятельности общества, которое уже заболело общим воспалением ускорения и перестройки. Во времена смутные перестрелки, которые последовали вслед за воспалением, необходимо было хирургическое вмешательство в общество: удаление лишнего. Лечение, правда, не сильно помогло больному, но все же воспаление было снято. В общем, во времена прихватизации, Паша удивительным образом вышел сухим из воды.

Она была деревенская лимитчица, оставшаяся в городе после училища. Надо добавить, что она была красивая деревенская лимитчица с явными признаками характера, что держало ее достоинство на высокой отметке. Достоинство ее было той же максималистской степени накала, что и в известной присказке: “Замуж, так за короля, работать так президентом...”. Если с работой ее душа еще как-то мирилась, то с претендентами на звание “муж”, которые были ниже короля, никак не хотела. И остаться бы ей при ее движениях души, в поисках королевства и по сию пору, если бы эти поиски не были бы подкреплены природным очарованием, которого не пожалела для нее родительница.

Когда Паша встретил девушку без претензий в ее симпатичном лице, а встретил он ее во время ремонта офиса, которая, как ему казалось, была ему нужна, то он ошибался, что бывало с ним на редкость нечасто. Претензии у девушки были, но и умственные процессы в ее изящной головке тоже происходили, в отличии от многих длиноногих милашек, поэтому претензии были глубоко упрятаны. В этой истории ей помогло и первое впечатление. Когда она в первую их встречу нечаянно опрокинула ведро с побелкой на Павла, инспектировавшего работу, он ей не только не показался, но, вообще, показался низко летающим парнем, что и позволило отношениям развиваться в естественном русле, то бишь без хищнических позывов к охоте.

Теперь Лиза была в растерянности. Мир бизнеса, в котором ее муж был на своем месте, уже предъявлял на нее свои права. Она же не собиралась предъявлять на него свои права, ей просто приходилось это делать. Желания же становиться бизнесвумен у нее не возникло никакого, поэтому вскоре по сходной цене она избавилась от всего, что принадлежало мужу, оставив себе лишь маленький цех, который был расположен на терретории почившего в бозе торфопредприятия.

Теперь всякое желание движения в какую-то ни было сторону иссякало на глазах. Она сама не подозревала, что настолько успела привязаться к своему мужу, что была способна на такое отчаяние. Ей явно требовалось время, для того чтобы придти в себя. У Павла явно не было замашек на ангельскую жизнь, разбирая его вещи она поняла это. Но факт измен не изменили ее настроения, она даже решила поближе познакомиться хотя бы с одной из пассий бывшего мужа. Для этого она не придумала ничего умнее, кроме как названивать всем женщинам по телефонам из записной книжки мужа, забытую тем в кармане пиджака. Косяком пошли секретарши, массажистки, дилеры... Пару раз ее посылали, в нескольких местах телефон просто не отвечал... Она уже отчаялась услышать хотя бы одну родственную душу, которая помнила бы о ее Паше, когда наткнулась на телефон первые цифры которого указывали на то, что номер поселковый. Поскольку это был единственный такой номер, он Лизу заинтересовал более чем не на шутку. Она долго вызванивала, прежде чем попала на Веронику. В тот же вечер ничего не знающая о подозрениях Лизы Вероника была уже в гостях, и мирно пила чай на кухне...

История знакомства Вероники и Павла была банальна до слез. Поскольку ее подружка спала и видела себя на конкурсе “Мисс Тверь” прыгающей по сцене вслед за своими передними частями тела, особенно с короной на голове и для этого полгода даже на курсы шейпинга ходила, Вероника решила не бросать подружку в беде, с горящей в пламени страсти “крышей”. Она узнала, что в спонсорах ходит знакомая фирма, которой руководил, как она узнала от отца, их почти что земляк, или по крайней мере на одну четверть земляк, исходя из пропорции собственности, которая имелась у этого типа в наличии, и решила не мудрствовать лукаво. Пришла на фирму она явно не вовремя, не было и речи, чтобы прорваться без особых потерь к шефу. Это стало ей понятно сразу же после первого же взгляда на секьюрити, который клевал носом от недопития и недосыпа на входе. Изображать же познавшую виды девушку при ее довольно розовом возрасте было неестественно. Пришлось просто позвонить по телефону и томно прорычать на оторопевшую секретаршу, что дело есть дело и не ее это вообщем-то дело вовсе. Секретарша попалась то ли неопытная, то ли совсем оторопела от такой наглости, но вскоре Вероника услышала недовольный голос самого Павла.

—Вы меня узнали? — пропела сладко Вероника начинающему впадать в дикое непонимание Павлу, — я по поводу конкурса, мы с вами уже имели честь встретиться, но не имели чести быть представлеными, — щебетала она в трубку, думая, что кандидатов в знакомые она, слава всевышнему, еще имеет и никакие передряги не отвратят ее от избранного пути, но было бы ли честью общение с таким тупым субъектом, — мне просто необходимо выяснить с вами несколько деталей, можно мне подняться к вам?

Мужик на другом проводе был заинтригован окончательно, потому как в его файлах головы такого голоса и в помине не значилось, потому виделись два варианта: либо файлы были далеко упакованны и потому зависли, либо стерлись к чертовой матери со всеми вытекающими последствиями из его головы.

—Только недолго! — бросил он в трубку, — я позвоню вниз.

Охранник, принявший стойку после звонка патрона, оглядел ее с ног до головы. Ему как-то неожиданно пришло в голову, что девица пожалуй слишком молода для ответственного работника, который, по его мнению, должен был бы заниматься таким важным делом, как конкурс тел. Но он лишь почтительно пропустил девушку, проводив ее взглядом до лифта.

Секретарша была обескуражена еще больше секьюрити, и гадая себе в тряпочку, что же понадобилось патрону от такой молоденькой девицы, секретарша не имела привычки подслушивать чужие разговоры, она, к сожалению, была воспитана по-другому, еще по-честному, по-советскому, на реалиях социалистического реализма, тоже проводила взглядом девицу до двери в кабинет.

Сам патрон, увидев на пороге дочку своего друга и соратника Сазонова, впал в еще больший транс, чем его сотрудники, но попытался сделать каменное лицо, хотя смех так и рвался наружу.

—Что, дивчина, решила тоже поучаствовать в конкурсе, и пришла просить заступничества? — попытался угадать мысли дивчины Павел.

—Я что сбрендила, дядь Паш? — вопросом на вопрос ответила Вероника, — это не я, а подружка моя...

—А ты значит о подружке хлопочешь? Похвально, конечно, но зачем...э-э-э...зачем это ей надо, кто это, я ее знаю?

—Наверное видели, в одном поселке с вашей одной четвертью живем! — рассмеялась Вероника.

—В каком смысле с одной четвертью? — не понял Павел.

—В смысле вашей собственности на территории поселка! — невинно пояснила девчушка.

—Ты, это, того мою собственность не считай, все равно тебе ее не перечесть, а подружке твоей я постараюсь помочь если ты сама будешь участвовать в конкурсе. Как тебе мое предложение, — кайфовал от смеха Павел.

—Я-то там зачем? — удивилась Вероника, — чтобы все потом сказали ее папочка на первое место вывел?

Павел наконец не сдержался и расхохотался вволю.

—Так ты же сама сейчас тоже самое делаешь, просишь вывести на первое место свою подружку.

—Я-то понимаю, что я делаю, но упертая она, Кристинка то есть, боюсь если не выиграет, то в депрессняк войдет!

—Будешь участвовать, помогу, нет, то извини, подвинься, — отрезал смеясь Павел.

—Ладно, но тогда, чтобы точно...

—Не я же один там буду, постараюсь, конечно...

—Да ладно макароны лепить, главный спонсор кто? Вы! Что же вам еще надо?

Вот так неожиданно для себя она оказалась в центре событий, которые вывели в победители ее, а не подругу. Это было сделанно в “подарок” ее отцу, который ни сном ни духом не слышал о этом конкурсе, и причем пришел явно не в самый приличный восторг от того что его дочка учавствует в ярмарке тел. Как он отреагировал на подобный подарочек история умалчивает, но дочурке явно досталось на орехи. К тому же подружка тоже попыталась крепко обидеться, но очень скоро поняла, что ничего этой обидой не добьется

Когда всю эту историю Вероника выложила Лизе, та едва не подавилась от смеха. Подозрения были сметены словно снег весенним солнцем.

* * *

Чай противно плавал в кружке, словно его специально кто-то об этом просил, и никак не хотел опускаться на дно. Цедить “напиток”, который сильно напоминал бурду, не очень хотелось, но... пришлось, потому как хотелось получить хоть какой-нибудь результат из моих усилий по его завариванию. После процеживания напиток потерял роль моря для бесчисленных чаинок, зато приобрел квинтэссенцию мутноватого но более или менее пригодного в пищу раствора. Вбухав в него две ложки сахара, я с ногами устроился в старом скрипучем кресле, которое обнаружил за холодильником, огромным чудовищем стоявшим прямо за дверью в маленькую кухоньку. Пахучий, вымученный моими титаническими усилиями чай медленно растекался волнами тепла по моему организму. Я был не очень уверен в необходимости оного тепла, но ничего иного не приходило в голову. Радио, настроенное на “фм”-диапазон, передавало треп двух придурков, которые вдруг решили что они крутые ведущие ночного радиошоу. Одна из них великолепным прононсом сообщала подробности своего мнения о любви, не замечая издевательств позвонившего слушателя, маскировавшегося под идиота. Второй был еще круче, он мог только глубокомысленно вздыхать и произносить тенорком вечное слово: “Да-а-а”, подзуживая слушателя раскрывать подробности его идиотизма. Мне стало жаль убиваемую словесным треском тишину и я решил помочь ей, нажав кнопку на панели. Тишина возблагодарила меня и зависла, окутав меня своим одеялом. Я не заметил, как провалился в дрему...

Утро выдалось неблагодарное: каша подгорела, настроение было похоже на хрустальное кружево, готовое разбится от малейшего дуновения сквозняка эмоций. Этот хрусталь вечно так и зависал над моим мирком. Состояние похмелья жизни, иного придумать было просто невозможно. Мои кости после зависания в старом кресле тоже напоминали хрусталь, но им не грозило неожиданно разбиться от малейшего сквозняка, им грозило просто сложиться в кучу и забыть о своем предназначении. И на том, как говорится “мерси полное и безвозвратное”.

Поселок, сраженный новостью о том, что главная красавица поселка валялась под кустами в дупель пьяной, гудел словно растревоженный улей. Это отражалось, казалось даже в воздухе. На лавочках, мимо которых я проходил, только и было разговоров, что о вчерашнем происшествии. Чем меньше знаешь, тем больше хочется поговорить об этом — это просто дурацкий закон человека. Даже особенно не задерживаясь возле сидевших сплетниц, я почерпнул много интересного для себя. Вероника Сазонова оказывается была ангелом во всех отношениях, и училась хорошо, что уж вполне естественно для ангела, и соседке-старушке помогала чем могла, что для ангела тоже была так себе, обычная работенка, и вообще оставалось только объявить вселенский плач по поводу ночного происшествия, потери девственности ангела. Оно бы не помешало, конечно. Мне, собственно, было все равно, поэтому я присоединился к всеобщей скорби, которая казалась мне удивительной...

Возле мостка, куда я попал отправившись к Лехе, мне захотелось узнать более достоверные последние новости делодвижений нашей родной медицины, кажется побывало стадо слонов. Я посмотрел в кусты и поежился: не каждый день приходится встречаться с девушками в таком виде! Мне во всяком случае! Спустившись к реке я, подражая великим сыщикам, принялся внимательно осматривать место действа. Моя внимательность не пропала даром, на глаза попался пакет, развернув который я обнаружил фишки с какими-то монстрами и маленький ключ. Насколько я помнил именно такими монстрами увлекалось наше подрастающее поколение. На всякий случай я сунул монстров себе в карман. Возле пакета с монстрами и ключом обнаружилась маленькая тряпица, клок мужской рубашки, зацепившийся за обломанный стебель кустарника. Пришлось и его вместе со стеблем сунуть в пакет. Больше ничего интересного мой пытливый взгляд великого сыщика обнаружить не смог, хотя подумалось, что могло бы повезти и больше в самом деле, хотя бы ради моих робких попыток по направлению к дедукции! Я же был почти Шерлок Элькурович Марплов, только трубки вместо мундштучных “перьев”, которые я пользовал в редких исключительных случаях, не хватало. Может быть взгляд оказался не очень уж и пытливый, или пытать особенно нечего было, но все случилось именно так, как собственно случилось!..

Леху я застал в саду за самодельным столом, который был поставлен прямо под яблоней. Он пил чай из большой пиалы, отставляя палец и отдуваясь, все как положено при распитии чая. Казалось, он был очень доволен. Время от времени он хлопал по столу, убив, если повезет, очередную муху, затем с тем же умиротворенным видом продолжал хлебать теплый напиток. Стол во время его очередной охоты только эхом отзывался, не позволяя себе даже шелохнуться. это было ниже его дубового достоинства.

—Ну что? — поинтересовался я, как только уселся напротив него.

—Что? Хочешь чаю? Наливай, я сегодня с зверобоем заварил!

—Нужен мне твой чай, как голому вуаль. Ты давай, посвящай меня в события, которые я пропустил!

Он сделал очередной глоток, серьезно размышляя над ним, потом степенно оттопырил палец, показывая свою значимость, и только после этого проговорил:

—А не во что посвящать, даже если бы я очень хотел это сделать, что, сам понимаешь, мне сейчас недосуг делать: несчастный случай, девушка сама сваляла дурака, и, вот незадача, прямо на каникулах в это дерьмо угодила!

—Ты сам-то хоть веришь в то что ты здесь наплел? Что особенно “скользко” было что ли?

—Скользко, не скользко, а что мы теперь имеем: сплошные загадки и потерю девственности! А что нам остается? Остается хотя бы разобраться с несколькими вещами. Во-первых мне верить не обязательно, не в моей, понимаешь, компетенции, во-вторых это не я наплел, а компетентные люди, врач дежурный то есть вместе, понимаешь, со всей своей медицинской бригадой.

—Да, трудное время — лето, всем норовит моча в голову ударить! И как по их мнению это выглядело? Это же как надо напиться, чтобы так подзалететь! — в сердцах высказал я свое мнение...

—Ты отдыхать сюда приехал? Чего же тебе не отдыхается? По грибы там, по ягоды, дуй, и не лезть туда куда тебе не следует, ты что точно видел, что ее кто-то сталкивал, или насиловал? Познакомилась она очень неудачно, понял! Да и не пила она еще неделю, вроде рановато было ей! А вот теперь решила оторваться!

—Да чего же тут не понять: влипла так влипла, а хорошая девушка была, красивая, даже непьющая, я чуть концы не отдал, когда увидел ее в таком виде. А ты хочешь сказать, что такие девушки просто так падают?..

Он внезапно расхохотался и, хитро посмотрев на меня, поправил:

—Да нет такие не падают! —уверенно проговорил он, — а ты отдал бы концы, если бы попросили, а, Олег!

—В смысле, какие концы?.. А... это... Можно подумать сам бы отказался, — засмеялся я вместе с ним, — а что, говорят с ней Санек Блаженный терся....

Леха напрягся, это я почувствовал даже сквозь приклееную ухмылку:

—Сплетен что ли наслушался? Ты поменьше язык на просушку развешивай, оторвать могут вместе с прищепками! Сам Санек ничего себе парень, вот только друзья-приятели у него серьезные...

Он решил, что миссию по защите “малолетних” завершил, поэтому спокойно вернулся к чаю:

—Ты, это, того, не отсвечивай особенно пока порядков не знаешь!

Я махнул рукой и спросил:

—Какие же тут порядки если малолеток пользовать начинают!.. — мне сознательно хотелось вывести его из себя, но мне это на удивление плохо удавалось.

—И кто же это по-твоему? Ты что, ясновидящий, уже и знаешь как все было?

—Пока нет, но в нелепицу эту с ее желанием тоже не верю. Она что сама себе платье разорвала, чтобы приземлиться неудачно на “сучок”? Или батькину рубаху специально порвала и рядом с собой на сук нацепила, — я продемонстрировал находку, — и даже покемонов собирает тоже она... Тебе не кажется, что слишком много она разбросала мусора, для того чтобы просто перепихнуться!?

—Могла и о кусты платье порвать... — спокойно отреагировал Леха, — а мусор, ты еще дальше по берегу пройдись не то еще обнаружишь!..

—Об иву-то одежду рвать? Ты знаешь, что именно из ивы делают разные плетеные штуки...

—Ну и что, ну делают...

—Так не просто же так именно из ивы их делают, ветви значит мягкие, ничего порвать явно не смогут!

—Может там сухие ветки были, что ты с этой ивой привязался ко мне, говорю тебе: пока версия — обоюдное желание, версия, понимаешь, такая. Разберутся кому надо! Папочка ее к примеру!

—Вот именно, кому надо!.. — взорвался я

Помолчав, я решил отчаливать, потому как делать мне собственно здесь было больше нечего.

—А поесть у вас здесь можно где-нибудь более или менее нормально? А то у меня последняя каша и та подгорела, не буду же я горелые зерна жевать, эдак недолго и коней сбросить.

—Так оставайтесь с нами, еды на всех хватит! — раздалось у меня за спиной.

Обернувшись я увидел довольно изящную женщину средних лет, которая шла к столу держа в руках тарелки и скатерть. “Странно, у них всегда после чаепития едят, или только сегодня...” мелькнула у меня мыслишка по широким дорогам моих извилин.

—А удобно будет? — спросил я, искренне радуясь.

—Отчего же нет, конечно оставайтесь непременно! — она солнечно улыбнулась знакомой улыбкой. Я поймал себя на мысли, что сразу узнал эту ослепительную улыбку.

—Да я уже предлагал ему, он не хочет, — попытался отмазать меня Леха.

—Почему же не хочет? — удивилась женщина, — все лучше столовской еды!

—Правильно, почему не хочет, очень даже хочет и рад с вами откушать! — смеясь, начал было я церемониться, глядя на Леху, но он казалось не очень реагировал на мои телодвижения души, поэтому пришлось бросить это грязное дело, — хотя, наверное, Леша прав, я действительно сыт...

Она бросила очень внимательный взгляд и затопила меня давно забытой женской лаской, которая будто лилась из ее лучистых глаз. Под таким взглядом отказ означал бы преступление, а преступником я никогда не хотел быть, поэтому пришлось сесть за стол, безнадежно кивнув Лехе. Тот пожал плечами и проговорил:

—Маме редко кто может отказать, такая уж она у меня гостеприимная...

Едва пища заняла место на столе в своих местах, то есть тарелках, но еще не заняла место в наших желудках, естественно, завязался разговор на трепещущую тему, которая мне была безумно интересна.

—А что, Олег, слышали вы о происшествии в нашем поселке? — спросила она так грациозно, что я буквально влюбился в ее плавную речь, — меня, кстати, Елена Дмитриевна кличут, конечно же Алексей забыл меня представить!

—Мама... — кисло махнул Леха, пережевывая очередной кусок чудного блюда, названия которого я не мог вспомнить.

—Нет, Алексей просто не успел вас представить, поскольку не представился случай, поэтому не будьте слишком строги к своему сыну! А о происшествии я слышал, говорят, что это было изнасилование...— после определенной паузы я выразительно посмотрел на своего приятеля.

—Я не очень в этом уверена... — тихо сказала Елена Дмитриевна, — хотя в любом случае Никочка больше не девочка. Страшно становится от подобных происшествий. Никочка же у нас в клубе на гитаре играла, такая светлая деточка.

—В клубе? У вас есть клуб? — заинтересованно прервал ее я.

—О, это не то, о чем вы подумали. Мы, несколько женщин, организовали клуб поэзии. Знаете, я иногда балуюсь стишками, помогает не сойти порой с ума со скуки! —улыбнулась Елена Дмитриевна, — вы можете к нам придти, я вас, как президент клуба официально приглашаю. Мы собираемся в библиотеке, наш клуб называется “Абажур”. Знаете Никочка же писала удивительно чистые стихи, нежные и грустные, но потом забросила...

—А вот вы говорили, что не очень уверены в изнасиловании. А что произошло по-вашему, неужели у нее есть враги?

—Разве я так сказала? — она задумалась на минутку, и только после этого закончила фразу, — ну что вы, разве могут быть враги у детей, Никочка же совершеное дитя...

* * *

Жизнь действительно продолжалась, особенно на сытый желудок, это я понял после трагедии с кашей, в которую судьбой мне было уготованно влипнуть. Теперь же покидая гостеприимный дом с кормежкой, которой я удостоился, чувствовалась всю розовость существования и блеклость проблем, которое незаметно приблизились к грани растворения в воздухе. Это как концентрация облачка дыма, чем оно становится больше, чем меньше остается дыма. Именно потому всякие учения всегда очерчивали круг приближенных, попадание в который сопрягалось с огромными преградами в виде просвещения духа, или просветления, кому на какой вкус. Правда нынче и эта идея пошла в размыв, поскольку даже просветление оказалось возможным прикупить. Скоро мы доживем до таких веселых времен, когда просветление будет продаваться в магазине с биркой ценника на пакете. Когда я доживу до таких веселых времен, я обязательно прикуплю себе парочку килограммов этой штуки, потому как гордость от причастности не сравнима ни с каким кайфом, который может нам предложить худосочное общество с его жизненной планидой. Обо всей это муре я подумал глядя на проезжающих мимо здоровых парней на мотоциклах. Банданы и косухи не оставляли шанса подумать, что мимо прокатила простая компания мирных прожигателей жизни.

—Привет, — решил проявить вежливость я, изготовляя из своей руки знак, которому небезуспешно в свое время обучила меня приятельница Ольга, бряцавшая металлом в пору своей молодости.

Парни явно не поняли меня, и пронеслись было мимо, но одного из них заинтересовал фонарный столб, подающий признаки жестикуляции. Он свернул своего железного друга и тормознул возле меня:

—Ты кто? — вежливо поинтересовал он.

—Человек, а ты кто?

—Скин! — гордо пояснил он, — что граблями махаешь? — опять заинтересовал его я.

—Здравствия вам желаю!

—А себе не пробовал? — улыбнулся парень, то ли томно, то ли заторможенно.

—Что себе? — не понял я.

—Здоровья пожелать, тебе не повредит, — буквально словно песню пропел парень, оглядывая мое телосложение.

—Лом, что там? — донесся голос со стороны остановившихся приятелей, — брось, разборки потом.

Парень неопределенно махнул рукой и уставился на меня, ожидая какой-нибудь реакции с моей стороны.

—А что это такое: скин? — наивно посмотрел я на парня.

—Россию знаешь? — поинтересовался он в свою очередь, — так вот, мы за Россию!

—Понятно, и как успехи?

—Нормально успехи, а ты что против?

—Против чего?

—России...

—Как это? — продолжил я совершенно непонятный разговор, — я живу в ней!

—А что не хочешь?

—Что?

—Жить... А то вон как оно иногда бывает: хлоп об дерево и все дела!

—А что надо-то? — окончательно погрузился я в великорусские идеи, — кого хлопнули-то?

—Пока ничего, надо будет возьмем и хлопнем, а пока никого не хлопнули! — присвиснул парень и завел свой мотоцикл, оставив меня в совершеннейшем недоумении.

“Бывают в жизни огорчения!” — подумалось мне, когда я окончательно отошел от места встречи с российским патриотом. “С ума сходят совершенно неожиданно!”— только и смог добавить я под аккомпанемент работающих моторов.

* * *

Почему Вероника осталась доучиваться в местной школе доподлинно не было известно никому. Во всяком случае ни дворничиха, ни сторожиха мне не смогли толком объяснить чем она аргументировала подобный шаг. А встреченная учительница вообще наплела о каком-то переживании, которое появилось у ее любимой ученицы после развода родителей. По ее словам выходило, что Никочка буквально разрывалась между любимым отцом и любимой матерью, которая уехала в город в родительскую квартиру, предназначавшуюся для любимой дочери после смерти предков, то есть бабушки и дедушки. Она нашла уйму хороших слов для Никочки и просила написать трогательную статейку о удивительно талантливой девочке. Мне пришлось представиться корреспондентом одной из газет, корочки которой я прикупил на городском рынке за стольник. Я уже забыл о прикольных корочках, не подозревая, что когда-нибудь они мне могут понадобиться.

—Может еще кто-нибудь может рассказать о ней, у нее есть друзья-товарищи? —С наигранным профессиональным интересом спросил я.

—Ну конечно, — загорелась худенькая женщина в больших черепашьих очках, — конечно, у нее много друзей! — с полной уверенностью добавила она, — она же очаровательная и добрая девочка, у таких обычно много друзей!

Она уже почти заразила меня своей уверенностью, которой я не разделял. По собственному школьному детству мне было знакомо ползучее липкое чувство зависти, которое обычно окружало таких вот “красавиц, спортменок”. Хотя учительнице это возможно было неизвестно, она наверняка в детстве не относилась к таким детям, а прямо наоборот, все что выросло, ясно указывало на тихую, спокойную школьную жизнь серой мышки. Хорошо было бы если я ошибался, мне было искренне жаль эту тихую, задерганную девушку, которая подчас путала желаемое с действительным.

—Но Никочка девочка с характером, не каждого она подпускает к себе! — продолжала она. Стоп, получается не все так безоблачно во множестве друзей, которых приписала учительница. И почему, интересно, из множество опавших яблок можно найти от силы два нечервивых. Но об этом лучше спросить Ньютона, он все же специалист по яблокам судя по легенде, конечно, если удастся спиритический сеанс по вызыванию духов.

—Возле нее постоянно вертятся близнецы, которые в прошлом году окончили школу: Борис и Игорь, а Стас даже в школу постоянно заежат. Вот он мог бы о ней рассказать, они, кажется, дружат. Хотя я не в восторге от этой дружбы, Стас, знаете, не тот, с кем надо дружить приличным людям... — Ангелина Ивановна, а именно так звали учительницу, задумалась, — а из девочек пожалуй Кристина могла бы что-то вам рассказать. Больше не знаю чем могла бы вам помочь! — развела она руками, давая понять, что разговор окончен.

—И на том спасибо, — совершенно искренне поблагодарил ее я, — а не могли бы вы подсказать, где я могу найти всех этих ребятишек.

Она с явной подозрительностью, невесть откуда прорезавшейся, посмотрела на меня. Мне не оставалось ничего другого, кроме как попытаться смягчить ситуацию:

—Мне хотелось бы получше узнать о девушке, чтобы не попасть впросак со своими мыслями! — улыбнулся я, — вот мне сказали, что Кристинка вместе с Вероникой на шейпинг ходили. Значит заботились о себе девочки, о будущем заботились. А будущее так трудно сделать... Вы, случайно, не знаете в каком клубе они занимались?

Было совершенно неизвестно поверила ли она мне, но координаты все же продиктовала. Напоследок мне пришлось испрашивать разрешения воспользоваться услугами связи, для того чтобы позвонить своей девушке. Я как-то неожиданно подумал, что с услугами связи в их поселке наверняка большие проблемы, поскольку отделения хоть какой-нибудь связи мне не встречалось.

Назвать Ольгу своей девушкой было большое хамство с моей стороны, поскольку та игралась в игру честной почти замужней девушки после исторической встречи со своей “кровинкой” (как она сама выражалась). Не знаю насчет “Оскара” за исполнение ею этой роли, но довольную рожу своего парня она уже получила, и явно поскучнели все разговоры с ней. Не знаю входили ли пробежки по шейпинг клубам в ее планы, поэтому набирая номер, я сильно рисковал получить словесную оплеуху. Но все прошло на удивление гладко и задорно, временами даже смешливо. У меня даже закралось подозрение, что Оленьке уже надоела ее звездная роль и она была бы даже рада сменить обстановку, что небезуспешно предлагал мой звонок. В общем, заручившись ее согласием, я ослепительной улыбкой озарил стены пустой учительской, моя собеседница с величайшими экивонами вежливо оставила меня одного.

После получения хоть каких-то координат мест дислокации интересующих меня объектов, я отправился, соответственно в первое из них. По адресу, который мне обозначили в качестве места пребывания Кристины, я нашел весьма мрачный барак, глядевший на мир уцелевшими стеклами как-то косо и недовольно. Может быть это впечатление усиливалось от отсутствия многих из его окон в корне. Конечно, пустые темные провалы не украсили бы и более респектабельное здание, не говоря уж о времянке тридцатых годов! Насчет стекол мне было более или менее понятно, но куда делись рамы и все что к ним прилагается для меня осталось полнейшей загадкой. Монстр, считавшийся жильем, стоял на центральной улице, невдалеке от административных зданий, сразу за рядом прекрасно выстроенных особняков с ажурными решетками и бультиками за воротами. Довольный, что мне туда, к бультикам в гости, вовсе не надо ни под каким соусом, даже под тем, под которым они предпочитают поглощать свою еду, я даже обрадовался появлению монстра на моем пути. Пусть хоть и монстр, но такой свой, российский, такой мирный и родной без единого Шарика за огромной бурьян-травой возле окон. Почти без потерь пройдя частокол травы, я заблудился в поисках обжитых помещений. По запаху выходило, что эти помещения располагались где-то в конце огромного коридора, темного и сырого, как сама здешняя жизнь. Именно там я нашел дверь, которая производила впечатление квартирной, за которой обнаружился субъект импозантного вида. Привыкший к неожиданным посещениям он только спросил жалобно:

—Водка есть?

Предупрежденный заранее о вкусах хозяина соседской “Ассолью”, той самой девахой с морем любви, на котором она ждала появления алых парусин с принцем на руле, я выставил припотевшую бутылку.

—Олег я, а Кристинки не было еще?

—Эва, — присвиснул мужик, — Кристинку ему подавай! Она у меня деваха что надо, только в городе она живет у тетки какой-то, вот приехала и даже не зашла. Фьюти-ньюти! Вот квартирку мне дадут, так сразу примчится, куда денется...

—С чего бы это тебе квартирку обещали?.. — засомневался я, — сын милионера что ли?

—А как же, барак-то сносить будут, а меня куда, опять же квартирку надо выделить! — уверенно произнес мужик, наливая себе стакан. Он даже не предложил мне, справедливо полагая, что при желании я и сам бы мог себе налить. Мне же пришлось оставить его в радужных мечтах, подкрепленных крепким градусом.

Костя был тихим алкоголиком. Медленно с мирной улыбкой на довольном лице он улетал в мир блаженства после первого же стакана, тихо угасая для реальности. Иногда он один или со своим сыном устраивал из комнатушки обитания филиал Петродворца с каскадом фонтанов и водоемов. Происходило это когда сил на то, чтобы подняться с кроватей у них не оставалось...

История его было до скрежета в зубах банальна и навязчива. Вначале перестройки и соответственно прихватизации Костя был тихим слесарем в какой-то негромкой конторе по обслуживанию торфопредприятия. Тихим слесарем он был до кончины своей тихой половины. После оного Костя тихо пропил все нажитое имущество напару с собственным старшим сыном, который к тому времени уже превратился из маленького оболтуса в большого. Когда очередь дошла до единственного доступного имущества: квартиры, сын благополучно ушел отдавать свой долг армии, так что к его возвращению папочка с младшим сыном оказались в маленькой комнатушке барака, предназначенного под снос. Туда и воцарился бывший защитник Родины, уйдя в мутные воды смутного времени. С бандитами у него как-то не заладилось, он там не задержался, поскольку горло промочить любил не хуже чем папочка, в милицию он сам не пошел. Так и повелось: он тихо пропадал сантехником при полусуществующей сантехнике полусуществующего жилищного фонда поселка. Младший же его брат, зачатый в пьяном угаре хило ковылял по жизни, еле перебиваясь с двойки на тройку в местных “университетах” и готовился продолжить эстафету. Колька отчаянно боролся с постигшей его жизненой стихией в лице старших поколений, помаленьку приходя в осознание радостей существования, но как-то медленно и неуверенно.

В комнате уже давно царил дух прозы жизни, медленными облачками аромата поднимаясь прямо к потолку. Уставшая от долгого неиспользования правда быстро закисала на дрожжах самоозарения. Мне собственно делать в этом раскладе было совершенно нечего, но я попытался разговорить хоть одного из героев этой грустной повести. Если бы мне это удалось не многое почерпнулось бы из тугого потока слов, который грозил меня захлестнуть. Лучшим способом вернуть себе способность воспринимать реальность была возможность ретироваться из этого пространства. На выходе из него я чуть ли не нос к носу столкнулся с Лехой, направлявшимся туда откуда я вышел.

—Ты что здесь? — вполне естественно поинтересовался он, — что здесь надо было?

—А тебе?..

—Что мне?..

—Ну, что надо здесь!?

—Ладно не кипятись, просто этот дом веселый у нас: веселье круглый год в любую погоду...

—Ну и что, а я для чего приехал? — резонно поинтересовался я.

—Пока не знаю, но узнаю! — совершенно серьезно проронил он.

—Серьезно?

—Шутка!..— рассмеялся он и хлопнул меня по плечу.

Он смешался, и быстро скрылся за дверью в барак, я же пошел по своим делам, но, обогнув дом, спокойно подошел к двери в подъезд с другой стороны и спрятался за выступом стены возле нее... А солнце вылезло из-за мерзких темно-серых туч и вяло, рахитично оскалилось на мир, который открылся навстречу ему словно цветок раскрывает свои лепестки навстречу теплу настоящему, весеннему...

Заглянув за Лехой в полураскрытую дверь и проследил за мелькнувшей на лестнице его спиной. Я, стараясь продвигаться как можно тише, спокойно последовал за ним. Тот поднялся на второй этаж и пропал за дверью слева на лестничной площадке. Я осторожно заглянул внутрь. Там не было ничего интересного, особенно выдающегося, если не считать выдающимся достижением цивилизации полуоблупившиеся пластиковые прямоугольники на стенах, закрашенные белой маслянной краской, половина из которых напрочь отсутствовала. Мне это сразу напомнило больницу, белые стены, серые тучи. Здесь было другое, более или менее живое на всякий вкус и цвет, причем последнее привносила картинка, которая билась в рамках окна: этакая нехитрая поселковая композиция природного ландшафта.

За время, за которое не успеешь пожалуй и полбутылки пива осушить, Леха успел крепко скрыться, во всяком случае следов его присутствия в открывшихся моему взору пенатах мне не встретилось. Поскольку вся жизнь наша похожа на мираж, а уж исчезновение Лехи вообще очень уж сильно на него смахивало, я постарался протиснуться в дверь как можно осторожнее и нежнее, чтобы не дай бог, ни одна “стерва” не скрипнула, выдавая мое присутствие. Пенаты, где я оказался, были полутемными, но в них явственно чувствовалась жизнь.Я прошелся вдоль стен во все стороны и не преминул обнаружить еще одну дверь, тоскливо приоткрытую в следующие помещения. Медленно пробиралось мое сущее по неизвестности, чувствуя себя заложником какой-нибудь компьютерной новомодной игрушки, правила которой ему, этому самому сущему не объяснили. Или он, сущий, вообще не хотел их понимать, но его запихнули в эту игру несмотря ни на что. Это прямо по жизни, блин!

Обнаружив себя возле темной стеночки, я продвигался в направлении следующей двери. Едва она оказалась рядом со мной, мне открылся обзор дел происходящих в покинутой только что мною комнатке. А там собственно ничего не происходило, если не считать женской тени мелькнувшей в затемненной ее стороне. Это был такой короткий миг, что кому угодно могло показатся все что угодно. Тем более тень явственно быстро исчезнувшая, неожиданно воплотилась во вполне здорового и улыбающегося Леху.

— Ты чего здесь? — как всегда спокойно спросил он, будто ничего еще не произошло собственно, — что бродишь длинной сумрачной тенью?

—Ого, какие слова ты еще знаешь! — рассмеялся я, пытаясь переключить разговор на тему более безопасную для меня, чем обсуждаемая.

—Знаю, какие захочу! — не улыбаясь произнес он, — ну, и чего ты здесь лазишь?

—Чего, чего, того же лазию, кого ты здесь потерял! — медленно постарался расвирипеть я.

Он внимательно посмотрел на меня и широко улыбнулся:

—Не надо плакать, мячик все равно того, не утонет!

—Не знаю, как насчет мячика, а вот девушку мог бы и представить.

—Какую девушку, где это ты ее видишь? Ты часом не заболел, странный какой-то ты сегодня!

—Не странее тебя, сир!

—Ладно, пойдем! — Леха окинул взглядом мою тощую фигуру, — убедишься, что здесь никого нет!

* * *

Молодой, розовощекий парень, протирающий мозги в заведении со странным названием прокуратура, сидел передо мной с тех самых пор, как меня привез сюда патрульный экипаж. Еще немного и можно было бы подумать, что я самый большой ганстер многоэтажки в полтора этажа, в которой я помещался, и меня вылавливают специальной группой захвата состоящей из трех здоровенных юмористов. Хорошо еще оставили вполне целым и даже относительно здоровым. Как говорили некоторые представители нашей телеканализации, прям полное “маски—шоу”. Следует признать, в общем и целом, что доставили меня пред ясные очи молодого, розовощекого парня, с полным кайфом, в служебной машине с матом в качестве сирены.

В эти самые очи я и уставился, исходя из разумного понятия, что мне хотя бы объяснят в чем собственно дело. Очи тоже уставились на меня, словно на плохо полученный результат научного эксперимента. Пока мы молча взирали друг на друга, то ли изучая друг друга, то ли пытаясь сосредоточить свое внимание после полученных впечатлений, на улице пошел самый обыкновенный, без всякого изучения, дождь. За окном тихо раскачивались капельки дождя, повисшие на длинных паутинках, касались стекла лепестки цветов длинных, выросших в полутени деревьев, стрелок мальв, немного неуклюжих, но по своему красивых. Вообщем, романтика, блин, сквозь решетку!

—Вы понимаете, что просто мы вынуждены задать вам вопросы по поводу Вероники Сазоновой, потому что, как нам сообщили, именно вы нашли ее в тот злополучный вечер? Надеюсь вы готовы...

—Понимаю, естественно, понимаю, — усиленно замотал я головой, — Задавайте свои вопросы, все что знаю, все вам расскажу, буквально все! Хотите бесплатный совет? Если в следующий раз вы тоже обнаружите поруганную девушку, бегите от нее как можно дальше, не ровен час при задержании вас для получения вашего же свидетельства, вас пристрелит группа захвата! Кстати, не объясните для начала к чему такие сложности?..

—Обойдемся без иронии, хорошо! Сами-то вы явно не нашли бы дороги к нам! Итак, где вы были пятнадцатого июня...

—Весь день вам описывать, или какие-то конкретные часы?

—Как угодно!.. —зевнул парень, — кстати, меня Алексеем Ивановичем зовут, я, как вы успели догадаться, следователь по делу Вероники, то есть несчастного случая, который с ней приключился...

Хотелось поинтересоваться, как стыкуются несчастный случай и следствие, но было лень дразнить гусей...

—Ну если “как угодно”, извольте, — я премиленько улыбнулся, фальшиво натянув губы в ровную линию, — с утра я собирался на вокзал. Прямо с пяти утра, когда умудрился продрать глаза...

—Утро конспективно, пожалуйста... — вновь зевнул парень.

—Может вы сначала выспитесь! — посочувствовал я.

—Спасибо за заботу, конечно, я бы с удовольствием, только вот вас кто же слушать будет?!

—А оно вам надо?

—Как видите, надо! Продолжайте, продолжайте...

—Я и говорю: продрал глаза, на вокзал позвонил, расписание узнал, вещички побросал и в поезд впихнулся. Поезд едва не разбился, но почти доехал. Вечером мы в этот, как его, “танцденс” выбрались...

—Кто мы?

—Мы: Леха и пара его девиц...

—Как зовут девиц?

—А я знаю?! Об этом лучше Леху спросите.

—Какого Леху?..

Я призадумался. Как всегда моя ненаблюдательность приняла чудовищные размеры! Это могу пожалуй только я: несколько дней общаться с человеком и не знать о нем почти ничего. Хотя это было вовсе ни к чему во время нашего разговора с “начальственным” парнишкой, поскольку он и сам мог оторвать свое тело и узнать о Лехе все досконально. Мог даже не отрывать своего тела, в наш-то век повальной “машинизации процесса мышления”.

—А черт его знает, — пожал плечами я, — он вроде как участковым работает, милиционером то есть. Мне оно совсем ни к чему, как-то!

—В смысле вы не очень хотите знать с кем вы общаетесь? — почти ласково, как больному ребенку, пояснил он, — зачем вы пошли в “танцденс”, как вы его называете, а что это такое?

—Это не я его так называю, это вы, поселковые, его так называете! И потом вы что не знаете зачем ходят в танцденс, конечно, потусоваться.

Он кивнул головой, достукивая последнее слово фразы.

—Я не поселковый, к вашему сведению, меня недавно сюда прислали, так где находится этот самый танцденс?

—Издеваетесь? Вы же прекрасно знаете, даже если недавно здесь...

Он вскинул на меня свои карие довольно бесмысленные глаза.

—Ни над кем я еще не издеваюсь, а вас извещу при подобных действиях в первую очередь. Я может быть и знаю, где этот чертов “денс” находится, уважаемый, пока еще свидетель, только остальные, кому в руки попадет эта бумажка могут и не знать...

—Я тоже не знаю...Помню только какой-то ржавый ангар с каким-то металоломом внутри.

—Какой ржавый ангар, с каким металоломом, можно поконкретнее...

—Большой ржавый ангар, я еще подумал, что там возможно когда-то располагался какой-нибудь цех по производству торфянных изделий. Металолом — это остатки того, что осталось после станков.

—Дальше что было?

—А дальше было много. Я выпил бутылку пива и едва не познакомился с подружкой Вероники Кристиной и ею самой. Это, естесвенно, потом выяснилась, что подружами они были...

—Почему едва не познакомились?

—А их близнецы увели, эти как его: Борис и Игорь кажется.

—Куда они пошли?

—В дверь, ту, которая из зала ведет!

—А дальше?

—А потом, извините, не наблюдал, потому как не научен шпионскому опыту...

—Как вам показалось: они сорились или вели себя как-то по-особенному?

—Если перепой Кристины обычное дело, то ничего особенного не произошло...

—Как это перепой?

—Ну мне показалось, что Кристина была сильно пьяна, для протокола сойдет?

—Не надо сарказма, о кей?

—Что вы, какой может быть сарказм!

—Может расскажете продолжение вашего вечера...

—А дальше мы пошли по мосточку, и я отошел по своим делам в кусты, там и обнаружил девушку...

—Так, так, с этого момента прошу поподробнее...

Мне пришлось формулировать увиденное в понятные слова. Он еще долго промучал меня, вытаскивая подробности моих впечатлений. Особенно его заинтересовало порванное платье. Этот факт был, вероятно, нов для него, что было ошемляюще для меня. Так мило мы довольно долго пробеседовали...

Когда наш приятный разговор, наконец, закончился на часах маячило где-то около пяти часов вечера. Мне оставалось только вздохнуть широкой грудью уличного воздуха и отправиться в сторону своего скворечника, но на полпути вспомнил о приглашении Елены Дмитриевны. Пришлось маячить в сторону центра, где, как я успел рассмотреть, и находилась библиотека.

Библиотека, ярко-розовое здание, покрашенное к празднику, навевала ярко-розовые мечты, коих было невероятное множество в тесных переплетах на ее полках. Двухэтажное здание было административно-ярко украшено внутри. Уже возле гардероба посетителей встречал неработающий фонтанчик с пыльными камнями и ракушками на дне и аквариумом с бледными водорослями и зеленоватой водой в качестве фона. Водного существа там не было ни одного, которое хоть как-то осваивало бы пространство. Заросли местами пожухлых растений над акавариумом символизировали по все видимости джунгли, что им было явно не под силу. Хорошо хоть плакаты, символ официозной восторженности, были заменены на более удобоваримые, но не более от этого понятные картинки, изображавшие “типа пейзажи”, с неизменными березками, тихими речками, солнышком встающе-падающем в тихие речки и стаями птичек летающими над всем этим благолепием. Вообщем полное марабу по-российски.

Тетка в гардеробе строго спросила меня первым делом:

—Пять рублей есть?

—Есть...— немного удивился я, приученный к бесплатному книжному обслуживанию на всей территории библиотек нашей страны, — а что, вам надо?

—Зачем мне? — удивилась тетка, — мне не надо, мне хватает и своих. Вам надо будет на членский билет...

—Вы не поняли... — раслабился я, — я в “Абажур”!

—Да! — сразу изменилась даже в лице тетка, — что же вы раньше не сказали? Вы знаете, да, там сегодня вечер Беллы Ахмадулиной, ее стихи будут читать, сходите обязательно...

—Я уже пришел! Я просто хотел узнать, где они собираются...

—Сегодня в “Горнице”, это вам на второй этаж и до конца налево.

—Спасибо, — пожал я плечами, — надеюсь теперь я не заблужусь.

Народу прохалаждалось довольно много. В основном прохаживались и кучковались в разных местах женщины среднего возраста одетые в довольно скромные наряды. Учитывая то, что для многих из них, если не всех этот вечер был единственным местом, куда их угораздило выбраться за последний месяц, а то и полтора месяца жизни, было неудивительно обилие бижутерии и яркого макияжа, чуть суетливо и поспешно наложенного на лицах. Виной тому было пронзительное воспоминание, обременительное по жизни, которую они вели, о том, что они все еще женщины. Базары, вокзалы,тролейбусы, очередные нагоняи за опоздание, автобус еле добежал до города, все осталось позади, все было отброшенно. Хотелось хоть чего-нибудь другого, нового и чистого. Хотелось прикоснуться к другой жизни, краешком, струночкой, строчечкой...

Может потому и тащились на ночь глядя, бросая недомытые одежды, недосмотреные сериалы, эти женщины в довольно тесный зальчик библиотеки к таким же как и они, для того чтобы поделиться своими тайнами, которые произвела на свет их задерганная душа, тайнами, которые словно цветы, вдруг расцвели на солнышке доброжелательности и понимания...

Среди средневозрастных женщин попадались и восторженные экземпляры непонятного пола и возраста. Экземпляры эти отличались длинными, собранными в хвост, волосами, джинсами, местами даже рванными, футболками и субтильными фигурами. Экземпляры эти очень уж напоминали хипповатых романтиков времен сексуальной революции, но сразу возникал вопрос, откуда им взяться, этим хиппи в небольшом истинно русском поселке посреди торфянных болот.

Душная крахмальная патока полилась после первых же слов, произнесенных Еленой Дмитриевной на правах президента клуба. Я, оглушенный сладостью, медленно закрыл глаза и погрузился поглубже в приставное кресло, которое мне одолжила президентша клуба, после того как выяснилось, что мест в маленьком зале совсем не осталось. Порадовавшись, что удалось поставить свое кресло за цветок, раскинувшийся довольно широко из своей кадки возле окна, я погружался в сладкую дрему...

Очнулся я от заунывного, наводящего внутренний ужас, завывания. Я не сразу понял, что это какой-то из субтильных хиппующих субчиков читал свои жалостливые стихи. Вскоре, все же, он перешел на более бодренький ритм, даже можно сказать очень веселенький в некоторых местах ритм. Как всегда, только в конце стиха, после того как автор мне и залу об этом напомнил, я разобрал, что оно было посвящено памяти невинно убиенных его родственников. Торжественность момента требовала полного уважения, я, под впечатлением оного, медленно осмотрел зал. Ничего себе интерьер, хотя могло бы быть и хуже. Лишь одна деталь “фона” меня заставила остановиться на ней, это было лицо мечты номер один, которое мне повстречалось в памятный день в “танцденсе”. Если у меня все было в порядке с головой, то это была, ненайденная мной накануне, Кристина. Рядом с ней на жестком стуле сидела, явно испытывая дискомфорт вальяжная дама с материей вологодских кружев на плечах. Мне не составило большого труда уговорить ее на обмен местами для пятых точек. Она от благодарности едва речь не потеряла, подумав, бедная, что это ее очарование сразило меня на жертвенную вежливость! Если ей от этого станет легче, почему бы и нет...

Мечта номер один, скользнула по моему лицу равнодушным взглядом, и вновь перевела его на сцену, где уже кругленькая тетка читала нечто вдохновенное.

—Кристина, кажется?

—Да, — она равнодушно перевела на меня взгляд, ожидая объяснений.

—Мы с вами встречались на танцах, вы меня не помните?

—А должна? Мы что, танцевали с вами, или в одной компании были?

—Нет, вы просто налетели на меня, а потом вас перехватили у меня ваши друзья...

—И что, что же вы от меня хотите?

—Ничего особенного. Вы же знаете Веронику, даже дружите с ней, мне об этом в школе рассказали, может вы могли бы рассказать немного о ней для газеты... — я протянул на всякий случай свое фиктивное удостоверение.

Совершенно неожиданно для меня спокойное лицо Кристины исказилось на несколько секунд в гримасу, но она быстро взяла себя в руки и попыталась печально улыбнуться:

—Да, конечно, я могла бы многое рассказать о ней, но здесь не совсем удобно...

—Может быть уйдем тогда в другое место? Здесь в библиотеке я случайно наткнулся на замечательный уголок с прекрасными диванчиками...

Уголок с диванчиками находился недалеко от входа в зальчик откуда мы тихонько вышли, прямо за поворотом. На стенах были развешаны самодеятельные акварели. Из таблички я понял, что это очередная выставка доморощенного художника, которого смогла отыскать специалист по массовому сектору (я давно понял, что мне разобраться со структурой любой конторы, даже библиотеки, так же трудно, как и разобраться с теоремой какого-нибудь Ферма). Фон акварельки создавали легкомысленный, что было неплохо для продолжения нашей беседы.

—Вероника золотая девочка! — сыпала Кристина своими познаниями, — Все валится к ней под ноги. Она даже не успевает подумать об чем-нибудь, как это у нее появляется! Ей уже хотеть даже нечего... А потом, у нее свои деньги откуда—то появлялись...

—Свои деньги? — подивился я, но Кристина не ответила, поняв что сболтнула лишнего, но я уже раскручивал ее на “Б”, потому что услышал про “А”, — А откуда у нее свои деньги? — равнодушно поинтересовался я углубившись в свой блокнот, на самом деле стараясь поймать каждый шорох со стороны Кристины не то что слово.

—Не знаю...—совершенно искренне пожала плечами Кристина, похоже этот вопрос ее не очень интересовал. В разговоре повисла пауза.

—Если счастье так и льется на нее, почему же она живет в домике, а не с отцом? — наугад пальнул я мыслью, и удивился когда она попала в цель.

—А вы откуда знаете про домик? Хотя... вы же везде уже вынюхивали, наверное! Послушайте, она не от бедности там живет, а просто там она делает что хочет... Я тоже пару раз там была, мы что—то праздновали. Она же не может устроить вечеринку у отца или у матери...

—А что они ей разрешают жить в домике? И даже устраивать вечеринки? А кого она приглашает на них?..

—Да, они просто забыли о ней, никогда не интересуются где она, ни отец, ни мать! А вечеринки... Да не очень много народу обычно бывает там, только знакомые близко, близнецы например...

—А ты говоришь — золотая девочка!..

—Я же говорю, что у нее все есть, ей все покупали, только стоило заикнуться, они просто ее видеть не хотят особенно часто, а может быть и совсем не хотят!..

—Откуда ты знаешь, что они хотят, а что они не хотят?!

—Она сама рассказывала, и мать и отец прямо ей говорили иногда, чтобы она убралась из дома сразу после школы. А что здесь такого? Мне тоже отец постоянно орет чтобы я проваливала из его дома! Интересно, что он называет домом? Барак что ли?.. Но об этом не пишите! — одернула себя Кристина, — и потом, я все что хотела уже сказала, порасспросите других. А лучше ни о чем не пишите, не надо всего этого...

Она резко встала и направилась к лестнице, не реагируя на мои позывные. Мне тоже похоже больше ничего не оставалось, кроме как покинуть здание библиотеки, пока я совсем не засахарился от льющегося на меня “нектара знаний”, который наровил брызнуть с любой из стен!

* * *

Леха, что непохоже на него, явно соврал. До домика на озере было наверняка больше чем полкилометра. В этом я убедился на следующее бодрое утро, когда, повалявшись для порядка в постели, отправился туда прямыми путями. Сворачивать же мне сильно не хотелось, как и изображать из себя туриста-натуралиста, который отправился за дарами природы в лесную чащобу. Когда я проходил мимо мостика, а все дороги поселка вели явно не в Рим, а к мостику, в знакомых кустах я заметил шевеление. Меня совсем чуть-чуть охватил столбняк, потому как живо еще было мое воображение вкупе с воспоминаниями. Постоял я так, не знамо зачем, несколько минут, и только потом решил посмотреть, что же явилось причиной моего столбняка, хоть и кратковременного, но все же неприятного, сами то понимаете. Немного раздвинув кусты, я увидел мелькающую в корнях знакомого дерева футболку погано-зеленого цвета.

—Ты что тут делаешь! — громко отчеканил я, — а ну признавайся, что ищешь!

Футболка дернувшись в первый момент, вскоре взяла себя в руки и когда показалось лицо, оно казалось совершенно спокойным и веснушчатым. Ему было около четырнадцати. Большие, наивные глаза, курносый нос, долговязая фигурка — полный набор простодушности, на этом и заканчивался, дальше начинался набор хитрецы. Мальчуган зло посмотрел на меня и выпалил:

—А вам какое дело, что хочу, то и ищу!

—А если за ухо?..— поинтересовался я, естественно не собираясь ничего предпринимать.

—Вот фигушки вам, вы сюда не пролезете.

—Пролезу, еще как пролезу! — делая попытку продраться сквозь кусты, проговорил я.

Попытка удалась только жертвой куска моей рубахи, который остался на ветке. Вот тебе и ива, вот тебе и плакучая! Я понял, откуда мог появиться лежащий на дне моей сумки “вещдок”, только ценой своей самой любимой рубашки! Когда остался один единственный куст, мальчуган вдруг ожил и захныкал:

—А что я сделал-то, идите себе, куда шли, что вы лезете сюда, как-будто медом намазано вам тут!

Поскольку я оказался в достаточно безивном пространстве, я решил что с моей рубашки станется и остановился.

—Может скажешь тогда, что ты тут ищешь, а то долезу, тогда за ухо и никаких гвоздей!

—А я Сереге скажу, и он тебя уроет... — он, словно зверек, ловко полез в другую сторону вдоль берега.

Мне пришлось тоже продолжить свои подвиги на нелепом поприще, но пацан оказался проворнее и вскоре только пятками сверкал по дороге к другому от озера концу поселка. Вылезти из болота я вылез, но гнаться за пацаненком не стал, решил просто и целенаправленно идти своей дорогой, проставленным путем, так сказать, тем более ничего более интересного я не заметил. Нет, проставлять мне его явно никто не собирался, если я сам себя не намеревался побаловать, тем более встречных-поперечных я тоже особенно не заметил на всем протяжении трассы. Это не марафон, но расстояние сложилось порядочное, и я успел передумать весь мусор, который накопился у меня в голове, когда наконец объявился возле терема с чуть подлатанной крышей. Вообще-то теремок не мешало бы подремонтировать, что при деньгах и связях Сазонова было бы очень даже не трудно, но пока они не нашлись, жилье приходилось использовать так, без всяческого, даже представить себе страшно, ремонта. Сложилось впечатление, что этот домик нужен был его владельцу, ну словно собаке пятая конечность, хотя угодья заборчик вокруг него охватывал неплохие. Огородом эти угодья возможно когда-то и были, но очень давно, потому как заросли основательно и похоже надолго, зато ансамбль организовался замечательный, природный, так сказать, ландшафтный парк.

Проникнуть в дом оказалось проще простого, то на что была закрыта входная дверь, трудно было назвать замком в обычном смысле этого слова, так пара железяк, накинутых друг на друга. Внутри домика оказалось не более милее, чем снаружи. Мебель оставляла желать много лучшего, да и та рассыпалась от долгого неиспользования. Давно уже замеченно, что дома и вещи, оставленные без внимания живых обитателей очень быстро приходят в негодность. Это был, пожалуй, именно тот случай. Хотя пыли оказалось меньше, чем можно было ожидать, все таки, время от времени и мебелью и домиком явно пользовались, об этом говорили хотя бы сваленные в углу кухни бутылки из-под пива, не успевшие покрыться пылью. На дне многих из них все еще перекатывались остатки напитков, которыми они когда-то были заполнены. Этакий рай для собирателей бутылок, коих развелось у нас в последнее время достаточное количество. Занавесочки на окнах тоже явно познали соприкосновение с порошком и водой совсем недавно. Гнездышко вырисовывалось весьма уютное, и я начинал понимать Веронику, которая, по утверждениям многих, часто пользовалась этим домиком для своих посиделок с друзьями и подружками. Но не более того. Для этого утверждения было достаточно заглянуть в шкафы, на полках которых даже тараканы пожалуй сразу бы передохли от тоски, безкормия и одиночества. Это было как раз понятно, зачем припасы, когда можно все принести с собой, чтобы хватило на один вечер. Ведро с позабытой питьевой водой казалось еще довольно свежим и я с удовольствием выпил из висевшего на стенке ковшика. Более интересного обнаружить ничего не было возможно, во всяком случае на кухне, поэтому мои взоры и телеса переместились в сторону комнаты, которая тоже явно не была избалованна вниманием модных дизайнеров по интерьеру. Разношерстная мебель была раставленна только исходя из представлений об удобстве бывавших здесь людей, а поскольку понятия об этом у разных людей разное, то и созданный уют мне показался несколько сумбурным. Но не эти мысли посетили меня во время моего стояния посередине комнаты чужого домика, во время осмотра чужой мебели. Мне хотелось представить себя девушкой-подростком, чтобы понять, где же я могу устроить себе небольшой укромный тайничок, интуиция мне подсказывала, что подобное должно присутствовать в жизни Вероники. Конечно представить себя девушкой-подростком мне не удалось, что было бы первым признаком дороги в психиатрический рай, но я довольно целенаправленно отправился на поиски предполагаемых девичьих ценностей. У меня даже предположения о неверности моих целей не возникло, покольку я втемяшил себе в голову мысль, что у Вероники обязательно должен быть какой-нибудь шкатулочно-ящичный дорогой уголок.

Очень странным оказалось то, что мои подозрения оправдались. Ящика я правда не нашел, зато обнаружил небольшую сумочку, завернутую в пакет во внутренностях старенького дивана. Прячь свои дорогие вещи я сам, то явно выбрал бы другое, не такое читаемое место, но Вероника оказалась не такая подозрительная, да и предположить, что ее тайничок кому-нибудь понадобится она вряд ли могла.

В сумочке, которую я развернул, оказалась общая тетрадка, несколько побрякушек, вероятно, очень дешевых, несколько маленьких мягких игрушек, изображавших каких-то монстров, произведенных китайской промышленностью и флакон с таблетками. Поднеся флакон поближе к свету, я с трудом прочитал название пилюль. Прочитав название, я вновь проделал тоже самое, пытаясь удостовериться в увиденном. Мое удивление можно было понять. Исходя из этикетки, сделанной правда на довольно кустарном уровне, было черным по белому написанно название средства, якобы находящегося внутри склянки, которое назвалось: “Виагра”. Зачем девочке-подростку такое средство, мне, при всем моем богатом воображении, представить не удалось. Мне как-то не особенно верилось, что Вероника, по ночам глотала таблетки и выходила на поиски приключений. Это мало укладывалось в моей голове. Пришло только одно более и менее разумное объяснение: содержимое флакона не соответствует названию на этикетке. Я потряс сумочку вновь, надеясь вытрясти из нее более разумное объяснение, но кроме маленького пузырька, оттуда ничего больше не вытряслось. Внимательно пронюхав пузырек, который оказался у меня в руках, мой нос столкнулся с явными проблемами, потому что мне показалось, что аромат от пузырька исходил не лекарственный и, тем более, не парфюмерный. Подумать на этот счет мне не удалось, отвлек шум открываемой двери. Быстрым взглядом пробежав по комнате, я не нашел лучшего выхода, кроме укромного местечка за диваном, куда я уместился точно по размерам, для этого только пришлось мне поджать ноги.

—Скотч, скотч, ну и что, ну отлетел! Я же говорю — никого здесь нет!

“Правильно, умный парень, очень умный парень!..”—похвалил я его за беспечность.

—А я тебе говорю, что скотч оторван, значит здесь кто-то был!

—Ну и что даже если был...

—А ты думаешь он один здесь был, идиот!

Я поругал себя за свою беспечность, попасть на идиотскую наживку! Мне и самому иногда приходилось пользоваться этим нехитрым способом проверки, как же я забыл об этом! Хотя, возможно, это было даже к лучшему, поскольку у меня начинало ломить ноги, а скрюченная поза не способствовала улудшению циркуляции крови и работоспособности ног. Долго мне точно было не протянуть под диваном...

* * *

Ольга смогла выбраться во Дворец Спорта только после обеда. Помпезное название бетонной глыбы было чуточку не в масть, уж чем—чем, а дворцом назвать серую коробку никак не хотелось, особенно после великолепных массивов действительных дворцов монархии. Оставалось лишь тяжко вздохнуть: каково время — таковы и дворцы! Ольга, как самая нормальная посетительница какого ни на есть, но все таки дворца, поторкалась в парадные двери, выходившие прямо на улицу по которой ее довезла “любезная” маршрутка. Было закрыто и темно. Она уже совсем собралась кричать “ау!”, как ее взгляд упал на маленький листочек позаимствованный у первоклашки в тетрадке, это можно было понять по крупной линейке, которой он был разлинован. На листочке неуверенной рукой было начертанно: “Вход сбоку!”, после чего такая же неуверенная рука вывела дрожащую стрелу. Это живо напомнило Ольге золотые детские годы с играми на ориентирование, смысл которых заключался в походах по стрелкам в разные интересные места. Вот и теперь в надежде обнаружить вход Ольга попыталась обойти в указанном направлении здание и обнаружила железный забор с проходной. В маленькой будке сидела старушка и вяло стучала спицами, почему бы в самом деле не постучать спицами, особенно при такой работе.

—Мне бы в секцию шейпинга, бабуль, попасть! — пояснила Ольга, едва бабушка оторвала взгляд от интересного занятия.

—Шейпнинг говоришь? — на секунду задумалась она, — так это, за “Ритуальными услугами” прямо ваш шейпнинг и распалагается, это значит вторая дверь...

Ольге осталось только поблагодарить и призадуматься над вечными вопросами: это что за контора такая ритуальная, если после нее сразу шейпингом хочется заниматься? Скорее всего там такие цены, что волей неволей запляшешь и шейпингом и брейк-денсом, лишь бы не попадать к ним в руки. Черная массивная дверь с позолоченной ручкой отчасти оправдала подобные подозрения. Рядом с дверь висела табличка в советском духе: “Добро пожаловать!”, а ниже красными буквами была выведена приписка: “Инвалидам и участникам ВОВ вне очереди!”. Ольга потихоньку пришла в полный экстаз от подобных заявлений, и только когда увидела след от надписи, которая парила над первыми двумя, находясь как-то в стороне: “Вино-водочный отдел”, многое уяснила для себя нового.

Шейпинг-залы находились на втором этаже большого здания, почти на высоте птичьего полета, если птицы, конечно, так низко летают, то есть на высоте камаринного полета, которые наверняка летают именно на этой высоте. Их было собственно два. В первом, судя по листочку прикрепленному на дверь, группа занималась по вечерам, называясь при этом “оздоровительно-восстановительной”, во-втором же днем, причем занятия должны были состоятся с минуты на минуту. Ольга не поняла по какому профилю эти группы, но решила рискнуть податься именно туда, потому как не очень представляла себе оздоровительно-восстановительные сеансы для своей фигуры (женщины легче способны впасть в иллюзии, которые им нашептывают на ушко). Во всяком случае если даже представляла, то глубоко скрывала потребности своих форм. Принадлежа к разряду удивительно стройных женщин, независимо от потребляемого рациона, ей не приходилось по этому поводу сильно напрягаться и претендовать на “Оскар” за удивительным образом сыгранную роль.

Дверь во второй зал открыла перед ней паркет, красиво уложенный метров десять, напоминавший о потрепанном линолеуме в собственной квартире, на котором хихикали несколько девчушек разного возраста, в разных спортивных, и не только, формах. Ольга нацелилась на крайнюю и возвела на нее свои ясные очи:

—Мне бы тренера вашего, это... увидеть... поговорить...

Крайняя не реагировала, зато заговорила другая, безмолвно наблюдавшая за их разговором:

—Андрей еще не пришел, а вы по какому поводу к нему, если записываться, то бесполезно, у нас группа переполнена, вас все равно к Светлане Федоровне пошлют! — грозное Светлана Федоровна, не возымевшее никакого действа, только укрепило решимость Ольги встретиться именно с Андреем.

Она не успела примоститься на широком подоконнике, как вскоре появился и он, довольно молодой парень с наметившимися залысинами, крупный для своего роста, который был чуточку выше среднего. В его фигуре угадывался бывший спортмен, который недавно положил половину молодости на многотрудные занятия, и с таким же успехом положил потом на многотрудные занятия. Мышцы не замедлили откликнуться на его бездействие и поплыли. Все это Ольге стало очевидно, едва Андрей снял ветровку и остался в легкой черной майке. Новенькую девушку он заметил не сразу, но заметив сразу же подошел:

—Вы что-то хотели или с кем-то пришли? — спросил он просто, без тональных закидонов, словно закатил легкий шар в лузу. Если, конечно, такие в бильярде бывают, я пока не встречал, но и знакомство мое с этим видом жизнедеятельности весьма и весьма условно.

Ольге пожалуй было странее, если бы произошло обратное, поэтому она не обратила внимания на эти тонкости обращения общения.

—Я хотела бы у вас жирок свой согнать, — она лучезарно улыбнулась, беря в союзники собеседника, в смысле: ну мы-то ведь знаем, что мне нечего сгонять, — но говорят, что у вас уже полная группа, может быть вы найдете местечко для меня?

—Может быть... — послал ответную лучезарную улыбку Андрей, — может пройдем поговорим об этом. Девушки, а вы пока разминайтесь, можете включить спокойную музыку, Полина, ты за главную!

Выбранная девушка, собранная, словно зажатая струна, блондинка, тут же выпорхнула вперед. Вскоре за спиной у Ольги уже раздавались точные инструкции и реплики. У нее заныло в груди и перекинулось холодом на зубы. Именно таким образом нахлынули школьные воспоминания о подобных зубрилках. Оставалось только сплюнуть внутренне и пройти в указанную дверь, которая вела в маленькую комнатушку, может быть именно для этих целей и предназначенную.

Андрей, стоя, посмотрел в какие-то бумаги и только потом поднял глаза на Ольгу.

—У меня в группе есть одно местечко, оно как раз для вас, если хотите можете прямо завтра и приступать. Занятия два раза в неделю, думаю вам хватит для того, чтобы лишний жирок согнать!

Они оба и разом замолчали. В комнате была слышна только музыка, доносившаяся из зала. Он молчал естественно, ожидая какой-нибудь реакции с ее стороны, она же молчала, поджидая что же он произнесет. Подождав так несколько тягучих мгновений, они разом заговорили, перебивая друг друга, она с благодарностями по поводу места в группе, а он интересуясь, что еще понадобилось девушке. Она замолчала, подождав окончания потока его слов , и лишь потом тихо спросила:

—А вам ни о чем не говорит имя: Кристина Павленкова? А имя Вероника Сазонова? — с трудом вспомнила фамилию Ольга.

—А зачем вам? — насторожился Андрей.

—Так, она подружка моей младшей сестры, мы встречались пару раз у нас дома. Она очень ругалась на ваши методы работы. Вы же должны знать, что она участвовала в конкурсе красоты и не очень удачно у нее это получилось, подружке ее повезло больше...

Андрей казалось всерьез обиделся:

—Она вообще одержимая! Знаете, “Мисс Тверью” стала наша воспитанница, которая несколько лет уже занимается с нами. Так знаете, эта самая девушка, Кристина кажется, устроила той дикий скандал, на весь клуб орала про постель, через которую, та якобы получила свою награду, что убьет ее, киллера наймет, ну какие глупости может кричать не совсем трезвая девочка... Не хотел бы я оказаться в тот момент на месте Ирочки. Мы, конечно, пытались урезонить Кристину, она ведь еще совсем дитя, малолетка, ей всего лишь пятнадцать или около того, поэтому она и делала необдуманные поступки. Жаль, конечно, что Кристина осталась такого плохого мнения о нас, но мы сделали для нее все что могли.

—Понимаю, — кивнула Ольга, — и часто с ней такое случалось?

—Что случалось?

—Подобные истерики конечно.

—Никогда. Она всегда была такая собранная, ответственная, да и природа ее явно не обидела, она же после конкурса получила предложение рекламировать какой-то мебельный салон. Я даже не могу представить, что тогда на нее нашло. Даже Ирочка, которая собирается на конкурс “Краса России”, не получила, кроме призов, ничего конкретного после конкурса, а Кристине предложили сниматься и такая реакция на какие-то субъективные оценки жюри!

—А вы не знаете, Кристина уже снялась в этом ролике, или еще нет?

—А зачем это вам? — впервые поинтересовался Андрей.

—Я из журнала “Деловая женщина”, нашим читателям были бы интересны первые шаги моделей, тем более, что Кристина, кажется несовершеннолетняя. Представляете сколько девчонок хотели бы повторить путь Кристины, если она уже поработала моделью. У вас тоже явно не уменьшится от этого работы! — привела последний свой обычный аргумент Ольга.

—”Деловая женщина”? — переспросил Андрей, — но он, кажется, издается в Москве...

—Естественно, но вы думаете, что только в Москве существуют деловые женщины? Наш журнал расчитан на аудиторию всей страны, на новую зарождающуюся аудиторию, наш для женщин, котрое умеют постоять за себя перед лицом жизненых невзгод! — немного пафосно пропела Ольга.

—Я понимаю, — растерялся Андрей, — но эта история с роликом вряд ли настолько интересна, что бы появится на страницах вашего журнала. Там в последний момент Кристину заменили на ее подругу, так пожелал хозяин салона, заказчик рекламы. Говорили, что подруга Кристины, дочка его друга, поэтому он и составил протекцию...

—Даже так!? — поразилась Ольга невероятной истории, с неожиданным концом, — и что же подруга, неужели стала как ни в чем ни бывало сниматься в этой рекламе?

—Этого я не знаю, об этом лучше спросить у моего друга, у Матвея, он был оператором этого ролика, неплохие, между прочим, бабки срубил...

—Что ему впервой что ли? — поинтересовалась девушка, поджидая координат этого самого оператора. Парень явно не понимал этого, углубляясь в дебри бедственного положения своего друга, но в все же заметил напряженный взгляд девушки.

—Я что-то не так сказал? — поинтересовался он.

—Да нет, все так, только я не настолько хорошо знаю вашего друга, а для того чтобы мне с ним переговорить, мне необходим хотя бы его телефон!

—Почему телефон, я могу дать вам его адрес, после того как вы запишетесь ко мне в группу...

—А давайте я завтра подъеду и запишусь.

* * *

Мансарда обитания того, с кем необходимо было поговорить Ольге, раполагалась в центре города, поэтому спрыгнув и подножки тролейбуса, на котором ради экзотики было решено прокатиться, она пошла пешком. Давно уже позабывшая что такое центр города в пешем варианте, девушка удивилась разительным переменам то тут, то там вылезавшим наружу. Повыраставшие после обильного дождя перестройки разнообразных форм ларьки постепенно исчезали с лица главных улиц. Там где они оставались, больше не пахло разнокалиберностью и разношерстностью. Все это заменялось на комплексы торговых точек с более или менее осмысленной планировкой. Чаще всего комплексы оформлялись в китчевом псевдорусском стиле с пласмассовыми навесами, которые были приспособлены и оттенены деревянными деталями оформления. Все вместе оставляло лучшее впечатление, чем царивший до этого хаос. Дома, правда, так и остались с поясной расцветкой: на уровне первого этажа яркой и оригинальной, начиная со второго хаотичной и облупленной. Но начало было положено, а продолжение подскажет сама жизнь. Легкие с наслаждение принимали очередные порции напоенного речной прохладой воздуха. “Как много в жизни огорчений!” — подумалось девушке, когда она вспомнила дату последней своей вылазки на прогулку по набережной. Новая роль примерной девушки ей в момент почему—то разонравилась, но она не стала зацикливаться на своих новых ощущениях, оставив их на потом, тем более вскоре показался номер дома, в котором, судя по координатам, и находилась та самая мансарда, куда она направлялась.

Чтобы подняться наверх, ей пришлось довольно долго искать путь, по которому можно было бы обойти целый квартал стареньких домиков, словно слепившихся вместе в длинный “экспресс” . Арка была для нее словно манна небесная, и она с наслаждением нырнула под ее своды, оказавшись по другую сторону вереницы домов, блиставших своей историей и зеркальными окнами первых двух этажей и полуподвалов.

За нужной дверью долго не открывали. Вскоре за дверью послышался недовольный басок:

—Кого еще черт принес в такую рань!

Ольгу поразила вежливость собеседника и его понятие о рани в четыре часа послеобеденного времени.

—Я сотрудник фирмы, мне сказали, что вы снимаете рекламные ролики, нам как раз нужен хороший оператор! — медовым голосом пояснила она двери, даже не собиравшейся открываться.

—Сейчас, — тем же медленным баском произнесла дверь и позволила себе начать громыхать.

В открытом проеме появился чуть пожухлый ангел с неприглаженными кудряшками на голове, рассыпавшимися по шее в совершенно свободном полете. Ярко-синие глаза его, широко распахнутые, не оттенялись белесыми ресницами и потому казались еще больше. Детские ямочки на щеках делали сходство с небесным жителем жутким. Парень похоже привык к малому “остекленению” встречавших его впервые людей, поэтому спокойно выждал несколько секунд, надеясь на природную способность организмов оживать, или хотя бы на природную скромность женского пола. Не дождавшись подобных глупостей со стороны Ольги, он решился пуститься в атаку.

—Ты так и будешь пялиться или все таки пройдешь?! — недовольно одернул он зазевавшуюся девушку.

Той пришлось смущенно опустить взгляд и шагнуть в полусогнутом положении в пространство квартиры. Квартира, собственно, на квартиру была мало похожа, скорее она сошла бы за мастерскую какого-нибудь художника. Посередине большого пространства стояло нечто подобное на ложе с явными следами недавнего пребывания в нем тела. Чуть дальше перемигивался сам с собой крича: “Touch me” музыкальный центр, рядом с которым стоял небольшой стеллаж с дисками. Возле окна на небольших горках были раставлены большие деревянные ящики в которых что-то активно кустилось и цвело расплываясь всеми цветами радуги.

—Осмотрелась? — терпеливо подождав осмотра достопримечательностей спросил парень, — может теперь скажешь, зачем я тебе понадобился? Насчет рекламы это же чушь, не так ли?

Похоже неисчерпаемые запасы его терпения начали просто и быстро истощаться.

—Угу, — виновато подтвердила девушка, — мне бы о рекламе вашей мебельного салона поговорить, если это возможно...

—А зачем она вам? Тридцатиминутная съемка детишек на диванах. Это самая скучная дрянь, которую мне приходилось когда либо снимать!

—Как детишек, там же девушка должна была сниматься?!

—Должна была, но они обе не стали сниматься. Я успел бутылок пять пивка выжрать, пока они метались от одной дуры до другой полоумной, особенно босс этот из мебельного был в ярости, вот он и выгнал обеих девок. С ним детишки какие-то были, то ли племянники-школьники, то ли седьмая вода на киселе, так вот он их и заставил прыгать по диванам своим вместо девок. Я потом смотрел, такая лажа, что я даже перепил с расстройства.

—А что ты ожидал? — рассмеялась искреннее девушка, — Феллини рекламного ролика? Или Спилберга?

—Да хватило бы и Михалкова! — заулыбался парень, — развернуться здесь все равно не дадут, реклама — самое консервативное дело.

—Кто так говорит?

—Все так говорят, а если не говорят, то считают именно так!

—Ты же так не говоришь, неужели тебе не достаточно?

—Нет! — пожал плечами парень, — законы жанра!

—Ладно тебе: законы жанра, законы еще какие-то! В этой жизни у жанров почти не остается законов. Законы придумали большие толстые дядьки, чтобы самим не соблюдать их, а уж у жанров какие могут быть законы, их придумали те же самые дядьки, которые сами ничего не умеют, но зато с огромным удовольствием разглагольствуют о всяких разных вещах... Не надо быть таким же занудой! Хорошо?

Парень прозрачно посмотрел на нее словно ее не было в комнате, взгляд вечного скитальца, не останавливался ни на чем, скользя медленно по комнате...

—Послушай, — не унималась Ольга, — ты на колесах? — она дернула его за край одежды, для того чтобы привлечь к себе внимание. Но это пожалуй было излишним...

—В смысле машины?

—Да...

—Есть машина, только она старая, может запросто развалиться! — улыбнулся он, — мне не хотелось бы посередине города встать на этой развалюхе и обдумывать положение.

—Так мы за город поедем! — обрадовалась Ольга, — мне на дачу надо съездить, а не успеваю, может подбросишь таки, а по пути поговорим. Хочешь я деньги заплачу?

—Зачем, все равно тебе придется раскошелиться, если ты собираешься добраться до своей дачи...

Почему она увлеклась такой наглостью, она и сама не могла понять, но ее удивило пожалуй не собственная наглость, а его быстрое решение, ей даже не пришлось его сколько нибудь уговаривать.

При входе в гараж она была готова ко всему, тем более парень предупредил ее об антикварной модели машины, но чтобы такое... Ольга впервые удидела, как выглядит машина ее дедушек и бабушек, то есть машина марки “Победа”. Она ощутила острый укол зависти той оригинальности, которой надо обладать, чтобы запросто ездить на такой машине...

Как бы там не было, вскоре они неслись по дороге на северо-восток от города.

* * *

В мастерской сидело только несколько мужиков. Курили в стороне от машин и левых клиентов. Здесь вам могли отремонтировать все что угодно, от “запора” до последней марки “мерса”, лишь бы с кошельком у вас было все в порядке. Водиться в нем могло тоже, все что угодно, от долларов до гвинейского “фунта-стервинга”, главное было исключительно количество и достаточная конвертируемость на терретории нашей благословленной Родины. Они спокойно могли повесить табличку на входе: “Отремонтируем все!”, и что удивительно вполне могли это сделать. Мастерская, вообще-то когда-то, относилась к торфопредприятию. Каким боком — это уже серьезный вопрос и совершенно философский. Поскольку относиться было больше не к чему, торфопредприятие, разделившись, медленно но верно уходило под весенний лед российского “капитализма”. Каким чертом она все еще продолжала работать — совершенно отдельный вопрос, это было похоже на тело в морге с исправно работающим сердцем, к тому же с переполненными кровью сосудами.

Вид мастерская имела не самый приличный по сравнению с Голливудом, но в сравнении с Беверли-Хилз и поселок явно чуточку проигрывал! Зато несколько машин, которые стояли особняком в углу вполне не затерялись бы даже там. Остальные, еще советских времен машины, большей частью грузовые, притулились в другом углу. Так прошла граница нашей жизни! Сколько из них стояло на ходу было не очень понятно, да и проверить это было невозможно. После того как торфопредприятие, к которому мастерские относились словно инфузория-туфелька раздвоилось, причем, в отличии от последней твари, получились, в итоге, две нежизнеспособные части. Вода стала такой мутной, что многое стало просто невозможно проверить. Одно было совершенно ясно, формально машины вместе с гаражом и работавшими там людьми относились к одному предприятию, а бензин, который находился в этом же гараже и вся руководящая бугалтерия относились к другому торфопредприятию. Полное развоение личности, потому как руководил этим безообразием один и тот же человек, только заместителей имел разных. Зачем такие сложности были ему нужны? А деть их было некуда, заместителей то есть!..

* * *

—Доехали, блин! — Ольга, в сердцах, аж крякнула от возмущения.

—А что, доехали даже дальше, чем можно было расчитывать. Моя старушка пробежала очень даже хорошо!

—А что же теперь она чихает и пыхтит? Прямо рекорд скорости, блин!

—Я ж не обещал золотые километры! Да вон какая-то мастерская, может там что-нибудь найдется для моей старушки!

Матвей притормозил вместе со старушкой возле ворот мастерской. Мужики устало не реагировали на доносившийся шум мотора, поэтому “пожухлому ангелу” своей старушки пришлось вылезать из ее не очень комфортных, но столь любезных родному сердцу объятий.

—А механики здесь есть? — наивно округлив для убедительности глаза, поинтересовался Матвей.

—А что надо-то? — поднял взгляд от карт самый малой из них.

—У меня втулки стучат, боюсь мотор долго не выдержит такого форменного издевательства!

—А мы тут при чем? — справедливо спросил малой, оглянувшись на “старушку”, из окна которой выставилась полоумная девушка, которая просто чудом не застряла в оконном проеме, — на такую образину у нас деталей нет!

—Это раритет! — гордо обиделся водила, — а ты образина, тьфу! В любом случае на ней движок шестерки стоит! От шестерки у вас детали надеюсь есть!?

—От шестерки есть! — меланхолично согласился малой, — только все равно больше возни с твоим металоломом!

—У меня не только металолом есть! — спокойно пояснил водила, — у меня и баксы водятся...

—А если водятся, чего же ты металлоломом до сих пор увлекаешься? — не особенно поверил малой.

—Давай сотню задатку и подходи завтра! — перебил его рабочий постарше, — сделаю я тебе твои втулки! У меня первая машина тоже “Победа” была, уважаю я ее, поработала “старушка” в свое время!

Веское слово рабочего подействовало и на малого, тот только махнул рукой, что позволило Матвею направиться к машине. Едва он уселся за руль, он мило улыбнулся своей спутнице и спросил невинно:

—Ты назад в город когда-нибудь хочешь попасть?

—А что случилось? — заволновалась та.

—Да баксы давай, сотню не меньше...

—Что так дорого? — не удивилась наглости Ольга, помня что сама в порыве слабости оказалась дурой.

—Нормально, в прошлый раз мне сразу двести пришлось отдать. Конь-то мой раритетный, а раритет хоть борозды и не портит, но лечению поддается туго!

—Ладно, — потянулась в карман с таким видом, будто лезет в мешок со змеями, Ольга, — держи сотню...

Избавившись от колымаги, которая на удивление далеко прикатила их, они пораспросили дорогу и отправились на поиски удивительно забытой богом и людьми дачи в затерянном в великих торфянниках поселке, начинавшемся прямо за поворотом.

* * *

Леха сидел напротив Стаса и “крутил лапшу”, в смысле чинил тому форменный допрос. Кафушка, где это происходило, давно уже перестала быть обычной забегаловкой, хотя по ее виду нельзя было это сказать. Расположенное в стороне от главных “артерий” поселка в довольно глухом районе заведение не только не обонкротилось, но и даже имело наглость процветать. Почти пустой зал с несколькими бледными тенями вместо посетителей, не считая говорящих, никак не могло навести на мысль, что это высокодоходное дело. Если же судить по недавно произведенному евроремонту, то впечатление оставалось прямо противоположное. “Вопрос века” для официальных налоговых органов, был решен для простых обывателей поселка уже давно. Для многих из них кафушка стала едва ли не домом родным в смысле удовлетворения их страстей, в очень большой степени незаконных. Но этот вопрос мало тревожил пока Леху, гораздо интереснее для него было прояснить для себя некоторые вещи, на которые свет был способен пролить только Стас, довольно хорошо знавший Веронику. После того, как Леха пару раз вытащил Стаса из передряг, в которые тот поначалу попадал: однажды даже спас ему жизнь, Стас охотно делился всеми новостями, которые не касались его интересов. Делал ли он это в благодарность или из мести — никого особенно не интересовало, поэтому об этом знал только он один. Поэтому Леха сразу приступил к главному:

—Вероника что-то имела на Павла? Она его прижала? — он покрутил стакан в котором пузырилась мутноватая жидкость, называемая в здешнем заведении пивом.

—Не могу знать, начальник, — при упоминании этого слова Стасом Леха поморщился, но смолчал, — она просто бесится при одном упоминании его имени. Вполне может быть, что она кропает себе в узелок кой-какие дела. И потом, ее папочка не последний человек, как сам понимаешь, может быть что-то было у него, и девица просто потихонечку это умыкнула...

—Конкретнее можешь! Как ты это себе представляешь: девчонка в маске с фомкой наперевес что ли?

—За конкретнее в наше время запросто можно и к праотцам отправиться. И потом, много желающих нашлось бы для того, чтобы отправить Павла к предкам. Все что я знаю, так это только то, что она встречалась в домике, ну том на озере с Арсеном. Такие люди, как этот бешенный просто так кататься из города не будут. В народе говорят дела у него были, виды на пару точек в городе, которые держал этот придурок Павел...

—Ну это ты загнул, что может девчонка дать такому человеку, как Арсен!? Даже если у нее и есть пара бумажек на Павла, ты думаешь, что Арсен такой человек, который на бумажки обращает внимание? Может он дачку себе хотел присмотреть, места-то у нас все круче, скоро с Новодевичьим, которое в Москве сравняемся!

—Не знаю, начальник, свечку не держал, промеж ними амурчиком не пролетал! Но приежал он сюда именно к ней, а не к папочке, это факт, это могут тебе все ребятишки подтвердить. А бумажки...хорошая бумажка, гражданин начальник, даже Арсену внимание может подлечить...

—Да, нет, не верю, что может иметь сопливая девчонка?! — призадумался Леха, — а что ты сам-то думаешь, зачем Арсен сюда приезжал? И почему в домике, а не здесь, в кафушке?

—На людях дела никогда не делаются! — словно больному принялся объяснять Стас, — а насчет “зачем”, то так... Есть парочка непроверенных лаж, но зачем мне нарываться, пока я в стороне, на дереве, как та обезьяна, у китайцев которая была и на тигров смотрела, мы-то люди маленькие, зачем нам чужие крутые игры, у нас и своих хватит!

—Не темни, что там у тебя?

—Да вот поговаривают, что девочка эта код к одной хитрой машине случайно подглядела, да и попользовала эту машинку на полную катушку. Умной девочка оказалась слишком...

—Ты сам-то хоть веришь в эту чушь?

—Это в детском садике играют в “веришь-неверишь!”, у нас другие игры “знаешь-не знаешь!”, так вот по этой игре пока выходит “не знаешь”. Так что я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал...

—В жмурки играешь ты, а не в “не знаешь”, ну а вторая лажа, она-то чего нам готовит?

—Эта уж совсем лажа полная! — Стас поставил свой стакан на стол и откинулся на стуле, — поговаривают: собирается девочка подработать на Арсена!

—Ей-то это зачем, что у папочки деньги куры поклевали что ли? Да и как она может подработать на него?

—Да ты вообще дремучий человек, как я погляжу. У нее папочка такой же, как у меня мамочка!

Учитывая то, что Стас вырос в приюте подкидышем, Леха понял на что тот намекал, но совершенно не предполагал такого оборота событий.

—Это еще откуда известно?

—Это неизвестно, — передразнил Стас собеседника, — только ленивому, начальник. Сазон потому и разбежался с женой своей по тихому, что и ему стало известно. Он, говорят, даже на этот, на анализ кровь возил в Москву в какую-то больницу. Подарочек такой женушка ему устроила прямо на юбилей! Ну, как, ты отказался бы от такого подарочка?

Леха только присвистнул в ответ. “А дальше все красивше и красивше получается!” — процитировалось ему от удивления.

—Но если Вероника не его дочь, что же он к мамочке не отправляет ее, в город?

—По-моему ему уже все равно! Это же как серпом сам знаешь где, после этого становится все равно...

—Что-то на Сазона не похоже...

—Ну не знаю что на него похоже, а что нет! Ты сам подумай, что сам-то делал бы, если такое и с единственной дочкой...

—Да, дела... — только и оставалось присвистнуть Лехе, “разминая” стакан в руках, — и что теперь Сазон делать собирается?

—Да хрен его знает, пока полное молчание, ни бу, как говорится, ни му...

—С другой стороны, что же он такого особенного может придумать?

—Не знаю в его голове с экскурсией не бывал! — Стас протяжно и призывно зевнул, и откинулся на сидении, держа недопитый стакан в руке...

* * *

“Что-то я того, не въехал!..” — успел подумать Санек, получая очередной удар. “Затянулось что-то все!” — подумалось со своей стороны его собеседнику — “А как мог был жить!”. Вслух сказал третий лысоватый мужик в тонких очках:

—За что девку испоганил? Давай колись...

—Какую еще девку?! — очнулся Санек, — да вы что, мужики, фигню мне лепите? Что за девка еще?

—Деваха видная, сам знаешь, а вот за что тронул ее, ты сейчас спокойно нам расскажешь... — почти ласково проблеял лысоватый, — девку Вероникой зовут, красивая, понимаешь деваха...

—Тфу ты черт! — сплюнул со злости Санек, — зачем мне ее трогать, на кой она мне далась, я тоже жить хочу.

—Вот об этом ты нам сейчас и расскажешь, как ты жить хочешь!..

—Не я это, мужики, не я!..

—Да, брось, тебя видели там, где бросил ее, и видели там, где ты ее посадил в машину!..

—Кто?..

—Нужные люди видели...

Санек затосковал, только что успел выбить блажь из своей головы, эта старуха оказалась что, надо после ее травок, он был готов к радостям жизни в любую минуту, и стоило это удовольствие ему ровно полштуки баксов, а здесь уж и пришьют недорого возьмут. Деваха-то определенно сглазила его, недаром старуха что-то лепетала об этом! Ну с чего тогда всей этой кутерьме в жизни его начинаться: сначала полное “лю” и “один сплю”, потом жизни лишить хотят изверги...

—Эх, пропадать мне через вашу “крАсавицу, кАмсамолку” что ли теперь! Я ж ее где посадил, там и высадил, я просто поговорить по-хорошему хотел, по-нормальному! — от скуки и тоски зеленной Санек даже на нормальный язык неожиданно перешел, — она же хоть и маленькая, но шустрая такая, на меня такую тоску навела, хоть вешайся, я к Алевтине еле напросился, она полштуки баксов с меня скоммуниздила. Восприимчивый я оказывается! Мужики, ну сами пораскиньте мозгами, на кой хрен мне трогать малолетку, даже пальцем прикасаться, я что похож на самоубивца? Тогда ведь легче сразу пулю себе в лоб пустить... Вот не пустил, к вам попал, а все почему, а потому что не собирался к вам-то!..

—Ну что ты плетешь, что ты плетешь? Понимаешь, мужик, мы же тебя все равно убьем, Сазону хоть и никто оказалась девка, но ведь кто-то гореть за нее должен? Должен! Извини, мужик, тебе придеться гореть за всех сразу, что поделаешь, так получилось! Ты посиди пока мы тут покурим, потом к шефу пойдем, коли позовет. А шефу нынче лучше не попадаться, это точно...

“Чего же вы к нему собрались! — с тоской подумал Санек, — если он такой серьезный сегодня! Что-то здесь явно не то...”

—Мужики, слышь, может договоримся?! — “черт вы вас подрал с вашими заморочками! Сразу не убили значит что-то надо, иначе не стали бы столько тянуть! ” — подумал в сердцах Санек, — что надо-то от меня? — он подергал конечностями, которые начали затекать от бечевок, привязанных к седалищу.

—Ничего уже, мужик, от тебя не надо! Не фига было подъезжать не вовремя к тоскующим девицам! — заулыбался очкастый, а улыбка у него смахивала на гримассу Гуемплена, из душевной книжки Гюго, потому как после одной из разборок далекого детства застряла в него в кости памятка о ней в виде обломившегося лезвия ножа, потому и парализовало половину его морды-лица с застывшей полуулыбкой съехавших от неожиданности от такой наглости губ. Местные коновалы разумеется хотели вытащить кусочек детства из его физии, потому как ножик был неумело-самопальный а потому и детски-несерьезный, но очень уж далеко в кости застрял сей предмет. Удалять же еще и часть кости хирурги не захотели, потому как это было опасно делать рядом с таким тонким веществом, как серое. Не нашлось даже и после второго стакана такого аса ножа и скальпеля в среде местной хирургической науки, а вызывать из города не стали: много намечалось вони по медицинским кругам. Да и кусочек застрявший центробежно стремился к нулю. Недолго стаканясь, эскулапы решили что кусочек этот стремится не только к нулю, но и к полному расщеплению и растворению, потому и залили ранку дезинфекцией, и зашили от греха подальше. После того как стало ясно, что кусочек упорно не расщепляется и не растворяется, они списали все на миром еще не изученный феномен и спокойно выталкали больного из больницы, не приходя в сознание. После этого очкастый и получил кликуху “Лыбок”, от слова лыбиться.

—А ничего себе краля, да?

—Сам бы и попробовал! — обозлился Санек, — я-то тут при чем?

—Не при том, мужик, а при этом! — он явно что-то имел ввиду, но никто не понял его тонкого юмора.

—Чего-чего? — переспросил его напарник.

—А через плечо, что задумался, делай лучше свое дело! — зыркнул на него очкастый, который Лыбок.

“Да с этими не договоришься! — вновь напала на Санька дума думная, тоска тоскливая, — а если и отпустят, братва засмеет. Без вины обкакатый! Мочить, черт, придется, а это опять не резон!”. Санек хоть и габаритный был, а все же ручками, ножками двигал, веревочку передвигал и за шурупчик, который на стульчике цеплял. Оно, конечно, не слишком заметно, но все же. Да и уверенные в себе хлопцы, на беду свою, внимания на то не обращали: не змея же он в самом деле, чтобы из веревок просто так выворачиваться, а довольно здоровый мужик! Змея он или не змея, только голову на плечах пока содержал исправно, поэтому веревочка по ниточке становилась все тоньше и тоньше. Стул был до боли наш, совковый, кувалдой сколоченный, собран был на таких же шурупах, совковых, с заусенцами в полсантиметра и кривоватостью шляпки, которая вполне естественно, цепляла “нежную” ткань веревки и оставляла себе на память по кусочку.

—Может еще выпьем, братан! — парень без очков направился к стоявшему возле дальней стенки столу, — а то воротить от красного начинает!

—Воротить говоришь? — очкастый, который Лыбок, посмотрел в сторону стола явно принимая решения, — а водку жрать при виде красного не воротит? Давай наливай и мне...

Когда они оба оказались возле дальнего стола на котором стояла подпотевшая бутылка, Санек откинулся чуточку назад, пытался расслабить напряженные мышцы, чтобы резким рывком освободить свои конечности. Если бы это ему удалось, то медлить времени не осталось бы ни секунды. Наконец, выждав момент, когда оба его оппонента отвернулись одновременно к столу, Санек одним ловким движением взмыл вверх, одновременно делая рывок ногами, отрывая их от дерева сидения. Веревка, больше чем наполовину порваная, лопнула и стул оказался у него в руках.

Довольно метко попав стулом одному из парней по голове, пленник рванулся к двери на ходу попадая кулаком, вернее двумя, поскольку на руках его все еще болталась веревка и в Лыбка. Вскоре Санек осторожно перемещался по пересеченной местности хозяйственного назначения. Завод удобрений он узнал не сразу, поэтому вначале метался за металлическим ангаром в поисках выхода. Лишь потом до него дошло где он находится, поэтому быстро пришло решение. Поскольку он по собственному опыту знал, что выбраться за территорию завода проще простого, даже если не отключат двойную колючую проволку под напряжением. Всегда можно найти сто лазеек, как в самой ограде, так и помимо нее. Пришло решение попытаться пробраться поближе к конторе. Да и парни, его “друзья”, долго лежать в отключке были явно не намерены. Если и было решение хоть что-нибудь разузнать, то необходимо было поторопиться.

* * *

Утро не задалось. Коко приехал из Москвы с запиской от Фреда. Тот остался доволен перечисленной суммой, но по физиономии самого Коко было видно, что остался недоволен он сам. Коко в миру вообще-то назывался Денисом. Такую суетную кликуху ему придумала его подружка, одновременно подружка Лизы. Все началось очень странно. С рождением ребенка взрослый дяденька совершенно обезумел, и вместо того чтобы сюсюкаться с телевизором, он принялся активно сюсюкаться с дитем. В итоге на протяжении долгого времени друзья, которые отваживались с ним общаться в то время, только и слышали это странное “ко-ко”. Пока они потихоньку шизели за время разговора, во время которого все слова заменялись производными от этого ненавистного “ко-ко”, Денис радосно размахивая руками вводил их в мир своих возрений на эту жизнь. Когда он начал снимать девушку в ночном клубе, в тайне разумеется от жены, фразами типа: “Пококоемся чуток, или перекокоемся еще?”, все окончательно вслед за этой девушкой “ококорились” и спокойно прилепили ему ярлык “кококнутый”. Окончание потом испарилось, а первая его часть осталась, так просто Денис и стал не иначе как Коко.

Так вот, этот самый Коко требовал определенных усилий в денежном варианте, поэтому Лизе пришлось поделится с ним наличностью. Поскольку вариант его дележки информацией с чужими лапами ее явно не устраивал, замок на его губах не мог помешать. Коко уехал довольный и благостный. Но Лиза испытывала усталось от общения с подручным Фреда, в миру просто Крюгера. Тот был деятель искусства, но пока не мог воплотиться в реальность, оставаясь только мифическим деятелем искусства, то есть все знали что он деятель, но результатов его деятельности во благо искусства пока еще никто не встречал, разве что он сам в бредовых снах и воспаленных беспробудным самолюбованием фантазиях. Но умения в скульптуре у него были поразительные. Он как-то в шутку слепил головку Лизы, и она свято возликовала освященная силой искусства. Лиза когда-то искренне верила в это самое искусство, но постепенно вера эта трансформировалась в подобие интересса, когда особенно нечего было делать истомленной по настоящему искусству душе.

У Лизы прыгало настроение словно шар от пинг-понга. В последнее время она все тяжелее и тяжелее воспринимала суетную жизнь, что-то словно надломилось в идеально устроенном быту, и хотя и времени прошло уже немало, что не оставляло ее, какое-то смутное беспокойство и тоска. Поэтому когда позвонили с завода удобрений, акций которого у Павла тоже оказалось довольно приличное количество, и ласково предложили продать их заинтересованным лицам, она хоть и не ответила ничего определенного, но решила не спешить с продажей и заняться самой выяснением всех обстоятельств дела. Лиза справедливо решила, что дальнейшее прокисание в четырех стенах дома повредит ее психическому здоровью, поэтому выбралась с экскурсией на завод.

Лиза с образованием “мОляра”, как было записана ее профессия в одной из медицинских карточек и не надеялась понять много из того, что ей втолковывали встретившие ее люди, которые просто не могли отмахнуться от нее, поскольку, входя в совет акционеров, она внушала уважение. Лишь несколько вещей она поняла совершенно точно. Первое вещь говорила о том, что производство не такое убыточное, как ей попытались внушить. Об этом с протестом говорил весь ее здравый смысл и стоянка возле конторы, на которой ее машина оказалась не самая крутая. Второе обстоятельство внушало ей то, что ее ласково пытались оттеснить от предприятия без лишнего шума и треска. Третий вывод, который совершенно отчетливо познала для себя невольная совладелица заводика, отражал возникшее противоречивое чувство протеста. Такого грубого “тонкого” пинка под зад ее нежная душа не сможет выдержать! В ней поднималась волна так знакомая когда-то, но под слоем хорошей жизни подзабытая, волна вынесшая ее из простых работниц на гребень, волна внутреннего несогласия с предлагаемыми условиями. Раньше все это вылилось в настойчивое желание и стремление устроить свою жизнь, теперь это грозило вылиться в войну с тем же самым миром, который все так же ничего просто так не хотел отдавать. Она уже заранее знала, что победа будет на ее стороне, как бы она, эта самая Ника, не выглядела...

“Ника”, она печально улыбнулась, Ника, Вероника, бедная девочка, так похожая на нее саму когда-то. Девчонку просто разрывало желание жить, всеми средствами жить только так, как ей представлялось возможным, желание разрывать серые стекла, которые наваливаются подчас по жизни не давая развернуться, не давая возможности взлететь над сабою самой. Единственное что их отличало было то, что старт предполагался разный с разных позиций, хотя теперь все не имело значения: девочка уже стартовала в жизнь неожиданно резко и порывисто...

Новоиспеченная совладелица, долго осознававшая, и, наконец—то, осознавшая это, бойко пошла к машине, сделав знак провожающим, бросив на ходу:

—Значит мы договорились, завтра вы подготовите мне кабинет Павла! Провожать меня не надо!

Последнюю фразу она сказала скорее для собственного имиджа, никто и не собирался кидаться вслед за ней. Лиза в общих чертах знала то, о чем шепнул сейчас толстый парень своему начальнику. Это было что-то похожее на: “Что ты там будешь делать красавица? Поиграйся, через неделю ты сама сбежишь от нас!”. “Посмотрим, время покажет!” — скорее для себя подумала она, чувствуя, что в чем-то они были правы, ей предстоит невыносимо тяжелое время, если она не образумится. Но образумиться значило сдаться, а этого ей точно не хотелось.

Когда она уже выехала за ворота заводика послышалось движение со стороны заднего сидения.

—Мерси, мамзель! — басок прорезал воздух.

Лиза успела удивиться, качнуть рулем, вывернуть машину из того стопора, в который она вошла и выругаться одновременно. Притормозив возле обочины, она обернулась назад и увидела обескураженную физиономию Санька.

—Ты что, водить не умеешь? — спросил он почти ласкового от пережитого адреналинового всплеска, — так пожалуй и самоубийством можно покончить!

—А ты что предупреждать не умеешь! — орала в свою очередь Лиза, — я что похожа на самоубийцу!

—А я, что похож... — заскучал Санек.

—Этого я не знаю, знаю только одно, сейчас ты поднимешь свою задницу с сидения и выметишься отсюда, пока я кого-нибудь на помощь не позвала, ты же, если я правильно поняла, совсем этого не хочешь!

—Не хочешь... — тосковал Санек, — и ты не хочешь проблем, я же могу прежде чем поднять свою задницу и шейку по пути обломать! — он в мановение ока прижал ей горло рукой, — ну и как все еще хочешь позвать на помощь? Я же тебя сразу узнал. Представляешь, удивительно, но никто даже не заплачет от твоей преждевременной кончины. Шейку ты сама себе свернешь, так и запишут менты в своих протоколах. Никому ты, оказываешься, на фиг не нужна...

—А тебе...значит нужна? — отплевываясь, прохрипела она, — и на какой фиг я тебе понадобилась? Кстати, может сначала отпустишь меня?

Он ослабил хватку:

—Знаю зачем ты сюда приежала, что схавать тебя милочка хотят? Схавают, будь уверена, схавают и не подавятся. Тебе бы глупышке, сразу все и продать, когда предлагали нормальные, реальные деньги, но ты же крутая...

—Тебе-то какая разница, это не твои, а мои дела! Или решил тоже урвать кусочек?!

—Нужна ты мне, вместе со всей своей начинкой. Просто у меня тоже проблемы кулинарного характера, но как говорится: “Характер у одиночества крут!..”. Мне просто стало жаль тебя, вот такой я до-о-обрый доктор Айболит...

—А я кто по твоему, кошка что ли?.. —поинтересовалась она не считая разговор законченным. Просто справедливо решив, что посреди дороги они рискуют быть замеченными, завела мотор, — или макака какая!..

—Даже если макака, то очень даже симпатичная...

—Без намеков, а то я точно закричу...

—Что такая нервная?

—Нет, предусмотрительная... — хохотнула она.

Лиза задумалась. Пожалуй он был прав, нормальный мужик ей, в ее ситуации, точно бы не помешал, но не первый же встречный-поперечный. Одно ей было совершенно точно понятно, уж если мужик бежит с завода, то у него серьезные проблемы с теми, с кем начинаются ее проблемы. А поскольку эти проблемы начинаются, то дома тоже неплохо бы кого-то иметь, чтобы не придушили ненароком ночью. Если бы этого послали именно за ее короткой жизнью он мог долго не церемонится, и проделать это сразу же, но ничего не случилось, можно было попытаться иметь с ним дело.

—Ну что, все прикинула, — попытался заняться ясновидением мужик, которому отводилось столько разных ролей в мимолетном размышлении Лизы, — можно знакомиться?

—А что знакомиться: бандит он и есть бандит! — зевнула девушка, — только я не “герла”, надеюсь это понятно!

—Бандиты всякие бывают! — задумчиво заметил Санек, — со всяким понятием...

—А я девушка без понятия, и хватит об этом. Может у одинокой женщины крыша слететь! Одинокой женщине это простительно!.. —закончила общение Лиза, выруливая к своему дому, — тем более я тебя знаю, тебя, кажется Санек зовут, я тебя у Павла видела.

—Было такое дело, не спорю, пересекались мы с твоим муженком, помнишь его еще, а?

—А ты бы не помнил? Я же даже не знаю кто его так и за что...

—Я бы и не советовал особенно знать, это же как в казино, чем меньше знаешь, тем больше надеешся, а надежда в нашей жизни не последнее, скажу тебе, дело!..

—Филосов, бандит-филосов, куры не передохли со смеху, а?

—Как видишь, все еще золотые яйца несут, не все видать передохли, коли хавать хотят, даже на заводике нашем вшивеньком!..

—Давно ли он твоим-то стал?

—А с тех пор, как я его увидел! Прямо “лю” с первого “тьфу”!

—”Тьфу” я тебе обещаю по полной программе, а насчет всего остального, извини, мужик, подвинься...

—Понимаешь, красавица, двигаться мне некуда, приперло, раз я к тебе в гости набиваюсь.

—И чем это тебе молодая вдовушка не угодила?

—Пока всем ты хороша, милочка...

—Полегче на поворотах, занести может!

—Мне и поворачивать ни к чему: слишком много других дел!

* * *

Парни похоже не собирались убираться из домика. “Если они еще и пикник устроят, то мне придется потом отскребать свои парализованные ноги от пола!” — подумалось мне, но долго мне об этом не пришлось раздумывать, потому как меня привлек диалог, который происходил прямо чуть дальше и чуть выше меня. Вам никогда не приходило в голову, что это самое высшее издевательство над человеческим голосом, если все происходит помимо него чуть выше и чуть дальше, а ему нельзя прорвать блокаду тишины? Полное ощущение времени несущегося помимо тебя, не задевающего тебя ни единым своим перышком, если конечно приятель не соврал, и у времени дествительно есть крылья на которых оно и летит.

—Ну что, нашел? — проворчал один из парней, — здесь должна быть “торчалка”. Прошлый раз Верка мне не все отдала...

—И где ты собираешься найти ее в таком бедламе?

“Посмотреть бы сами вы как живете?” — внутрене сплюнул я на резкое замечание парня.

Движение в комнате усиливалось. Они кажется собрались все перевернуть верх дном. Если бы это произошло, они непременно наткнулись бы на мою полупарализованную фигуру. Необходимо было что-то срочно предпринимать, но пока не приходило в голову что.

—А ты слышал что с ней сделалось, говорят, что ее все таки трахнули?

—Все может быть, а тебе это зачем? Это ее проблемы, ты лучше дурь ищи!

Они вновь принялись за свои поиски сокровищ в их представлении оных, и чем дальше шарился один из них с порванной джинсовой ногой, поскольку все остальное было скрыто от моих глаз, все ближе подбирался к моему укрытию. Вторые, более прилично упакованные ноги, ходили возле другой стенки и угрозы моей парализации конечностей не представляли. Конечности, занятые поисками сокровищ, были довольно массивными, насколько мне позволяла видеть щелка в которой они время от времени появлялись, принадлежали скорее всего таким же массивным торсам. У меня неожиданно возникло подозрение и то ли от него, то ли от не слишком комфортного положения моих ног, но я заорал, если не “Еврика!”, то что-то близкое к нему по звучанию. То что я увидел после неожиданного, даже для самого себя, появления в поле зрения, было достойного кисти великого художника, если таковые не перевились и не измельчали еще. Две перекошенные физии молча и трепетно взирали на появившееся видение в виде меня, совершенно белого от пережитых мучений со своими конечностями, и в следующий момент, издав подобающий случаю вскрик, переменили ряд интереснейших лицедвижений. Так как я был более подготовлен ко встрече с неожиданным, то ожил первым я:

—Что такое? Что это вы застыли словно египетские мумии русской закваски. Вы кажется это искали? — я потрясал найденным пузырьком, абсолютно глупо, надо сказать, поступая.

Один из близнецов, а это были именно они, конечности которого были упакованны более цивильно, оправился первым и попер на меня. Перспектива кулачного боя после долгого лежания под диваном меня не слишком обрадовала, поэтому я в два прыжка оказался возле двери, которая вела на кухню, разминая заодно и ноги. Я не слишком силен в кулачных боях, поэтому с двумя оболтусами мог и не справиться, потому-то, оказавшись на кухне, встал с пузырьком над ведром. Когда они появились, я улыбнулся им и проговорил:

—Вы кажется это искали? Стоять пока на месте! Давайте договоримся так, вы мне расскажете о Веронике, а я вам отдам этот бутылек. Если нет, то таблеточки сейчас полетят в воду!

Они переглянулись и пожали плечами. Никогда не видел зрелища, когда близнецы что-то делали вместе, впечатление полного развоения личности!

—Бросай, нам-то какая разница! — попытался быть равнодушным тот, который был упакован в рванные джинсы. Только по мелькнувшему блеску в глазах я понял что далось ему это равнодушие с превеликим трудом. “Ну что ж, мальчик, пора бы тебе знать, что все в этом мире дается с препеликим трудом!”— сморозил я банальность в своих же собственных мыслях.

—А что тебе надо-то? — вяло поинтересовался другой, явно не выдерживая осады.

—Это Вероника вам дурь привозит?

—Да ты что, больной что ли? — удивился неестественно один из близнецов, — нет, конечно...

—Тогда откуда у нее деньги?

—А ты папочку знаешь ее? Может это он ей подкидывает!

Я задумался, такой вариант представлялся мне мало вероятным, поэтому я еще раз поинтересовался, потрясая пузырьком:

—Так откуда у нее деньги?

—А тебе какая разница, на ментов что ли работаешь?

—А вы на кого работаете? — безлико поинтересовался я.

У одного из близнецов загорелись гордостью глаза, или мне это только показалось:

—На себя мы работаем! И ни на кого горбатиться не собираемся за ну “очень смешные цены!”.

Второй забеспокоился и положил руку на плечо брату:

—Ладно пошли отсюда!

—Заложит ведь! — готов был согласиться с ним первый.

—Кто ж ему поверит! Ты пузырек брал? Нет! И я не брал. Лап наших там нет, а наплести можно все что угодно!

—Игорек, Арсен поверит, ему наши лапы на пузырьках, как баня вшивому, прямо и до фени! Он же мужик крутой...

—Да это Верка у него товар брала, а мы-то здесь при чем! Верка в больнице, а мы крайние? Нет так не пойдет, да и кто скажет-то, ты что ли? Арсену не до нас будет, это факт...

Игорек, надо понимать в миру Игорь покрутил у виска пятерней, потом задумчиво и красноречиво посмотрел на меня, полагая что пора исполнить предсказание бабки с веником и отправить меня прямиком в дом с веселым красным крестом. Я с таким предложением был явно не согласен, а так как положение мое после выяснения их положения становилось более шатким, мне пришлось выглянуть в окно, краем сознания вспоминая все доступные мне приемы борьбы, которые я изучал недолго и неохотно в школьно-институтское время.

—Ладно, детишки, я пошутил вообще-то! — я пошел с дружескими намерениями прямо на них, краем глаза ухватив в поле зрения предмет сильно напоминающий швабру. В следующий момент я нелепо отстранился от свистящего мне в лицо кулака и перехватив руку постарался вывернуть ее. Мне это удалось, и болевой шок отключил на некоторое время одного из близнецов, поскольку я до сих пор не научился их различать, то не знал кого именно я отключил, да и некогда было об этом задумываться, второй близнец тоже не дремал. Отскочив от его кулака в сторону, почему-то это у меня получилось, чему мне пришлось несказанно удивиться, видно адреналин сыграл свою суперскую роль, я опустил дерево швабры на его широкую спину. Что-то печально хрустнуло и вскоре в моих руках оказалась только часть швабры, вторая часть меланхолично опустилась за спиной у близнеца. Воспользовавшись секундным замешательством обоих близнецов, я оказался за дверью: не люблю я драться, что теперь поделаешь!

Вслед мне понеслась нецензурная брань. “Ничего себе деточки в наше время пошли!” — нанароком, проходя мимо забрело мне в голову, когда я закрывал дверь на защелку, опасаясь не людей снаружи домика, а тех которые остались внутри. Защелка, несмотря на свой хлипкий вид, оказалась довольно прочной, что по крайней мере позволило мне спокойным пешим бегом удалиться на некоторое расстояние от опасной двери, за которой притаились деточки, намереваясь снести полдомика разом. Надеясь на то, что стойкости защелки хватит еще на некоторое время, я постепенно перешел на быстрый шаг. В мои-то годы полного расцвета сил стремно как-то шарахаться от двух недоросших амбальчиков в лице близнецов! Страшный скрежет за спиной пояснил мне, что детство вырвалось наружу, но оглянувшись, я убедился, что тоже самое детство не стало пускаться в погоню, намереваясь видно придумать более раскошный план, но это уже интересовало меня постольку поскольку, гораздо важнее были другие дела, которые мне не удалось еще осуществить, к примеру, сходить на ягодно-грибную экскурсию...

Помаявшись с чаем, я постарался как можно раньше улечься спать, назавтра предпалагалась интересная программа с посещением местного “фольклерного праздника”, который гордо именовался “День поселка”, назначенный к тому же на религиозный празник древней вакханалии и гуляния на Ивана Купалу. Уж не знаю что с чем совпало, но совпадение грозило вылиться в грандиозную церемонию искуссного русского “водкопития”. Некоторых встреченных по пути в скворечник людей подкосила уже сама подготовка к празненству, потому то они мирно отдыхали посреди мягкой травки, дислоцируясь исключительно в районе деревянных лавок, раскиданных вдоль деревенских плетней.

Ольга появилась в скворечнике как никогда вовремя. Я болезный даже обрадовался ее появлению, чтобы раньше случилось бы со мной исключительно под угрозой растрела или внезапной смерти от укушения гремучей змеи. Но на этот раз у меня были скорее кулинарные радости. Моя очердная эпопея, на этот раз с покупными котлетами, закончилась полным фиаско. Позабытые, позаброшенные кусочки мясного фарша, что следавало из этикетки, сильно разобиделись на весь мир и на меня и сгорели в уголь с одной стороны, и остались непрожаренными с другой. Употреблять в пищу такое блюдо без риска для здоровья было практически возможно, но совершенно нереально. Поэтому когда Ольга вознамерилась приготовить сносную еду, для чего отыскала на кухне всю имеющуюся в наличии посуду, мой желудок благодарно заучал, подражая коту, которому бросили живого карася.

—Ну как там город, стоит еще? — поитересовался я, все еще урча своим желудком.

—А что ему сделается? — удивилась Ольга, — без тебя он вовсе похорошел! — не оставила без внимания свою мысль она же.

—Ну и леший с ним! — оскалился я и обратился к ее спутнику, как всегда мне неизвестному, — Может быть пока откроем церемонию пивопития?

Матвей кивнул головой.

—Вы там не слишком увлекайтесь, гречка скоро будет готова, оставьте, кстати, мне—то!

Вообще-то когда открылся поутру мой первый глаз и увидел над собой улыбающуюся физиономию Матвея, мне подумалось, что душа моя уже в рай угодила за все мои несусветные грехи, только появившаяся улыбка Ольги смазала все впечатление. “Неужели и в раю есть свои Ольги! — пронеслось мимо моих мозговых извилин воплем прямо в небо мое пробуждение, обрастая по пути пояснениями, — хотя если в раю есть Ольги, то что же я тут делаю!” Как всегда все оказалось банальнее и даже местами неинтересное совсем. Ольга прибыла по моему приглашению, а чтобы нескучно было, прихватила еще и очередного лба с ангелоподобными чертами морды-лица. Это было похоже на прежнюю мою подружку, но на нынешнюю никоим образом, она с недавних пор решила было заделаться честнопорядочной подругой своей сердечной привязанности, потому-то вместо приветствия у меня вырвалось:

—А Антон где? — ее бойфренда, почти что жениха очередного звали именно так.

—Работает, ему сейчас в городе придеться загорать! — пожала плечами Ольга.

—А это кто? — резонно поинтересовался я, показывая на парня рядом с ней.

—Матвей, — просто представила она, — он подвез меня до твоей дыры, после твоего рассказа о “кукушке” я не решилась рисковать здоровьем.

—Ну дыра допустим не моя! — пришлось пояснить мне, — а я Олег, — протянул я руку парню, — и попрошу по заранее купленным билетам!

—Что, посещение не твоей дыры еще и по билетам? Не слишком яйцеобразно круто будет?

—Да нет, тем более их, яйца то есть, надо еще сварить в крутую, а для меня еще и с утра это явно непосильная задача, может ты сама займешся этим? — постарался вывести ее на нужную колею я.

—Ладно, бездарь кулинарный, вставай помаленьку, да смотри не повреди себе чего-нибудь! — хищно улыбнулась девушка.

—Уж как-нибудь постараюсь, — прокомментировал я ей вслед удаляющейся парочке.

После водных процедур я уже сидел с банкой “девятки” в руках.

—По поводу чего пивопитие? — прорезался голос у спутника Ольги после очередного глотка.

—А день сегодня хороший: Иван Купала, да и праздник у них в поселке!

—А, понятно...

Он устроился на стоящем неподалеку кресле, мне же пришлось сесть на жесткий стул возле самого стола.

—Ну как успехи? — поинтересовался я у Ольги.

—С едой или вообще?

—И там и там?

—Ну гречка, допустим, парится, доходит до ума, а вообще ничего себе!

—Что значит ничего себе? В секции побывала?

—Угу, ничего серьезного, порывистая девочка твоя Кристина, вот и все, к тому же иногда неадекватная! А что ты хотел при ее возрасте...

—И положении... —задумался я, но развивать мысль не стал.

—В смысле, она что беремена? — поразилась Ольга.

—Ну и почему, интересно, положение у девушек может быть только тогда, когда они неожиданно залетают? — справедливо поинтересовался я, — от стереотипов вам пора избавляться, девушка!

—Прямо сейчас и с разбега, так что у нее с положением было?

—Наследственность, как мне удалось понять порывистая и не самая лучшая у девушки... — начал было я объяснять свою позицию, но меня грубо прервали:

—А ты что врач, можешь так на вскидку определить даже наследственность?

—Глядя на ее папочку никакого врачебного образования не надо, чтобы признать в ней плохие наследственные гены. А ты что против наследственности?

—Нет, я против категоричности. Хватит изображать из себя крутого и умного, почти Бога, все равно лучше в моих глазах ты уже не станешь!

—Мне это, слава обстоятельствам, не грозит, и не требуется! — рассмеялся я, словно услышал хороший монолог юмориста.

—И совершенно зря... — отвернулась к вареву Ольга. Было бы удивительно если бы она не обдумывала план очередной шуточной мести. Узнать так ли это мне удалось только во время трапезы, когда я вытащил из своей тарелки длинную щепку ценной породы дерева. Я никогда не отличался особой брезгливостью, поэтому спокойно откинул щепку и принялся за удачно разварившуюся крупу...

* * *

После еды жизнь всегда кажется веселее и сопливей, романтика нападает прямо из-за угла. Перебравшись в комнату и заняв всю имевшуюся в наличии мебель, мы разомлели под душными ее парами. Говорить особенно не хотелось, как и вообще что-то предпринимать. Вот всегда так, только угораздит настроится на новую жизнь, а старая уже торжествует свой реванш. Сколько раз я давал себе клятвенное обещание не принимать после еды безумное сидячее положение, но пятая точка моего организма неизменно перевешивала и становилась тяжелее всякой трехпудовой гири. Интересно кто бы с трехпудовой гирей позволит себе носится словно пташка по комнате? Вот и я не в силах был это сделать, поэтому присел в имевшееся в наличии кресло. Присел я на что-то не уютное и тоскливо мешающее. Пошарившись я вытащил сумочку, прихваченную мной из домика на озере. Из нее выпала тетрадка, о которой я успел подзабыть в пылу своих переживаний по поводу новой жизни.

—Что это ты нашел? — поинтересовалась с кровати Ольга.

—Пока не знаю!

Я открыл находку на первой странице, где яркими буквами было выведено: “Дневник Вероники Сазоновой”, под надписью была пририсованна какая-то загогулина похожа на эмблему, обрамленная лучами. Все прочитанное и увиденное утопало в корявых розочках и ленточках, вырезанных из старых открыток. “Ничего себе девочка! Она еще и записи свои ведет!” — невзначай подумалось мне.

—Ну и что там? — исходила нетерпением девушка.

—Дневник это кажется, дневник Вероники!

—Она что еще и записи впридачу к своей бурной деятельности ведет? — риторически спросила Ольга, собирая свои конечности в тело и подскакивая ко мне.

—По всей видимости, не я же в самом деле их веду! — невинно одарил я ее взглядом.

—Давай читай быстрее, я тоже хочу ознакомиться! — бросила мне Ольга, расталкивая Матвея, — а ты вставай, мы с тобой баньку пойдем топить...

—А ты умеешь? — отмахивался сонно парень.

—Уж как нибудь сумею, все же не все родились в городе прямо в ванне с горячей водой, некоторым пришлось и напрягаться в глухих деревушках!

—Ладно, о кей, уже иду! — жалобно произнес Матвей с неохотой покидая свое убежище, которое он нашел в нелепом кресле качалке, принесенном из кухни, — я и не знал, что девушки так быстро паряться, что и часа не могут без горячей воды обойтись!

—Поговори мне еще! — ласково произнесла девушка скрываясь за дверью.

Когда за Матвеем освободилось пространство, мне пришлось углубиться в изучение манускрипта, созданного виденной пару раз девушкой, причем второй раз был из разряда не самых приятных встреч. Под стук топора, доносившегося со двора, я углубился в жизнь одной девушки, ткань которой составляли ее переживания, комплексы, страхи, первые увлечения, ничего интересного пока не предвиделось, может потому меня и сморило в сон.

Во сне тоже ничего интересного не было, может поэтому я буквально через несколько десятков минут подскочил на месте, вынырнув из областей подвластных царству Морфея. Надо сказать очень даже вовремя, так как на меня грохнулось нечто черное и неприятное. Приглядевшись к “подарку”, после того как первые впечатления прошли, я понял, что это всего лишь маленький трупик птички. Я схватил ее за маленькие лапки и выставившись в окно прокричал сидевшей возле предбанника Ольге:

—Птичку жалко!

Она вначале не совсем поняла о чем идет речь, но поняв это спокойно вскинула руки и помахала мне, прокричав в ответ:

—Мне тоже!

Я уже не слушал ее, выбираясь прямо из окна на свет божий. Оказавшись снаружи, я внимательно посмотрел вверх, потому как только оттуда могла упасть вещь, которая осталась от бедной птички. Ничего особенного я там не обнаружил, только чуточку приоткрытое окошко чердака. Я бросился в дом, и через несколько минут был уже на чердаке, но там никого не было, впрочем там вообще ничего не было, даже обычных для этих мест дома хламовых вещей. Мне пришлось спустится вниз. проделав это я бессильно опустился рядом с Ольгой рядом с предбанником.

—Хорошая птичка. А откуда ты ее откопал? С чердака притащил?

—Она оказалась очень даже самостоятельной и, представляешь, сама откуда-то откопалась и пришлепала мне в постель! Ты никого часом не видела, никто не пролетал мимо, птичку не терял?

—Нет вроде, а что могли пролетать мимо?

—Я уже не знаю, что могли, а что не могли, но птичка не сама же материализовалась у меня в комнатушке, ее кто-то собственными руками материализовал там!

—Брось, ее мог инфаркт хватить неожиданный!

—А что кресло, где я дремлю для этого самое подходящее место? И вообще, ты много видела птиц, которых хватал бы инфаркт, они же все попроще будут, нас двуногих, они просто летают пока летается, жрут пока жрется, мрут пока мрется...

—Ну да, и трупиками твое кресло заваливают!

—Хорошо тебе смеяться, не на тебя же трупы падают!

—Ты хочешь, чтобы два трупа было? Я как-то не очень научена с трупами обращаться!

—На что ты намекаешь?

—Да ни на что, так, “константирую” факт!

—Не надо так “константировать”...

—Да хватит тебе, просто у меня знакомый был с такой манерой дотошным занудой быть, вот и я теперь об этом так выражаюсь...

—При чем здесь твой зануда, кто-то птичку все таки подкинул! А зачем?

—А что неясно? Чтобы ты убрался по добру и по здорову, иначе теперь кырдык башка может случится!

—Умеешь ты успокоить вовремя...

—А меня все только за это уважают и цветочку подарить наровят, тонкой душевной организации я женщина, понимаешь! Да не переживай, пока тебя убивать не собираются, только намекают, значит это только одно, не туда ты лезешь. Ты либо быстрее это делай, молниеносно так сказать, прямо по “блицкрику”, либо вообще не лезь! Вот на то тебе и намекают, дурню обидчивому!

—Нет, ну ты прямо как мать Тереза, твою мать, утешительница униженных и оскорбленных, блин!

—Смотря кто униженный, а кто этим униженным оскорблен! Мамаше-то, Терезе никто птичек не подкладывал, она никому для этого не нужна была, она мир спасала от сплошных недугов, а тебе придется что-то с птичкой делать...

—Выкину просто, не есть же мне ее в самом деле!

—При чем здесь труп, с птичкой я говорю, а не с трупом!

—Это как раз и не проблема, это как раз самый решаемый вопрос!

—Ну, ну, не ошибись, сапер из тебя, как из меня балерина! Черт, я же насчет бани с тобой совсем подзабыла...

Она сорвалась с лавчонки и унеслась в серый проем предбанника. Матвея тоже не было видно, поэтому я преспокойно отправился в дом дочитывать то, что не смог дочитать, вернее только начать читать, потому что меня неизменно охватывало сонное состояние, как только я прикасался к страницам чужого дневника.

* * *

Праздник намечался громадный со всеобщей пянкой и гульбой: день поселка все же. Совпавший с праздником Ивана Купалы он вообще грозил перерости в смутный свальный грех. Народ, приученный отмечать все подряд, вряд ли пропустил бы очередной повод для веселья. Пустырь возле речки преобразился, наслаждаясь официозным порывом к украшательству. Со времен советского долголетия призыв к украшательству мало чем изменился, разве что вместо красных транспорантов, поздравлявших народ с очередной вехой строительства коммунизма,теперь развивались тряпки, поздравляющие народ с днем поселка. Какое отношение собравшиеся имели ко дню рождения поселка, кроме того, что волею судеб обитали в нем, было более чем непонятно. С трибуны, пока туда не засели хозяйствующие административные лица, весело запевали редкие представители художественой самодеятельности, относящиеся в наше время к исчезающему виду работников культуры, которые работают исключительна на “ура” и за “спасибо”. Были оказывается такие представители общественной фауны и в поселке. Вот они-то и запевали радостно выводя куплеты знакомых песен. Нород же потихоньку запивал это зрелище, постепенно включаясь в процесс окультаризации местного населения непосредственным своим участием.

Наша троица медлено продвигалась к центру празднества, к площадке, с которой слышались остатки национального фольклера. Оторванный от интересного чтива, в виде дневника девушки, я откровенно скучал. Зрелище, достойное советского периода, не очень вдохновляло меня на эмоции. Но мне пришлось всед за парочкой восторженных приятелей встать в ряды зрителей, ожидавших чуда, способного их развеселить. Ольга вообще только хитро поглядывала на меня. Вырядилась она как-то странно. Футболочка с максимальным вырезом, окрывавшая прекрасный обзор передней части ее тела, и огромная расклешонная юбчонка, которая топила под собой все ее задние прелести. По моему глубокому убеждению, самое крутое у нее было как раз там, где она все тщательно прикрыла и задернула. Но мое глубокое убеждение рисковало быть заткнутым еще дальше, если оно поимеет глупость выразиться в виде набора звуков и букв.

Откуда вынырнул Леха осталось для меня загадкой. Он появился из-за бабы с дыркой вместо носа. Красные края дырки производили впечатление рваных.

—А что у нее носа что ли нет? — удивился вместо приветствия я, кивком головы показывая Лехе на заинтересовавшую бабу.

В это время мимо нас медленно проехал катафалк, на покрытом красном борту которого несчастными детьми была создана пантомима из сказки о колобке. Один из детей неопределенного пола, потому как виделись только его глаза, был наряжен в огромный накрахмаленый костюм ярко-желтого цвета, и был похож на отличную головку масла, изображал Колобка, девочка же рядом в рыжей шубке, что уже был героизм для летней жары, вероятно, символизировала Лису.

—А эта, тетка Полина, так ей муж откусил его напрочь!

—Муж...откусил... как же это произошло?

—Да обыкновенно! Он с работы пришел, ну выпили они с теткой Полиной в честь такого праздника, как окончание работы, ну и увалились спать. Так вот, ночью просыпается муженек от зверского храпа, он к жене, но она помалкивает, потому как баба все же, если и храпит, то тоненько и интелегентно, он себя ощупал, и подождал, надеялся бедный что храп прекратится, ан нет, храп-то еще сильнее. Муженек ее отмахивается от храпа, потому как научен нашей доблесной медициной от чего бывают видения такие, симптомы белой, значит, горячки знает, а храп только усиливается. Баба его, жена законная интелегентно повизгивает в такт, полная надо сказать какафония получается. Ну мужик и крестится и божится, а ничего не помогает, ну и заглянул сдуру под кровать, а там мужик спит, богатырским храпом заливается, и похмельным организмом подрагивает. Он к жене с допросами, она не просыпается, ну он и откусил ей половину носа, пожевал и выплюнул. Жена орет, кровью заливается, мужик, который под кроватью спал, вылез, опохмелится просит, муженек скорую вызывает и милицию. Когда ребята наши приехали, то смеху было на весь поселок. Вот с тех пор тетка Полина у нас и знаменитая и безносая ходит! Хоть сериал снимай... — расмеялся Леха.

—Ну что, муженек с любовником, поделили бабу-то? — поинтересовался Матвей.

—Да, бабу в больницу отправили, а сами пузырь раздавили дружненько...

Мимо нас катила уже Баба Яга с Иванушкой на лопате. Сценка проехала на драпированом пикапчике, поэтому показалась родней и ближе. За безносой теткой кучковались инопланетяне синюшного цвета. Мне это было уже не в нове, а Матвей удивился:

—А эти чего синие?

—Так морилочки нахлебались небось! — предположил Леха, — свойство такое у этой гадости: вызывает стойкий синий цвет, и пока кровь не очистится они так и будут синие ходить! — зевая закончил он.

За пикапом уже давно вылезла телега, на борту которой детишки изображали Ворону и Лисицу, девочка-Ворона держала огромную картонку с нарисованными белыми кружками на желтом фоне, а девочка-Лисица держала свой хвост, который наровил у нее отвалиться, что и произошло буквально через считанные метры дороги.

Невдалеке стояла крутая баба в миниюбке и удивительно гладким лицом , она хлебала что-то из маленького пузырька. Лицо ее было походе на застывшую маску, ни одной эмоции на нем не отражалось, ни одной морщинки не виднелось, зато кожа на шее походила на сморщенный мешок. На этот раз заинтересовался я.

—А, это тетка Ангелина! — обреченно махнул рукой Леха, — она недавно замуж вышла, не жилось ей спокойно на пенсии, за мужика молодого, вот и перетянулась. На морду краше не стала, но зато бабы только это и обсуждают...

Ольга сплюнула лихо и проговорила щурясь на солнце:

—Ну все хватит с меня этого хит-парада местных достопримечательностей, хочу в тенек, хочу пива!

Под кустом кемарил отдыхающий. Ольга скорчила рожу, будто никогда не видела мирно отдыхающих граждан Российской Федерации! Как раз за отдыхающим валялось прекрасное дерево, очень удобное в плане сидения. Я ринулся к нему, поскольку Матвей, бедный, был нагружен заранее купленым в местном “супермаркете” пивом. Обнаружил я его как раз промеж “крыжечек для ветеранов” и “житоником”, для чего первое предназначалось, я не очень понял, а что такое означало второе, мой мозг тоже не смог переварить. Но кроме пива, промеж “ксы” вареной номер девять (можно подумать остальная “кса” у них жареная!), обнаружилось великое множество “омаров”, чему я был несказанно рад, поскольку поход на речку все откладывался, а раков наловить без речки мне никогда не удавалось, к великому моему сожалению!

Отодвинув отдыхающего подальше под кусточек, мы уселись на бревне дружненько рядком, чтобы поговорить ладком. Наш местный гид тоже присоседился к нам.

—Хорошо -то как, а после пивка ашо лудше! — потянулась Ольга, не замечая хищных взглядов, которые ее телеса собирали от проходивших мимо мужиков. Первым не выдержал Леха.

—Ты бы либо разделась совсем, либо прикрылась, а то как светофор сидишь на самом виду, регулируешь движение!

—Ах, уважаемый правопорядочник, если все свотофоры были такими, знаешь сколько аварий бы случалось каждую секунду! А комплексами я не очень-то страдаю! — и она преспокойно скинула футболку и увалилась на толстую ветку.

Леха так же спокойно прикрыл ее футболкой, не сказав ни слова. Она оскалилась и быстро натянула ее на себя, а пыхтевший словно набравшийся пара паровоз Леха демостративно отвернулся от нее.

—Да пошутила я, пошутила!.. — Ольга встала и пошла в направлении скворечника.

—Она что, ненормальная? — все уставились на меня, будто я должен был иметь ответ на этот вопрос.

—А что для вас жизнено необходимо это знать? Мне, к примеру, совершенно не интересно знать об этом!

—А ты нормальный? — обратили они взоры на этот раз на меня.

—Не больше чем вы, не больше чем все. Слишком нормальных незаметно.

Леха обиженно поджал губы, это могло означать только одно, он чего-то решительно не понимал.

—Да устала она просто, а тут еще и возлияние, вот и повело девушку, — попытался объяснить ситуацию собравшимся я, но было похоже на то, что все это было очень даже бесполезно.

* * *

Ночь размалевалась в момент, едва небо озарили языки пламени, вырвавшиеся на свободу сразу в нескольких частях поселка. Создавалось впечатление, что любопытные начали собираться на представление загодя, по заранее купленным билетом, воспринимая происходящее как продолжение праздника. Теперь люди меланхолично взирали и на горящие ларьки, расположенные на центральной площади поселка, и на парней в кожанках, которые неподалеку и рассекали на своих мотоциклах. Никто даже ведро не захватил и особенно не растраивался из-за хозяйских ларьков, зато никто не хотел пропустить зрелище, коими местная жизнь была не слишком богата. Своеобразный парад-але местных мотоциклетов набирал обороты, но показался мне жидковатым по сравнению с увиденым днем парадом.

Над толпой гудело общее мнение, что-то около того, что так и надо им буржуям недобитым. Кто осмелится их добить не уточнялось, да и вряд ли нашлось бы хотя бы пара смельчаков из числа толпы.

Шоу тем временем набирало обороты. Красный петух выдувал последние снопы искр из покореженных недр обуглившейся собственности, а над ними уже проносились ревущие мотоциклы. Пахло паленной резиной, подгоревшей пищей и азартом, обуявшим все живое вокруг. Казалось даже кошки и собаки включились в дикое продолжение мирного праздника. Водка, которую вытаскивали прямо из пылающих ларьков, исчезала в жадных руках, тянувшихся к ящикам, словно к спасательным кругам. Невдомек было рукам, прятавшим куда ни попадя драгоценную влагу, что спасательные круги утонувшим не нужны, им нужны панихиды, не важно в устах какого попа они прозвучат, неважно в лоне какой веры о них вспомнят. Тягучее веселье, похожее на липкую и густую ириску, накрыло поселок с патрохами.

Когда началось сие представление, мы с Ольгой и Матвеем брели по направлению озера. Это почему-то резко захотелось выкупаться нашей даме. Отговорить ее не представлялось возможным, отпустить одну в такой бедлам тем более. Пьяных кажется только на березе и не было. Широка душа русская ничего не скажешь.

—А если они и до озера добрели? — наивно поинтересовался я у Ольги, весело шарахающейся от возникающих поющих препятствий.

—Не каркай! — отрезала она, сама ожидая примерно того же самого.

У озера на удивление никакого не было, только несколько купающихся ныряли на другом берегу в темную гладь теплой, согретой днем воды. Мы с Матвеем благодарно прекинули взгляд с темных небес на Ольгу, а та не преминула воспользоваться своим торжеством:

—А что я говорила, где большая пьянка там пока слишком рано для купания. Когда догорит тогда уж они из огня да в полымя...

—А ты откуда знаешь?

—Бесценный опыт, знаешь ли, бесценнейший!

Вода приятно приняла нас в свое нутро и так же ласково вытолкнула нас назад. Я сломя голову попыл ближе к середине озерка, путаясь в кувшинках и с сожалением думая о сорванных цветах. До середины доплыть мне не удалось, потому что мое внимание привлекла возня в кустах. По всей видимости какие—то зверьки устроили там свои игрища. Мне пришлось срочно поменять курс, для того чтобы удовлетворить свое любопытство. Осторожно доплыв до места предполагаемой стычки, я выглянул из—за кустиков, болтавшихся между берегом и кувшинковым раем. Игрища устроили зверьки, только человеческого разлива. Два мальчишки, в одном из которых я признал моего случайного “собеседника” возле мостика, не на шутку раздрались. “Собеседник” колошматил своего соперника упорно что-то приговаривая себе под нос. Его соперник, чернявенький мальчишка кричал, отбиваясь и навлекая еще больший гнев:

—Все равно ты дебил, все равно, нам Борька рассказал, никто к тебе и близко теперь не подойдет!

Чернявенький вырвался и побежал, скрываясь из вида, “собеседник” не отставал от него. Они очень быстро убежали. Когда представление закончилось, мне пришлось возращаться назад к берегу, потому что Ольга с Матвеем давно уже были там и подавали мне знаки поторопиться.

* * *

Мужчина в годах тяжело опустился в кресло и прикрыл глаза. Что-то не ладилось у него в последнее время даже с самим собой. Все выстроенное ценой довольно внушительных усилий рассыпалось словно карточный домик, или просто теряло смысл. Над фотографией девочки, оказавшейся чужой, очень просто можно было потерять не только всякие нити жизни, но и вообще саму жизнь. Он и не подозревал, что доживет до того мгновения, когда придеться сомневаться в ребенке, которого вырастил, видел его все это время. Да к тому же не самые приятные эмоции доставила та, с которой он прожил много лет, и которая не пожелала даже приехать объяснить метамарфозы собственной дочери. Захлеснувшая в этот момент все его существо злость имела конкретное направление и адрес.

Мужчина не знал, что женщина, прятавшая свое лицо за черным платком и неотступно следовавшая за праздничной процессией, как раз и была той, на которую он был готов обрушить внезапно возникший у него гнев. Его машина ехала в середине, поэтому он даже не видел, скорее чувстововал присутствие этой женщины.

Она прощалась с ним издалека, все еще не находя в себе сил встретиться даже взглядом с мужчиной, который принес ей истинную радость только тем, что наконец-то исчез из ее жизни. Это началось давно, она даже не помнила момент самого начала, когда родилась в ней сначала неясная, но с течением времени все врепнущая и крепнущая увереность в ошибке. Вместе с уверенностью родилось равнодушие к властному мужчине, который пытался управлять всем на свете. Иногда ей казалось, что он управляет даже ее чувствами, внушая безотчетную тревогу. Но когда она научилась бороться с этой внезапной тревогой, пришло понимание того, что все это только блеф, которым люди удерживают остывшие чувства, заменяя их на так называемые привязанности. Однажды она решила стереть с души все тревоги, лишив их основания, и начала говорить правду. То к чему это привело, то она и имела теперь. Но она оставалась самой счастливой женщиной на свете, потому что с падением старой жизни пришло незнакомое понимание. Понимание было похоже на безграничное, наполненое радостью чувство свободы и самоценности, совершенно незнакомое, неведомое. Оно с легкостью подменило то, что когда-то называлось любовью, вытеснив последнее на перферию. Все ушло на край не только сознания, но, и вообще, в такие закоулки души, в которые не приходится заглядывать никогда. Весна, как припрется незаметно, когда ее совсем не ждешь, и никуда ты не денешься! Именно эта весна несла ее по городу свободную и счастливую навстречу свежему ветру перемен, отметая всякий здравый смысл, который нашептывал ей, что поздновато ввергать себя в море цветущих чувств. Известие о разводе было так нелепо. Воспринималось наградой за счастье мгновений, которые ей удалось пережить вместе с нахлынувшей волной новых чувств и переживаний. Теперь, обновленная и чистая со всех сторон, она не понимала как вести себя в нагрянувших событиях, поэтому решила наблюдать их со стороны. Это было проще, чем вновь встречаться с бывшим мужем, вновь переживать не самые приятные минуты своего существования, и это на фоне обрушившегося на нее мира. Ее душа просто не вынесла бы такого испытания и тихо умерла бы так и не пережив свою вторую весну. Осталось бы нести раз и навсегда заведенное, словно точный механизм, тело, механически исполняя все атрибуты своего существования, наполняя время делами, движениями, улыбками. Никто так и не прознал бы о незахороненом трупике души, спокойно лежащем в двигающемся теле...

Пока душа рыдает, нет места старости! Нет места нелюбви и жажде нелепых утешений! Нет места самой душе...

Он даже не вглядывался в лица. Мужчина был тосковал, он был залит скукой, как бывает залита деревня в весеннее половодье, как бывает залит страстью возжелавший любовник. Он творил свое разочарование, он жил в своем одиночестве, он пел своему существованию осанну...

Утлое суденышко, на котором намеревалось отправиться в далекое и загадочное путешествие маленькое, хрупкое, внутренее, еще недавно принимавшее изящные формы, утопло в цветах, растворилось в весне, где и родилось в свое время.

—Чтото лица у всех какие-то неживые! — комментировал мужчина, глядя на собравшуюся толпу.

—А какие же у них должны быть лица! Посмотрел бы я на ваше после трех беспробудных дней! — отвечал ему шофер.

—Да нет, просто очень уж какие-то неестественные у них лица!

—Так ведь праздник, святое дело!..

—Святое, говоришь?! Ну, ну, интересная получается святость!..

—А этот-то, ты посмотри, перекошенный какой. Ну народ пошел, ну народ! — прошептал мужик собеседнику, — В морге лежат, наверное, краше!

—Морг закрыт, вот они по улицам и шастают! — усмехнулись ему в ответ.

—Ну да, закрыт, я знаю... Катька-то, которая в морге работает, на курорте, а вместо нее какой-то парень с покойничками, дерет три шкуры! Представляешь наглость-то, а! Деньги все можно где угодно делать, даже в морге!..

Лицо в толпе было действительно несколько неестественно желтоватым, но кто же его знает как оно должно выглядеть по жизни? Да оно и почти закрыто было всякими синяками и ссадинами.

Наконец поход благополучно завершился и все перешептываясь и, дивясь на “крестный ход”, принялись расходиться. Странность его заключалась в том, что парень, который организовывал праздник не разрешил никому подходить к двигающейся колонне, оттеснив многочисленный народ, глазевший на “торжество” дюжимыми ребятами. Объяснялось все просто — народ мог растащить декорации на сувениры! А что, вполне законное объяснение, мы это могем! Вы не хотели бы сувенирчик из папье-маше? Дивны дела твои, господи, настолько дивны, что не поспеваем за тобой в воображении своем! Похоже это на ралли “Париж — Дакар”, чем дальше в лес, тем раньше вылез.

Как бы там ни было, праздник был благополучно промочен и проставлен. Народ расходился довольный и сытый, а что главное в этой жизни? Ну посадить сына, вырастить дом, постороить дерево — это понятно, но главное чтобы луна светила и водка была! А там и дерево состроишь, и сына посадишь, и дом вырастишь, или наоборот, кому как приглянется!

* * *

Лиза проснулась раньше обычного, ей показалось, что хлопнула входная дверь. Она натянула старенький халат и, пошарив под кроватью шлепанцы, плюнула и пошла босиком. По пути к двери она заглянула в ванную и, бросив взгляд в зеркало, бодренько произнесла самой себе:

—Ты и без макияжа хороша, красавица!

Обаятельная девушка за стеклом подмигнула ей, подтверждая это. Она пятерней пригладила растрепавшиеся волосы и откинула голову назад.

—Хороша! — еще раз произнесли ее губы, — ой как хороша!

Теперь она не ждала милостей от природы (от нее не дождешься пожалуй милостей), как и раньше не могла позволить себе ждать милости комплимента от своего мужа. Теперь она сама их брала, осыпая комплиментами саму себя. Иногда девушка ловила себя на мысли, не сходит ли по тихому с ума? Может быть это происходило от вынужденного одиночества, которое, как душа ее чувствовала, не продлится очень долго. Неизменно она отметала эту мысль, уверяя себя, что никому еще не помешала лишняя пара комплиментов. По крайней мере это не позволяло ей расползтись, словно лужа. Для того, чтобы по утрам все так же появлялась застекольная очаровашка, она изводила тело тренировками, а лицо кормила легкими масками, не впадая в излишества.

Сойдя по лестнице, Лиза бросила взгляд в нишу, где на диване устроила гостя, оказавшегося не слишком навязчивым. Ее удивило, что гость спал не раздеваясь, во всяком случае сбившийся легкий плед лежал на его джинсах, которые удивительным образом оказались на его теле. Правда майка скомканной лежала рядом с диваном.

“Ему наверняка понадобится одежда!” — подумала Лиза и отправилась в спальню, где в встроеном шкафу висела ненужная теперь одежда мужа. Вернувшись, девушка обнаружила гостя потирающим глаза. Он сидел на диване и разминал затекшие за ночь мышцы.

—Ну что герой, плохо спалось?

—Конечно, если рядом такая ба... женщина, спится с трудом!

—А мне, представь себе, спится очень даже неплохо, даже если рядом деб... мужик спит!

Ответить гостю не дали. В дверь позвонили. Санек вышел и вернулся с парнем, который работал когда-то на Павла, поэтому Лиза хорошо его знала, имя правда подзабыла.

—Стас... — представил парня Санек, — может быть ты пока уйдешь ненадолго, нам переговорить надо?

—А что я мешаю? Я все таки у себя дома, если ты помнишь об этом! — Лиза вытянула ноги и зевнула.

—Дело слишком хлопотное и тебя не задевает никаким боком...

—Это я уже поняла по его виду! — спокойно пояснила Лиза, вставая, — ладно, развлекайтесь мальчики!

Вид у Стаса был действительно неважнецкий, встревоженный, подавленный.

—Выкладывай, что там? — Санек присел на диван, с которого только что удалилась Лиза.

—Дела творятся крутые! Ларьки Арсена сожгли, все под чистую! Интересные дела начнуться скоро, очень скоро!

—Погоди начинать-то, а то завоняло на весь дом, что говорят, кто развлекается? А Влад где пасется?

—Все в непонятках, никто ничего не может прикинуть. Владу не с руки что-то менять, да мы бы знали, Сазону Арсеновского добра пока не надо, Арсену тем более не нужен Сазон. Но кто-то должен будет ответить, вот что самое хреновое. Я и говорю цирк начинается!

—Что поиграть захотелось? Не боись, Арсену так и так руки бы поотрубали, потому что нечего ему тут делать, а к Сазону чтобы кто-то полез, такого тупого еще найти надо! Такие дела с бухты барахты не делаются! Да сядь ты, не маячь! Вон лимонада выпей что ли. Андреналинчик хотя бы собьет чуток, — он показал на чужой между прочим лимонад широким царским жестом.

—Ты думаешь кто-то третий появился в наших краях, залетный? — прищурился Стас, наливая себе предложенного напитка.

—Вряд ли, но очень скоро мы все узнаем!

—Это ты про стрелку, которую Владу Арсен назначил? Зря он суетится, Влад здесь у себя дома, а Арсен пришлый, а пришлый и залетный почти одно и тоже только временем и различается! А ничего лимонадик, домашний что ли?

—А я знаю?

—А я думал ты уже обжился здесь, ну как вдовушка, классная баба?

—Баба говоришь? Что-то не заметил... — задумался Санек, хитро скосив глаза.

—Неужели и взаправду уже? — спросил со вздохом Стас.

—Не до того сейчас...

—Ты чего офигел совсем? Что заболел что ли?

Санек тяжело посмотрел на Стаса. От теплого взгляда Стас мигом замолчал и сам в свою очередь уставился на Санька. Гляделки приятно щекотали нервы, не более того.

* * *

Носатый присел на краешек помоста. Когда-то он служил для ремонта автотранспорта, теперь же тихо растворялся в потоке времени. В открытую дверь была видна удивительно чистая, напоенная летним теплом, даль, поросшая лесами.

—Что ребятки поразвлекались? — спросил он щурясь, то ли от излишнего наплыва эмоций, то ли от природы, — а теперь дружно скажем “чииз”!

Комуфляжники, стоявшие за его спиной, держали на мушке ошарашенных парней, которые сгрудились возле своих мотоциклов. Самый большой из мотоциклистов стоял чуть спереди своих ребят и смотрел на носатого с выражением полного пренебрежения.

—Чииз впору тебе кричать! — спокойно произнес он.

Носатый никак не отреагировал на это замечание и продолжал:

—А после этого мы с вами сфотографируемся для дружной братской могилы! — он хохотнул в одиночестве над своей шуткой.

—Что тебе надо? — так же спокойно произнес стоявший спереди мотоциклист.

—Только одно кто заказал феервек? Мы же все равно узнаем и только хуже будет!

—Тебе? — поинтересовался мотоциклист, — нам по барабану, кто чего заказал. Красиво горело, только, жаль, недолго!

—Такая же недолгая жизнь у вас намечается!

—На понт берешь? — уточнил мотоциклист, — не трудись пуганые, и ребяток своих уйми. Мои парни шуток таких долго терпеть не научены! Давай мы с тобой отойдем, зачем нам цирк устраивать, тебе это нужно народ тревожить? Мне это тоже не нужно, у нас тоже кое—что для вас приготовленно!

По его знаку казавшиеся озадаченными парни выхватили невесть откуда свой арсенал. Один из комуфляжников дернулся было, но носатый поднял руку, останавливая его порыв.

—Я хочу знать только одно, кто заказал устроить игры с огоньком?

—Никто, народ слишком поддал, вот и разгулялся! Ты не там ищешь...

Носатый кивнул.

—Народ?! Смеешься совсем?..

—Ты, что не видел что творилось? А вот это мои парни с дерева сняли! — он протянул носатому видеокассету, — посмотри на досуге, и заканчивай свои разборки!

—Ты хочешь, чтобы я повелся на это?

—Мне это до одного места, мне не нужны твои проблемы...

—А они будут, если ты туману нагнал!

—Не надо меня брать на шару, о кей! — произнес мотоциклист уже в спину носатому.

Он без опаски повернулся спиной к собеседнику и пошел на выход из ангара. За ним потянулись комуфляжники. Один из мотоциклистов подошел к двери, наблюдая как приходившие грузились в машины. Вскоре они тронулись, но не успели отъехать и сотни метров машины по очереди стали разрываться, оставляя миру только удивленные лица комуфляжников. Дорогие иномарки одна за другой превращались в груду искореженного почернелого металла.

—Хорошо горят, но опять так недолго! — сплюнул мотоциклист, — никогда не успеваю к самому интересному! Лягушки твои, Леший, всякого из-под земли достанут!..

Вскоре поселок взорвали моторы, на прогулку выехали ночные волки поселковых дорог. Навстречу уже мчались целых два уазика, на которых выехала оперативная группа. Праздник продолжался... Особенно он продолжался для Алексея Ивановича, которого вытащили прямо с застолья в кругу близких девочек и парочки друзей. Недопитие всегда хуже перепития, поэтому настроение у следователя было наипоганейшее. К тому же друзья, оставшиеся вместе с девочками париться в баньке, времени зря не теряли и приступали к очередному пункуту “отрыва” полного в улет. Когда еще придется посидеть так свободно следователь не знал. За последними событиями он просто не мог поспеть при всей своей оперативности. Начальство скрипело о “переднем фронте” криминальной войны, идущей, по его словам, в России, а Алексей Иванович знал только одно: начались слишком крутые времена, он не понимал только причин, которые послужили для этого толчком, он не понимал, почему именно сейчас все это происходило, он всегда считал, что для масштабных действий пока рано, никто еще достаточно не окреп после полугодовалой давности событий. Предположить, что поводом послужила нелепое изнасилование Вероники, было можно, но это как-то мало было похоже на правду...

* * *

Мы узнали о новостях, которые творились у нас под носом совершенно ожиданно. Поскольку никого более или менее знакомого у нас в поселке не было, кроме разумеется вечно исчезающего по своим траекториям Лехи, от него мы и узнали о последних событиях, когда его траектория наконец пересеклась с нашими путями-дорожками, пролегающими по пустынным улицам поселка. Тишина, объявшая пространство мира, которое занимал поселок, была до боли в челюстях понятна. После бури неизменно наступает покой, все силы, отданные празднику, медленно востанавливаются вместе с испарением паров алкоголя из организма. Хорошо в деревне после праздников, народ очень добрым становится, буквально каждого готов поздравить и обнять. Если бы американцы знали такую особенность русской души, то они непременно засылали своих агентов в наши деревни именно после праздников, потому что в это время даже негр покажется лучшим “комарадо” и “в доску своим парнем”! Но такое в голову американцам не приходит, может быть им наша деревня, как впрочем и наша страна со всей ее демократией и прочими дурилками на фиг не нужна, как говорится “мавр сделал свое дело, мавр может уходить!”. Но мы-то наивные живем в этих самых дурилках, и нигде в другом месте нам особенно не расскрывают своих объятий, мы-то верим в эти самые дурилки и даже рады им верить и при этом считаем себя самыми умными, а остальных вокруг “быдлом”.

Леха появился как всегда неожиданно и вовремя. Мы еще не успели протереть глаза: я в кресле на кухне, Матвей на раскладушке тут же, а Ольга в единственной кровати в комнате на полуторном этаже. Леха, что вполне естественно, появился на кухне, сел как ни в чем ни бывало, включив предварительно чайник, и уставился на нас спящих. Никто пожалуй такой пытки не выдержит, даже спящий, поэтому мы подскочили едва ли не разом в своих спальных местах. леха невинно потер глаза и проговрил:

—А вы уже встали? — удивленно промычал он, нарочно гремя посудой, которая ему нужна была словно дыра в голову.

—Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудренно!.. — мы надвигались будто снежная лавина на несчастный горный аул...

Наконец вся посуда, имевшая отношение к разбудившим нас звукам побывала в качестве головного убора на отпускном участковом, а троица распаренных мужиков неслась во двор, к летним умывальнику с утренней, холодной водой. Счастливо пофыркав, мы уже расселись возле пыхтящего не на шутку чайника, грозящего нам своими паровыми “руками-струйками”, когда все же на пороге организовалась Ольга. Воздух ее организовавший, уже принял изрядное количество допинга и расточал ароматы на версту. Вся такая, спокойно-нежно ароматизированная картинка вышла на экране нашей арендованной кухоньки.

—Что нового там? — кокетливо спросила Ольга Леху, едва присоеденилась к нашей дружненькой компашке и налила себе утреннего бодрящего напитка, крепко заваренного чая.

—Где там? В мире что ли?

—Хотя бы, — разочарованной села Ольга, — можно ограничится поселком, или Вероникой Сазоновой.

—Кем? Никой? А что с ней? — удивился Матвей.

—С Никой? Уже ничего...просто ничего! А ты что знал ее? — удивились на этот раз мы трое разом.

—Если это именно та Ника, которая в конкурсе учавствовала, то знаю. Я ей помогал фотографии приличные сделать, поснимал на природе...

—Поснимал? — медленно проговорил вслед Леха.

—Да, а что? — не понял сначала юмора Матвей, но когда понял только отсутствующим хвостом не замахал, — да нет, я же сразу знал, что она малолетка. Дали бы столько сколько ей! Хотя по ней я бы так сразу и не определил, акселератка она была, вот что!..

—И чем же вы с этой акселераткой занимались в таком случае?

—А чем можно было еще заниматься? — не понял юмора Матвей, — снимали фотоаппаратом, на камеру. Она довольно быстро научилась прилично держать камеру в руках, у нее были определенные способности к операторским съемкам...

Святая наивность тем и сильна, что совершенно искренна, происходит это от незнания и непонимания. Это единственный пожалуй случай, когда эти две вещи не только оправданны, но и весьма полезны. Искренность в любом случае города берет, а если искренность сочетается с наглостью, то это вообще непобедимая сила, по вероломству сравнимая разве только с татаро-монгальским нашествием времен древней княжеской Руси. Будь проще и люди тебя найдут и обязательно распнут!

Ольга, сидевшая до этого прилично тихо, неожиданно расхохоталась:

—Ну да, своя свою не познамши! Камень пирамиду Хеопса бережет! И ты туда же, и ты, оказывается, нашу красавицу знаешь, и даже развлекался сниманием... Н... да, очень энергичная девочка, ты не находишь Леш?

Леша пожал плечами:

—Я этой девочкой не занимаюсь, это ты кажется интересовалась ею еще несколько минут назад, тебе и карты в руки... О картах, может сыграем пару заходов?..

—Не ею я интересовалась... — пояснила Ольга, перемешивая карты, — а делами, которые в поселке творятся...

—Это теперь, уважаемая девушка, скорее всего одно и тоже! Поселок наш маленький, даже до городка вашего недотягивает, так что одно событие уже перебор, а тут вчера еще и машины очень иностранные взорвались.

—Это что же, пока все праздник праздновали, иномарки по тихому взрывали?

—Ну да, а вы откуда знаете? — удивился Леха, не понимая совпадения.

—Ты сам только что сказал,— Ольга зевнула и взялась за карты.

—Кстати, что за старушка-соседка, которой Ника помогает, якобы, очень? — вспомнил неожиданно я.

—Старушка? Соседка? — удивился еще больше чем я, Леха, — где ты такую чушь услышал?

—Да пока добирался до тебя в первый же день после встречи с Никой...

—Не знаю, я точно никакой старушки не знаю!

Он чуток задумался, а потом изобразив воспоминание ситуации, вскрикнул:

—Так это, наверное, баба Изольда!

—Баба кто? — машинально переспросила Ольга, мы молчаливо потдержали ее интерес.

—Баба Изольда, больше некому, только она возле озера одинокая живет! — уверенно размышлял наш сельский гид.

—А что это она всю жизнь одинокой была?

—Зачем, она при муже когда-то была, только муж не выдержал угрызений совести и под “кукушку” бросился, вот и переехало его чуток!..

—Да что ты за страсти такие рассказываешь? — не сразу понял Матвей, который ненадолго отходил налить себе очередную порцию чая, — кого там переехало?

—Да мужа бабы Изольды! По глупому мужик пропал! Пили они как всегда самогоночки со своей благоверной, то бишь с бабой Изольдой этой, теперь такой несчастной. Как всегда он ее поколотил немного решил, как же без этого, за то, что много пьет, даже больше него, ну и не расчитал чуток в глубокий нокаут жену свою послал. Скорая, реанимация и все дела. Мужик и подумал, что окончательно прибил свою Изю. Грустно ему стало, жены жалко и своей загубленной молодости тоже, вот он под “кукушку”-то и лег. А “кукушка”, как на грех бойко очень шла, машинист молодой был неопытный лихач, на трассе “Формулы 1” вообразил себя по нашим—то рельсам скорость бешенную развил, увлекся и осталась от мужика только половина, да и та пить самогон больше не способная...

—Да, а баба эта, как ее, Изя что?

—А что ей сделается-то? Она через две недели из больницы сбежала, выздоровела и на помин души своего мужа с подругой ужралась! — хохотнул Леха, глядя как наши лица принимали вертикально вытянутое положение, — подруга у нее была баба Нюся, вот она и подбила поминающую к Вовану сходить, он как раз к тому времени срок свой очередной отмотал и явился навестить свои родные края, естественно, как полагается, отмечал это событие у себя дома. Тут две бабы к нему ввалились! Он с ними выпил и разбираться стал, немного порезал ножичком, бабу Нюсю насмерть прирезал, а бабка Изя опять в больницу угодила. На следующий день Вован сдаваться пришел и выразился по-простому по-нашенски: “я двух шлюх прирезал, мне бы медаль положена, но вы, наверное, судить меня будете!..”. Вот с тех самых пор наша баба Изольда, страсть какая одинокая и несчастная!

Когда впечатление от рассказа понемногу рассеялось, я ожил вопросом риторическим:

—И что это именно та благородная старушка, которой Вероника полы моет? Да дела!..

—Какая уж есть!..

—Не очень я уверена, что Вероника моет полы, но может быть, может быть! — Ольга скорчила гримассу, означающую скорее всего степень ее веры в предположение.

Мне тоже было просто невозможно представить свою вторую мечту с тряпкой в руках, поэтому я спокойно помалкивал в сторонке, понемногу отыгрываясь в карты. Азартный Матвей, которому судьба подкладывала свинью в виде проигрыша в этом раунде игры, только пыхтел и краснел, изобретая все новые способы блефа. Остальные же обращали внимание на все что угодно, только не на игру, в которую играли. Однако вид Матвея постепенно завладевал умами играющих, как вид моющей полы Вероники моим умом. Чтобы разрядить ситуацию я невинно произнес:

—Может в лес сходим? Грибов, энцифалитных клещей соберем, если повезет?

—Какие это грибы интересно ты собрался искать в лесу? — настороженно поинтересовалась Ольга, — сейчас, насколько я помню, только мальчиков много?

—Кого? — не понял Матвей, окончательно плюнувший на игру, — каких мальчиков?

—Да не тех, о каких ты подумал! Я тем более в некотором роде замужняя особа! — засмеялась Ольга, — грибы такие, мальчики называются!

—Ну так пошли по мальчикам! — пропел Матвей, — а то в деревне побывать и в лес ни разу не сходить, что-то странное было бы! Ты меня сюда привезла, ты и мальчиками своими и угощай! — рассмеялся он, — я что-то не слышал о таких грибах. Надеюсь и гид не откажется прогуляться с нами?

—В качестве организатора дебоша?

—Когда будем организовывать? — встрял я.

—Кого организовывать? — не поняла Ольга.

—Дебош разумеется, — не понял я в свою очередь.

—Прямо сейчас, — пообещала она, — с тебя и начнем!

—О кей, а я лучше на сиреневый рынок попрусь! Мать просила овощей кой-каких закупить! Мне не с руки сегодня по лесам и болотам бегать! — проговорил лениво Леха.

—На какой рынок? — в унисон поинтересовались мы.

—На сиреневый, по цвету лиц тамошних прадавцов! Что-то не так?

—Понятно! — тем же унисоном проговорили мы.

* * *

Поскольку мы откровенно остались без гида, пришлось срочно сворачивать все приготовления насчет похода в сумрачный лес. По компасу как-то никому из нас не пришлось еще ореинтироваться и даже в “зарницу”, милую детскую пионерскую игру, никто из нас уже не играл, а по пням и мхам мы зашли очень далеко, так далеко, что нас и найти-то было бы невозможно. Ольга и Матвей отправились таки, если не в лес, то в поселок, что для них пожалуй было равносильно, на обитателей его они смотрели исключительно на вымирающий вид народонаселения...

Оставшись в скворечнике один, я добрался до дневника, который заложил где-то вначале когда события и факты отвлекли меня от него. Раскрыв его, мои руки ухватились будто за спасательный круг за ключик, откуда-то появившийся в моей коллекции, а глаза уставились на него, будто передо мной был золотой ключик Буратино. Если есть ключ, то должен быть и замок, который этот ключ отпирает, впуская внутрь, прямо к сокровищам одинокого острова! Судя по виду и форме ключа, он мог быть как от почтового ящика, так и от депозитного сейфа в банке. Насчет последнего я что-то сильно сомневался, ну кто же в нашем благословленном городе хранил свои сокровища в депозитных сейфах? Месторасположение оных я тоже плохо представлял себе, даже если они и водились в отдельных вольерах местных банков, то я сильно сомневался, что они могли водится в единственной сберкассе поселка. Я уставился на ключ наподобии роденовского мыслителя, хотя мои мыслительные способности отказывались мне служить, совершенно не представляя себе важность поставленной задачи и жизненую необходимость ее решения. Поскольку ключ принес больше загадок, чем разгадок, мне пришлось углубится в изучение сокровенных записей малолетней акселератки, неизвестным путем оказавшейся при делах в этой смешной жизни без обратного билета в детство...

Кружка чая, который мне пришлось таки научится заваривать, помогала не растворится в обычных для девчонки ее возраста бреднях о огромной любви и предметах приложения этой самой любви. Писалось об этой любви довольно давно, если судить по жизненому циклу подростков, то есть около полутора лет назад. Насколько я успел заметить в детстве год кажется вечностью, а с возрастом он словно усыхает вместе с твоей кожей и организмом, пролетая словно пчела на пустым цветком со скоростью сравнимой со снарядом пущеным неизвестной пушкой. Длина дня младенца и взрослого дяди неодинакова, и никто не сможет убедить меня в другом, это можно судить хотя по событиям, которые влезают в тот и другой день! Думая о подобной ерунде я все же добрался в изучении скрежалей до времени более и менее интересного для понимания событий, произошедших в жизни Вероники в последние дни. Перейдя от что-то типа “...он проводил меня прямо до дома, неся мой портфель... Он такой чудный...” до “... он опять забыл дома презервативы, пусть и забавляется один...”, я почувствовал острый приступ желания посещения заведения “ветер попа дует!” (это немецкий трудный подросток из омской деревни выразился так, не я. Существует такая терапия для трудных подростков Германии: определенный срок в сибирской глубинке!), потому-то меня и сдуло почти что ветром с насиженного места. Как вы понимаете, подобный кросс лучше совершать в одиночестве, и когда соседка, которую я ненароком обозвал Асолью, окликнула меня, это не очень вписывалось в мои планы. Промычав что-то мало определенное, я продолжил свой кросс, а соседка осталась стоять в полных непонятках на грядке огурцов, в которой искала золото овощей, или что-то другое...

Не успел я дойти до конца огорода, как из-за кустов вынырнули перемазанные в цветочной пыльце Ольга с Матвеем. Они явно не прогуливались, это было заметно по пыхтению, которое раздавалось с той стороны, где они находились. У них там явно происходило что-то неординарное, потому что лица их светились словно полная луна морозной ночью! Меня мучила дилема. С одной стороны необходимо было срочное уиденение, с другой стороны острое любопытство разбирало меня еще больше. Плюнув на весь мир, и решив что никогда не доберусь до своей острой необходимости, я выглянул на тропку по которой, напрягаясь, шла парочка. Ольга сдувая с глаз челку, вечно падающую ей на лицо, держала в руках тяжелый металический ящик. За ней пыхтел Матвей, стараясь не особенно нагружать даму, потому опуская железный ящик пониже, для того чтобы большая часть веса досталась его сильным мужским сухожилиям, или что там у него было. Ольга заметила меня первой. Она опустила на землю ящик, вместе с ней пришлось опустить его и Матвею.

—Олег, здесь нужна твоя мужская помощь! — пропела она как можно ласковее.

Я покорил себя за то, что высунулся и прокричал в ответ:

—Надеюсь моя мужская помощь подождет, пока мой мужской организм не придет в норму? — риторически спросил я сигая прямо через кусты крапивы в поразительной обильности обнаружившихся на моем пути.

—Слушай, ты куда, беги сюда, помоги нам! — не придумал ничего лучшего, кроме как крикнуть Матвей.

Я уже не мог ответить, от ожегов крапивы и прочих прелестей жизни у меня застряла в лексиконе только первая часть его имени, поэтому я не рискнул воспроизвести ее в соответсвующем обществе...

Когда я все же добрался до Ольги и ее приятеля я с удивлением обнаружил возле них тот самый ящик, который оказался сейфом. Матвей использовал временно его в качестве сидения с наслаждением затягиваясь сигаретой. Удивление скорее всего читалось на моем лице, словно в открытой книге, поэтому Ольга посмотрев на меня спросила:

—Тебя что-то удивляет, что стоишь как ошпаренный?!

Если бы она знала, как она попала в точку! Ноги горели от ласковых прикосновений крапивы, а тут еще и непонятно откуда взявшийся сейф. Я точно немного удивился, ровно настолько, чтобы глаза мои превратились в пятаки.

—Что это такое, откуда вы это откопали?

—Представляешь, этой мамзели понадобился сейф, и нам пришлось его тащить, как проклятым, по всем огородам этого гребанного поселка, так ей показалось покороче!..

Представив методы воздействия, которыми воспользовалась моя приятельница, чтобы заставить Матвея притащить этот хлам так делеко, я рассмеялся.

—Ну и зачем тебе сейф? — спросил я на этот раз Ольгу, — где ты его откопала?

—А что хороший сейф, как раз подойдет для побрякушек!.. — начала понимать свою оплошность Ольга.

—И куда ты его денешь, у тебя что побрякушек много?

—Ювелирный салон можно открывать, а что? — язвительно ответила она, — не пропадать же вещи в самом деле в сыром подвале!..

—Там сухо было, это тебе захотелось сейфа, сама же сказала, что это круто будет! Учти, в мою “Победу” он точно не влезет...

—Да ладно, мы его на крышу привяжем! Что тебе стоит!.. — вопросительно посмотрела ему прямо в глаза Ольга.

Я почувствовал себя если не лишним, то явно ничего не понимающим в происходящем, поэтому решил прощупать обстановку, путем наводящих вопросов.

—Можно чуть подробнее, что это за металлолом, и откуда вы его взяли?

—Нармальный сейф это, ничего вы не понимаете. Мы же прогуляться пошли, так?

—Ну, и..

—Ну, и!.. — передразнила Ольга, — дошли до какого-то двухэтажного здания а там на первом этаже такая маленькая уютная комнатушка...

—Впечатление такое у нас осталось, что там кто-то либо жил, либо развлекался. Там все для этого есть: кровать там, кухня, телевизор, даже пальма растет в кадке!.. — подключился Матвей.

—Какая пальма?

—Говорю же: в кадке стоит пальма, вся такая пушистая и зеленая, игрушками елочными украшенная!..

—Зачем игрушками?

—А я откуда знаю, дизайн может у них там такой, что ты вообще привязался к этой пальме. Пальма как пальма, ничего особенного такие на вокзалах обычно выставляют, чтобы пассажирам куда сморкнуться было!

—Да это просто конторские вещи скорее всего, там этих столов уйма навалена была в другой комнате, стульев...

—И кровать тоже, это бугалтерши всякие в промежутках между отчетами спали что ли?..

—Неважно, вообщем мы иследовали там все, интересно же!

—Там она и нашла эту образину! — горестно закончил Матвей.

—Интересная конструкция... — проговорил я, осматривая сейф.

—Да я тоже в первый раз с таким столкнулся. Он на ключ запирается и код, но барабан, наверное, сломаный, не крутится совсем, я пробывал!..

—Может вы сначала дотащите его, а уж потом будете разбираться в его механизмах? — затосковала Ольга за нашими спинами.

Да уж, всю жизнь мечтал таскать тяжелые металлические “гробы” по огродным буеракам. Тут еще, словно черт из табакерки, выскочила недозревшая Асоль и, наивно хлопая глазками, спросила:

—А что это вы тащите? Может вам помочь, а то я Толика позову!

Ага только Толика для выяснения невыясненого нам не хватало. Но, кажется, он с утра ушел на рыбалку, хоть что-то должно же быть хорошего. Ольга посмотрела на нее длинным пронизывающим взглдом повидавшей виды матроны и произнесла строгим тоном:

—Нехорошо приставать к взрослым мужчинам! Тебе должно быть стыдно, девочка! — может быть она сразу раскусила ситуацию, а может пальнула наугад, но попала в самую точку, потому как деточка зарделась и ее словно ветром сдуло с огорода.

Спасительное крыльцо появилось в самый нужный момент, пот словно дождь упорно лез в глаза, отчего ресницы начинали усиленно хлопать и мешали смотреть на тропинку. Именно поэтому мне удало угодить в крапиву пару раз, принимая очередные порции “лечебных” ожегов. Когда совсем не осталось сил, появились таки джинсы на горизонте наших взглядом. Джинсы принадлежали Лехе, который стоял на крыльце, спокойно поджидая обитателей дома.

—Помог бы лучше, чем дуру гнать на солнце! — поздоровался я.

—Зачем? — изумился он, — вы и без меня сильные, — ухмыльнулся он своими солнечными кроликами.

—Изверг! — пожал плечами я, показывая свои гнилые зубы в ответ.

—А зачем этот металлолом вам? — наивно поинтересовался он.

—Мне? — переспросил я обиженно, — мне он не нужен, он ей понадобился!

—Значит нужен... — меланхолично произнесла Ольга, заходя в дом, — значит пригодится!

—Его вкрыть надо... — зевнув, произнес Леха, потеряв к железяке всякий интерес.

—Еще чего, сейф мой, и я не позволю его калечить! — Ольга была определенно против предложения Лехи, хотя я уже направился к сарайчику за ломом.

—Интересно же, что там внутри!

—А мы его вскроем в свое время! — препиралась она, хотя было видно, что ей тоже стало уже интересно содержимое сейфа, — и вообще не ломом же его вскрывать, потом он точно станет только железкой. Не для того я карячилась столько, чтобы запросто превратить его в кусок дерьмового железа!

—Ну почему дерьмового? — кролики побежали на этот раз прямиком в девушку, — нормальное железо, пуленепробиваемое небось...

—Если же оно такое непробиваемое, как же вы собрались его вскрывать? Не взрывать же его в самом деле! — передразнила самозванная хозяйка сейфа.

—Ну, надо подумать!.. — неопределенно убрал своих кроликов Леха, — есть же что—нибудь, что эту штуку проймет!

Девушка уже решила, что препирательства бесмысленны и все решено, поэтому с гордым видом удалилась в дом, хотя могла бы этого не делать, никто ее упрашивать не собирался...

* * *

Для того, чтобы хозяйка сейфа не отреагировала на шум раньше времени, мы утаранили сейф за сарай, где и собрались попытаться вскрыть его. Если внутри ничего не было бы, то было не так обидно опростоволоситься, а если что-то там было, то оповещать девушку никто не собирался, для того чтобы она не предъявила свои права еще и на содержимое сейфа, а не только на него самого. Я не видел момент его нахождения, поэтому не мог поручится, что не она именно его обнаружила.

Мне уже хотелось отправиться за ломом, другого способа решить проблему мой бедный замутненный разум пока что не находил, но Леха выразительно оглядел нашу компанию, которая сгрудившись возле железного гроба, выглядела по всей видимости очень импозантно, и... Он просто вытащил из кармана связку ключей и потряс ею, отесняя нас в сторону:

—Давайте я попробую открыть, тем более, ключи всегда со мной!

Причем здесь ключи он объяснил позже, когда уже сидел на корточках возле сейфа.

—У меня универсальный есть, он должен подойти...

—Интересно, откуда у тебя такие штуки?

—Все надо в жизни немного уметь, все в жизни когда-нибудь может пригодится! — наставительно произнес Леха, если бы он еще при этом поднял палец вверх, я бы его точно прибил на месте!

Возился он долго, но после многочисленных его усилий в замке что-то хруснуло и дверка приоткрылась.

—Вот! Алле гоп! — театрально произнес Леха, ракрывая внутреннее содержимое сейфа перед нами. Впрочем он вполне мог этого не делать, ничего особенного там не было. На полупустых полках мы обнаружили лишь пару видеокассет. Ожидавшие несметных сокровищ, мы разочарованно выпустили воздух из легких, и так в унисон, что получился преотличнейший свист. У меня свист никогда не получался, и поэтому я возрадовался и тут же попытался повторить успех, закрепить навык так сказать на практике. Навык упорно не хотел закреплятся, и содержимое кассет мне показалось более интересным чем мой несуществующий навык, поэтому я выразительно посмотрев на своих приятелей произнес тоскливо:

—Ну и что дальше, у кого есть знакомый видеомагнитофон на примете? У меня лично таких не наблюдается на терретории поселка, как впрочем и телевизоров, радиприемников, магнитол и прочей бытовой техники в знакомых не ходит!

—Думаешь у меня есть подобные штуки, нет они конечно есть, только в городе! — потдержал меня Матвей, и мы разом уставились на Леху.

—А что я, откуда я вам видак притащу?

—А кто сказал, что его надо тащить, надо просто посмотреть несколько минут, что же запечетлено на кассетах, тебе и самому должно быть интересно в самом деле.

—Можно пройтись вдоль поселка, только я не уверен, что кого—нибудь можно застать дома в такое время.

Я задумался, дилема действительно казалась неразрешимой, но неожиданно мне в голову пришла спасительная мысль:

—Асоль!

—Что Асоль? — удивились мои приятели.

—Асоль, ну то есть соседка наша, может у нее есть видеомагнитафон, надо ее найти...

—А ты хоть знаешь как ее зовут?

—Нет, — пожал я плечами, — а что это так важно?

—Как же ты собираешся обращаться к ней? Не “эй, кросотка!” же!

—А почему нет? — глупо улыбнулся я, — ей будет даже приятно! Она же как ни как девушка в некоторых исключительных местах!

—А ты это точно знаешь?

—Пошляк! — проговорил на его шутку я и направился к забору, в надежде, что соседка так же грузится на грядках.

Соседки на грядках было не видно, зато со стороны двора раздавалось веселое квохание кур. Соседский двор примыкал к тому, что раньше при нашем скворечнике было огородом, поэтому мне пришлось запастись терпением, обходя стройные заросли крапивы и лебеды. Впрочем во дворе соседки тоже не было, хотя куры что-то активно и весело клевали в траве, которая все еще кустилась кое-где вдоль забора. Всегда так бывает, если не нужен кто-то, он непременно лезет тебе прямо на глаза, навязчиво и упрямо, а как только понадобится словно черти его куда-то уносят с глаз долой из сердца вон. Пришлось возвращаться не солоно хлебамши.

Леха на этот раз оказался на высоте, и сотворив неопределенный жест, в смысле: “спокойствие, только спокойствие, я мужчина в полном расцвете сил и возможностей!”, скрылся за забором в чужом палисаднике. Что он там наплел, но вскоре он вышел в наше поле зрения и активно замахал нам руками, приглашая на просмотр кассет.

Оказавшись в маленькой комнатушке в такой же маленькой избенке, она служила, вероятно, летней кухней, когда возникала в ней надобность, а теперь была жилой комнатушкой, мы расселись где кому придется, не особенно привередничая и требуя особых удобств. Девица, которую я про себя называл не иначе как “Асолью”, тактично вышла, предупрежденная Лехой. Мы огляделись. Комнатушка, несмотря на свои размеры, была довольно плотно и хорошо упакована. Вся аппаратура была проставлена на сооружении типа горки, сверху музыкальный центр с подвесными колонками, чуть пониже телевизор и видеомагнитофон, и самым нижним обнаружился простой двухкассетник, бандура типа балалайки, ее в городе так и называли и никак не иначе.

—Круто! — присвиснули мы одновременно с Матвеем, — это просто класс!

Леха ахать не стал, то ли привык ко всякого рода наворотам в своей деревенской глуши, то ли просто от природы был лишен способности чему либо удивляться и ахать. А поскольку он был лишен этого от природы, он первым делом взялся за видеомагнитофон.

Едва мы просмотрели часть пленки, моя рука инстинктивно потянулась к кнопке и выключила шоу. Шоу было действительно не слишком приятным. Впечатление произведенное на Леху было более глубоким нежели на нас, поскольку он узнал некоторые лица участников этого интимного шоу. Мышцы лица его буквально окаменели от напряжения, а на губах повис один вопрос, как могла приличная девушка в таком учавствовать! Зрелище было действительно не из самых приятных, причем в различных групповых вариантах. Из действующих персонажей я узнал только одну Веронику Сазонову...

* * *

—Колись, где вы этот сейф вытащили на свет божий? — наступал Леха на Матвея.

—Я что против что ли, пойдем покажу! — спокойно пояснял тот, — и нечего на меня так смотреть, не я эту фигню снимал, могу тебя уверить, точно не я!

Мы естественно никаким образом не думали, что Матвей успел бы снять такую фигню и подложить в сейф, тем более он был впервые в поселке, просто на Леху нахлынули эмоции, а эмоции плохие советчики. В полном молчании мы отправились к тому месту, откуда Ольга и добровольные ее помошник притащили сейф. Место оказалось не так уж и далеко, хотя судя по тому, что железку смогла притащить даже Ольга, этого следовало ожидать.

Место оказалось очень даже знакомым, недалеко от так называемого “танцденса”. Когда-то “одно место” было управлением или дирекцией торфопредриятия, а теперь за ненадобностью превратилось в приют для шальных ветров и пришлых бомжей. Оно было похоже на покинутый замок некогда могущественных правителей, которые под напором более могущественной силы были вынуждены оставить завоеванные земли. Оставить-то они их оставили, но взятьто их похоже никто не захотел, вот остался “замок” стоять на милости у времени и обстоятельств.

Внутри здание постепенно превращалось в коробку, поскольку таинственным образом исчезало все более или менее пригодное в хозяйстве, а в полунатуральном хозяйстве поселка пригодно было все, от куска линолеума, содранного с пола, до доски, содранной с лестницы. Мало того, оно постепенно превращалось в общественное заведение определенного толка, у нас в стране всегда, за отсутствием оных, в вонючие туалеты превращают все, что под руку подвернется от пустующих дач, до таких полузаброшенных зданий, а уж последним сама судьба велела превратится в общественное заведение определенного толка.

На первом этаже, в конце коридорчика, неуспевшего превратиться в заведение определенного толка, мы обнаружили дверь обитую жестянкой, довольно массивную на вид. Я обрадованный бросился было ее открывать, но вот незадача, дверь не поняла моего энтузиазма и не очень отреагировала на мои поползновения. Мне пришлось растерянно бросить взгляд на подоспевших и посмеивающихся приятелей.

—Что не очень потдается? — поинтересовался Матвей, — так ведь она заперта!

—А вы как туда попали?

—Для этого шпильки существуют, но теперь я думаю его и отмычкой можно открыть... — он кивнул в сторону Лехи.

—Отмычки у воров, у нас следственный интсрумент! — наставительно произнес тот.

Леха, изобразив многозначительность, подошел к двери и принялся ковырятся в замке, прилагая к этому определенные усилия. Пока он ковырялся, я рассматривал надписи на стенах. Промеж “Децлов” и “Роков” попадались и филосовские изречения типа: “Правда — мать, не стоит ее ...!”. Одно меня особенно позабавило особенно. Оно звучало примерно так: “Все бабы ..., но зато какие хорошенькие!”. Внизу была пририсованна та самая баба со всеми своими хорошенькими достоинствами.

—Да, таланты! — многозначительно произнес за моей спиной Матвей.

Дверь вскоре поддалась на усилия, прилагаемые к ее вскрытию и мы оказались в небольшой прихожей, довольно приличной на вид. Она сохранилась скорее всего от того, что была закрыта от посторонего вмешательства. За прихожей оказалась довольно приличных размеров и интерьеров комната.

—Здесь пожалуй и жить можно! — предположил я, чувствую определеную зависть к пустующему помещению, потому как мне поднадоело прыгать на сеновал, куда мы с Матвеем перебрались, намаявшись в креслах и раскладушках, уступив естественное право нормально спать единственной даме в нашей дружной троице. На сеновале оно даже и неплохо можно было устроиться, а с матрасами, которые мы обнаружили в кладовке и тем более, но мне уже поднадоели кузнечики, начинающие свои концерты на заказ ровно в десять часов вечера, и соловьи по утреней рани, которым следовало бы и поспать. Экзотика, блин, деревенская!

—Здесь обнаружили этот сейф?

—Ну, да, — застыл на месте Матвей, невольно заражая и меня своей робостью.

—Лады, пошли отсюда?— многозначительно произнес Леха, состроив озабоченную морду лица.

—Ладно, кто из вас курит, что-то затянуться захотелось, нежданно негадано! — озаботился и я, только в отличии от приятеля, своими проблемами.

—Пойдем на воздух, не здесь же курить в самом деле! — поддержал меня Матвей...

* * *

Ночь свалилась неожиданно. Озеро, казалось, застыло, на минуточку задумавшись. Даже волн не наблюдалось на его поверхности.

—Муть какая-то, просто истинное вампирское время! — проговорил я самому себе, направлясь поближе к домам, в которых теплился такой родной, такой земной свет. Свет я с самого детства возлюбил больше темноты, и не находил причин для изменения своих привычек!

Что меня понесло на ночь глядя в эту тьму, не смог бы, пожалуй, никто толком объяснить без специального пихоаналитического образования. Но кто ж их спрашивать будет, этих психоаналитиков! Это на Западе, по молодости лет нации, они, отдельные ее представители этой нации, по психам всяким бегают, а мне, как представителю старинного, коренного народа, стало бы просто вековски стыдно к аналитикам бегать — это ж истинный бред анализировать вековые традиции сумашествия!

Ну так вот, обходясь без аналитиков и анаболиков, что для меня по тому времени было одно и тоже, я пробирался к крайним домикам, где по моим подсчетам, прямо напротив бабы с веником, на дом которой мне указал Леха, жила загадочная бабка Изя, Изольда по-научному, домик которой тоже попался в поле зрения моего приятеля в тот переход из тесного поселка в лесные чащи, куда нам удалось таки однажды затащить его. окончилось правда все это довольно плачевно, точнее ближайшей лесной поляной, на которой он устроив привал, забыл зачем в лес пришел, и спокойно остался загорать на природе. Мы же были вынуждены путешествовать по краям леса без более или менее приличного гида.

Теперь я тоже пробирался к домам без какого либо гида, и в самое неурочное время, гонимый внезапно вспыхнувшей у меня в тесноте извилин идеей. Вот так иногда приходят светлые мысли! Я решил сходить в гости! Лучше поздно, чем никогда. Оно понятно, конечно, но лучше бы в более удобоваримое время. А так пришлось нестись по темному вечернему поселку, сломя голову, даже не подумав о том, что люди могут запросто отдыхать, или телевизор смотреть, некогда, вообщем, твоим обществом заниматься им будет. Они, люди то есть, могут просто спать в это время, что исходя из их возраста вполне оправданно.

Но мои самые черные мысли не оправдались, в окнах домишки горел яркий свет. Старушка явно не спала и даже, что было удивительно, не было похоже на то, что собиралась это делать. Пройдя до двери, мимо темнеющих кустов, в которых набирали силу бутоны шиповника, похожие на острые пики, я тихохонько постучал. Вскоре за дверью засуетились, после чего в ярком проеме появилась сама хозяйка, по локоть в курином пуху. В руках у нее был розовенький кусок приличной курятинки.

—Изольда..., извените не знаю как ваше отчество?

—Марковна, я, — уточнила она, и уставилась на меня, ожидая ответного приветствия с называнием имен, могло сойти и без отчеств.

—Я друг Вероники, вот приехал к ней, вы не знаете где она? — решил я прокатить на дуру.

—Не друг ты, я знаю, ты из города недавно приехал! — обрезала мое вранье бабушка, — а про Веронику всех распрашиваешь! — поражала она своей осведомленностью, — мне Наташка говорила.

Она имела ввиду бабку с веником, во всяком случае я именно так ее понял.

—Ну да, все правильно, может вы мне что-нибудь расскажете? Как ваше драгоценное здоровье, например. Вероника, говорят, помогает вам по хозяйству?

Бабка Изя тут же переменилась, почувствовав во мне благодарного слушателя и запричитала:

—Плохо, сынок, плохо, умираю совсем, думала парализует совсем! — продолжала причитать бабка, помахивая недощипанной курицей, — Никочка хорошая девочка, то дрова поможет перенести, то пол помоет, я же наклонится не могу, совсем умираю!..

—А курочку что, на поминки щипаете? — дернул меня черт поинтересоваться.

—Зачем ты так говоришь, молодой еще, а хам! — обозлилась бабка Изя. Неожиданно ее гнев сменился на милость, — а хоть и на поминки, что же здесь такого, кто ж мне ее ощипает кроме меня!

Она рассмеялась, покатилась мелким бисером.

—Да ты проходи, проходи, хочешь чаем угощу, хочешь чем-нибудь покрепче! Ты ничего с юморком парнишечка-то!

С чего это вдруг так переменилась бабака, я так и не понял, хотя подозреваю, что любопытство пересилило никчемную обиду, потому и переменилась во мнениях она.

Ступив за ней в довольно душное пространство одинокой избы, я присел в уголке за столом так, что меня и видно-то не стало за пузатым и огромным самоваром и зарослями неизменного раскидистого алоэ. Это, вероятно, было одно из хобби местных жителей, выращивать и пестовать огромные раскидистые деревья этого самого алоэ. Что делать с ним потом, они и сами еще не поняли, но алоэ стало непременным местом “мебели” в тесных домишках. Меня попытались уже напоить настойкой из него, приготовленной из равных частей меда и водки и, как это ни удивительно, самого алоэ, но мне почему-то стало плохо, когда настой, который обычные люди пьют ложками, разлили в стаканы.

—Зато можно не закусывать! — пояснил тогда один из тогдашних малознакомых знакомых, на что я заметил:

—Тогда можно и лягушек заспиртованных из кабинета биологии попробывать, тоже ничего, закуска сама рядом плавает!

—Мы же не французы какие-то, чтобы лягушек жрать! — неожиданно поморщился тот самый мужик, — а эта горилка, даже исключительно полезна и легкие прочищает!..

—Незнаю как насчет легких, но глаза она мне уже прочистила! — намекнул я на вылезающие из орбит от удивления глаза. На это мужик только многозначительно кивнул и “вздрогнул”.

—Так значит тебя Вероника интересует? — спросила бабка Изя, заставляя меня вернуться к реальности, и наливая в бокал ароматного чая, — а сам-то в городе чем занимаешься?

—Я-то, — поспешил я ответить, пока бабка была настроена благодушно, — да чем придется!

—Вот все вы такие, нынешние молодые, нет бы делом занятся, а вы занимаетесь черти чем, а потом болтаетесь почем зря! — в сердцах выразилась собеседница.

—А что Вероника, тоже занимается чем придеться? — попытался я навести ее на нужный лад, но это пока мне плохо удалось, потому как бабка кажется села на своего конька:

—Вот выкрасятся и давай трясучкой заниматься, как-будто дел других нет! Вот и Вероника твоя, я ей уж и ласково ей говорила и ругалась на нее, чтобы кавардак не устраивала в бабкином доме, ей, бабке-то каково там теперь на все это смотреть! — лихо сплюнула она, — юбка выше пупка, а сама туда же: “Давайте помогу вам тетка Изя...”, больно мне охота на ее прелести здесь любоваться!

—Изольда Марковна, небось сами были молодой!

—А что я? Я в таких юбках не бегала, мужиков не смущала! Мы культурные были, в Магнитогорске работали на металлургическом заводе, я даже погулять толком не успела, а ко мне уже присватались двое. Один правда был младше меня, время-то было послевоенное, мужиков почитай и не было, вот и гуляли мы с теми кто младше нас. Побоялась я тогда, маленький еще, в армию заберут, как я одна останусь, а в армии чать свои бабы нашли бы, вот и вышла за своего, его в армию не взяли, какую-то болезнь нашли, вот почитай век свой в этой деревне и отмучилась. А может оно и лучше могло бы быть! Пожалела я его, сирота он был в костюме приходил, а сам его у друга своего на один вечер брал!..

“Что это она разоткровенничалась? — удивился я, и только немного погодя почувствовал самогоночный душок, чему нимало удивился, старушка, казалась, абсолютно вменяемой, — может ноги сделать, все равно ничего толкового от нее теперь не добьешься! — спросил я самого себя, решив, что ноги делать рановато еще, поэтому остановился на варианте погодить еще”.

—Так что Вероника -то? — захотелось мне вывести ее откровения на нужный лад.

—А что Вероника-то? — удивилась она, — все пьянки здесь устраивает, пацанов каких—то таскает, мальчишек совсем, эти-то братья, почитай постоянно у нее здесь околачиваются. Уж не знаю, когда они дома бывать успевают! Мамаша их потеряла наверное!..

—А рыжего такого пацаненка видели? Он все мне под ноги попадается в самых неожиданных местах.

—Это Павленкова что ли? — сощурилась бабка Изя, и добавила, помолчав целую минуту, которая показалась мне вечностью, — отчего же нет, и он привязывался. Они его гоняли всегда! Сама видела как Борька этот, олух царя небесного, за уши его драл, и приговаривал, чтобы больше не ходил за ними. Оно и правильно, они же постарше его, что там мальцу-то делать! Мальцу там совершенно нечего было делать! Я его поймала как-то, и говорю ему, что ты со своими мальчонками не играешь, что все к большим лезешь, а он, что мне, мол, делать с этими пацанами, глупые они, а мне учится надо. Чему он там учится надумал, кто его знает, его даже в прошлом году из школы выгнать хотели, да оставили только потому, что иначе класс слишком маленьким получается!

—Как чему, баб Изь, жизни, чему же больше! — размяк я от хорошего чая, перейдя на более панибратский тон, если это можно было сказать о старушке, хотя почему и нет.

—Жизни...— протянула иронически старушка, — они сами-то от горшка два вершка, а туда же — жизни. Вот мы раньше...

Я решил, что лучшим решением для меня будет отключится чуток, от настальгических воспоминаний, что оказалось не очень сложно сделать. Пока старушка монотоно рассказывала о своих буднях в великую эпоху строительства второй очереди металлургического комбината, я думал о своем, но как только она замолчала, мне пришлось очнуться и принять участие в великом обсуждении нынешних нравов.

—Да, жить умерено, не значит жить убого! — двухсмысленно произнес я, имея ввиду “Жить у Мерина, не значит жить у Бога!”, но старушка не отреагировала на мое замечание, поэтому я с полным правом погрузился в “ожидание чуда” моей мыслительной способности.

* * *

Ольга, весь день пытавшаяся уследить за нашими движениями души и тела, не смогла этого сделать, потому-то в огорчении уеденилась и больше о ней на ночь глядя не было слышно. Матвей подевался куда-то вместе с Лехой, они как-то удивительно спелись на почве необычного возлюбления к местной самогонной промышленности, вернее к продукции, которую выпускала эта самая промышленность. Мне не оставалось ничего другого, кроме моего “любимого сеновала”, куда я, собственно, и отправился после ночного рандеву по окресностям, почитать на ночь кусочек дневника, молоденькой девочки, ощущая себя полным валежником. Но почитать особенно мне снова не удалось. В маленькое окошечко сеновала, которое выходило прямо на небольшую улицу, на ней кроме скворечника и соседского дома было еще три-четыре подобных строения, я заметил группу женщин медленно бредущих вдоль плетней. Одеяния на них были белые, странные, брели они медленно, так что хотели они того или нет, они мгновенно привлекли мое воспаленное сумерками и страницами чужого дневника внимание.

Выскочив словно ужаленный на улицу, я попытался затерянным пробраться за ними. Впрочем, все мои предосторожности были более чем напрасны, так как женщины мало обращали внимание на что либо. Они просто потупив взоры в землю брели по освещенной луной дорожке и что-то медленно напевали. При более ближайшем расмотрении женщины оказались очень уж молодыми, просто за балахонами, скрывающими их лицо, в темноте было сложновато разобрать это сразу. Дойдя за ними до конца улицы, я остановился, поскольку не рискнул идти дальше немедленно, иначе меня просто заметили бы. Фигурки же медленно, но верно скрывались в ночном лесу...

Я уж совсем было подумал, что нахожусь на первой стадии сумашествия или сна, но следы в траве, оставленные их обутыми в сандалии ногами, говорили об невоятной реальности происходящего. Боясь окончательно потерять из вида женщин, я бросился за ними в погоню именно по этим следам.

Шли подобным караваном мы довольно долго, минут пятнадцать. Мимо мелькали странные в ночном освещении ветви деревьев, похожие на большие крылья неведомых птиц. Прочая романтика тоже имела место быть, мне просто об этом лень писать...

Остановились женщины так же неожиданно, как и появились на горизонте окошечка сеновала, где мне удалось их увидеть. Я заглядевшись ночной романтичной природой, едва не выдал себя, вывалившись прямо в центр полянки, где они устроили себе привал. Приваливаться ни к чему они не стали, а начали довольно энергично копошиться в самом центре площадки, где достаточно быстро соорудили костер из заранее приготовленных веток. Это я понял по их передвижениям ни одно из которых не пересеклось с границей поляны, а для набора валежника это просто необходимо было бы делать.

Ночное темное небо разукрасилось искрами, которые взлетали над весело запылавшим огнем. Помост на их фоне, казался волшебной сценой для необыкновенного представления. Нарисованная на нем эмблема в мельтешащих отсветах костра, будто двигалась сама по себе. Лучи, которые были пририсованны к эмблеме, живыми змеями ползли к краю деревянного, покрытого фанерой, пространства пола. Зачем им понадобился помост, об этом мне удалось узнать позже, пока же вечеринка набирала обороты. Совершенно неожиданно для себя я вспомнил, где уже видел эту эмблему, едва не вскрикнув при этом. Точно такая же была нарисованна на обложке с большим скрипом читаемого дневника Вероники Сазоновой, хотя судя по прочитанному, об этом в нем не было упомянуто ни слова.

Женщины откинули капюшоны и удивительно слажено начали произносить текст заклинаний или молитв, слов я не смог разобрать, по причине их довольно “интимного” произношения, в смысле громкости. В чашу лились какие-то инградиенты, свечи горели, полный ажиотаж наступал. Я совсем перестал понимать, что происходит после того, как женщины вскочили, что после коленопреклонения невольно привлекло внимание и пошли по кругу. После первого круга капюшоны вместе с плащами упали, родив на “свет” прелесных девчушечек, мгновенно худевших и хорошевших. Последней скинула капюшон и плащ ведущая девица, которая возопила длинную фразу на незнакомом языке и поднялась по ступенькам на помост. Неведомое действо началось.

Происходило смешное, поскольку с другой стороны на поляну вышло еще несколько фигур в плащах, которых, в отличии от меня, на полянке явно ждали. Под плащами скрывались несколько парней, которые перемешались с девушками и совместно стали произносить фразы на незнакомом языке. Меня мучительно было интересно узнать ответ на один единственный вопрос: действительно ли Вероника входила в их “компанию”, или этот рисунок был простой подростковой бравадой, и другой единственный вопрос: что за компания развлекалась на полянке. Ответ на него мне могла дать только одна из фигур, которые обрядовались на поляне, поэтому я решил немного подождать, если бы я знал чего, то может быть даже смог бы сформулировать свое ожидание...

Ожидание мое вознаградилось совершенно неожиданным образом. Я, ожидавший страшных жертв, поскольку был научен всякими к этому причастными людьми, или страшных обрядов, громких заклинаний, ничего подобного больше не узрел. Вместо вышеперечисленных страстей, молодые люди спокойно взяли под руки девушек и пошли вглубь леса. Там по пути их следования появился небольшое строение, где пришедшие устроили нечто подобное дискотеке. Под плащами почти у всех оказались сумки. По мере их распаковки, все приобретало законченный увеселительный вид. Из магнитофона зазвучали веселенькие звуки, созданные на основе церковных хоралов, перепетых отвязными сладкими мальчиками и девочками. Этот момент мне понравился больше всего.

Вскоре к находившимся на поляне стали присоедениться другие молодые люди, совершенно без всяких намеков на капюшоны или плащи...

Эпилог.

Вероника сошла с крыльца неожиданно. Она посмотрела на меня и спросила:

— Вы получили мою птицу?

— Да, но зачем надо было убивать бедное создание?

— Вы не понимаете, если бы я ее не убила, то убила бы вас! А так, птичка стала жертвой! Это как в старые добрые времена — агнца резали и кровью окропляли все живое...

— А тебе это зачем, окроплять все живое?

— А я и есть живое, и только я и есть живое, а все остальное уже умерло. Все умерло, как умерла моя девственность, вместе с девственностью этого солнца, этого мира, этого Бога.

— О чем это ты?

— О том, что я хочу убить тебя! — рассмеялась она и достав пистолет выстрелила мне прямо в сердце, проговорив, — вот и ты потерял свою девственность жизни...

Мне понравилась эта игра, поэтому отец Николай через полтора месяца обвенчал нас в своей церкви, скрепив навсегда наш союз...