по вечерам, над ресторанами...

Шел я долго, шел по набережной навстречу единственной мечте, которая, естественно, как всякая мечта, об этом понятия не имела, даже более того, понятия не имела и обо мне. Зато я имел полное понятие и о том, что это такое, и даже о том с чем ее, то есть мечту, едят. Чего я не мог понять, так это того: что собственно делает в такой дыре эта самая Танюська. На мечту она была мало похожа. Просто такая вся девочка, переросшая свой возраст...

Думаете, уже и не бывает этих самых девочек в природе? Нет, батеньки, ошибаетесь, встречаются еще среди всякого рода Жюстин с авоськами и без, просто такие все из себя Танюськи. Приятно это осознавать, удивительно приятно, знаете ли...

Так вот, шел я по всяким Танюськам глазами зыркая так, зыркая эдак, а они от этого вообще шарман-шерше полный, а тут навстречу мне Шарль Азнавур прется! Кликуха у него такая! Прется и прется, может ему сигаретку стрельнуть, или песенку-шансончик собственного понимания напеть хочется до колик, кто его разберет!?

Вот и я не разобрав, хотел уже и мимо, и проскочить, ну, думаю, его, с его шансончиками, похожими на скрип жалостливый кошки, от которой отымают хвост, совсем, да и сигаретки закончились! Так вот и прусь так, по-тихому, мимо этого шансонного мастера, но не тут-то и было!.. Он как заметил меня, весь прямо позеленел от радости: бежит навстречу ко мне, полами своей шляпы помахивает, комаров отгоняет. Я утекать, было, вздумал, да куда утекешь-то - народу кругом видимо-невидимо! Пришлось встать, как вкопанному, дожидаясь, когда он полами своей шляпы до меня домахает. А все от того, знаете ли, что добрый я, всего лишь посреди лужи встал, а мог вообще посреди океана взгромоздиться!

Шарль ничего абсолютно не заметил, на то он и Шарль, воздушная личность, ничего не скажешь, и прямо ко мне плюхнулся, и давай меня в бар тащить, чтобы всякие встречи отмечать и подмазывать. А мне тащиться в бар не хочется совсем, а ему хочется тащить меня: вообщем мой плащ мы и порвали! У меня слезки, у него слезки, у крыши слезки, у кошки на крышке, у которой хвост отымали, тоже слезки! От неожиданности Шарль даже про сигаретки забыл, что кончились они у него совсем, напрочь, неначинаясь. Забыл и забыл, тем более я тоже напрочь так же, как и он забыл про свои сигаретки, так и мы сделали великое совместное дело, великое можно сказать свершение, во благу родной страны!

Платок шарле никогда не носил, да и где его станешь носить этот платок-то, если полные карманы настрелянных сигарет: шарль-то никогда не курил, он голос для своих шансончиков берег, французских, разумеется, вот и пришлось нам обсыхать пойти в бар этот, который шарль и облюбовал себе запросто и прикупил там место, полотера-официанта: бывало как запоет свой шансон так все стаканы и валятся, а он по доброте своей душевной уже новые всем тащит и остатки старых подтирает. Официанты в восторге, посетители в восторге, хозяин в восторге, один карман шарлевский ноет, потому, как пустеет.

Понадеявшись на его всемирную усталость, от поездки на дачу, я рассчитывал, что он свои шансоны петь все же не будет, и ущерб заведениям наносить тоже, поэтому и устроился уютненько за крайний столик, чуть подальше от всемирных дел, потому как в центре какую-то великую эпоху праздновали новые а-ля-рюси при полном параде. Как известно если а-ля-рюси эти при полном параде, жди полного и бесповоротного салюта, что мне совершенно было совсем уже ни к чему...

И тут и, вперлась, эта самая, Танюська. Колготки на входе поправила, шелка всякие на бюстике подтянула и вперед к окну самому и витает стола быть в клубах дорогих сигаретных. К ней было ля-ля-шушу, местная девочка, подпираться вздумала, но та только глазками как стрельнет, от ля-ли-шушу этой один парик и остался, остальное все прямо мгновенно провалилось ненадолго. А Танюська вся опять в томление собралась. Уж на нее и оглядываться начали, а-ля-рюси вообще, в отпад, выпадать начали по одному, потому как у них водка стала кончаться, а когда водка кончается, они всегда в отпад полный выпадают. А этой Танюська все нипочем, сидит себе и томится... Ну, и фиг с ней!..

Первое...

...песочница моя, и песок тоже мой...

В детстве Танюську эту сильно не любили. Бывало, соберутся все вместе в одной песочнице, и давай с ней не разговаривать. Не разговаривают, не разговаривают, да так и уснут кто где. Один только Вовка с третьего подъезда настырный попался, не разговаривал, и не разговаривал с ней, пока ей не надоедало. Когда это все же случалось, она брала свой савок и уходила в другую песочницу. Вовке это не нравилось, он всех будил, и они всей гурьбой шли опять не разговаривать с Танюськой. Однажды они так ей надоели со своими не разговорами, что она и крикнула:

— А пошли бы все на фиг! — и ушла к себе домой к маме, потому что там не разговаривать с ней никто не собирался.

А все почему с ней не разговаривать взялись? А все потому, что она однажды ковырнула своим совком и бутылку вытащила, это слесарь шаша-а-буль-буль, от своей шерше-а-буль-буль спрятал. Она же эта самая буль-буль, бывало, как увидит бутылку, так и сразу в жану-д-арк превращается и как на костер на нее так и бросается, так и бросается, вот такая героическая женщина!

Вытащить-то Танюська, которая маленькая была, своим совком бутылку вытащила, да припрятать не успела: все сразу слетелись и хотели ее сразу же и распробовать. Маленькая Танюська орать начала, слесаря звать, чтобы тот, бедолага, свою собственность спасал и от потомошних не разговоров ее спас. Слесарь крики ее услыхал, конфетку какую-то сморщенную дал и даже по головке погладил, потом отошел от песочницы и трехэтажным словом дом построил! Вежливый слесарь попался, ничего не скажешь!

Вот после этого и ходили к Танюське все кому не лень не разговаривать, и так надоели ей не разговорами своими, что она в секцию фигуристскую записалась, чтобы только от этих не разговоров сбежать! Без характерная Танюська попалась...

...фигуристские фигуры.

В фигуристах Танюську тоже почему-то не полюбили. Тренер какой-то изуверский попался: проедь восьмерку, да проедь восьмерку, орет, словно блаженный какой. Ну, проехать, так проехать!

Села Танюська на свой нижний "велосипед", на котором в школу с горки ездила, да и проехалась по льду, изобразила корову едущую на драндулете, если еще коровы умеют восьмерки по льду описывать! В общем, все тут же и попадали: тренер в истерике бьется, подружки по секции шипят в сторонке, парнишки из секции у виска крутят.

Тренер в истерике биться перестал, да и говорит ей: "Ты бы хоть коньки одела!". А она что, дура что ли совсем, как балерина на коньках кататься, она и проехала на "лыжах" коленных, потому что они ей побольше и понадежнее показались.

Тренер опять впал в истерику, кричит: "Я же говорил: коньки одень, а ты как по льду ездишь?". Пришлось Танюське коньки одеть, чтобы все-таки стать Анной Павловой на льду. Коньки-то она надела, да ноги ее две разные восьмерки по льду прописали: новейший элемент, ядрена вошь! Тренер в восторге, подружки в злости, парни слюной начали брызгаться. А какая там слюна в шесть лет, так сопельки сплошные! Но невзлюбили после этого Танюську, аж кровь из носа, не иначе кроме как "Выскочка" промеж себя не называли, на малышачьем жаргоне, разумеется, они языку нашей Государственной думы еще не научены были. Особенно упорствовал в этом Вовка с третьего подъезда.. Вот такой уж злой сосед Танюське достался!

... октябренкина звезда...

В школе Танюську тоже не любили. Бывалоча соберутся своей октябрятской звездочкой, были такие еще в те стародавние, прелестные времена, и давай в нее звездочками этими пуляться. Наровят все в лоб угодить, маленькие садюги. Популяются, популяются, устанут, пойдут в классе убираться, потом опять пулятся начинали. Всю прическу глядишь так и собьют! Какая уж тут прическа, когда маленького Ленина приходится из волосиков своих каждый раз вытягивать за острую игольчатую сторону! Тут уж не до прически. Вот Танюське и приходилось своими наманикюренными пальчиками лазить в приятного ржаного цвета локонах, обдирая дорогой лак с ногтей, выдирая волосики и с наслаждением запуливать эти самые здездочки взад.

Звездануть так по первое число, какой-нибудь крысе Ларисе, которая у них звеньевая, у нее волосы были длинные в косах, а звездочки были острые, цеплявые, слезы были крупные, истеричные.

А училки-то они как, они всегда видят не то, что нужно. Куда уж там писк Танюськи супротив голоса этой самой крыски Лариски! Угол и “обЧественное” порицание! Только Вовка с третьего подьезда даже в углу доставал, ух, зараза, и туда свои звездочки докидывал, и где только он их брал в таком количестве! Ну и пожалилась Танюська не маме с папой, они же ничего не понимали, а прямо директору, да прямо письменно, все чин-чинарем на бумаге в тонкую линейку, потому как письмо она от скуки еще до школы выучила в перерывах между “не разговорами”, которые на дворе ей объявляли. Все там прописала и про училку-садистку, и про Лариску-крысу, и про Вовку с третьего подьезда, и особенно про октябрятских Лениных.

А время тогда было не то что нынче, если дело касалось Лениных, то могли статейку приписать и сослать куда следует лет так на "днацать"! А тут девочка мелкая, будущий Павлик Морозов, факты негативные вскрывает! Это вам не аты-баты, это вообще незнамо чем пахнет. В тупик встали и в райкоме и в областном отделе самого призрачного заведения, и, вообще, везде...

Неизвестно что там случилось в кабинете директора, только после этого Танюську стали крепко ненавидеть и Лариска - звеньевая крыска, и училка-мучилка, только Вовке с третьего подъезда хоть бы хны... Этот самый Вовка взял за моду "класть" своего Ленина иголочкой ближе к телу ей за шиворот. Это вам не арбузы всухомятку, вот!

Помните, наверное, что произошло с иголкой и с царевной-королевной одной?! Ну и что с того, что там было веретено? Октябрятский Ленин это и было в те времена то веретено, на которое все потом уже и накручивалось: комсомол всякий, партия (КПСС разумеется, а вы о какой подумали?), профсоюз, коллективный секс... Впрочем, насчет последнего я кажется загнул, такого быть не могло, потому как из истории ясно, что в СССР сексу не было, а была трудовая вахта по закладыванию фундамента будущего строителя коммунизма, то есть... правильно - октябренка! откуда-то ведь эти октябрята размножались в самом деле...

... на всякую мамашу довольно простоты...

Мамаша Танюську не хотела! Оно и правильно зачем ей одной целая Танюська, да еще ввиде орущего куска мяса. Это сравнение так запало мамане в голову, что та Танюську иначе как "женщиной", точнее рванной "женщиной", еще точнее куском рванной “женщины” не называла.

Маманя Танюську не хотела, но побоялась, что все зашикают на нее, испереживаются, в местком затаскают.

Танюське все эти страсти были как до той звезды, что в ночи сверкает доже когда на небе тучи километровой толщины лежат. Ей и до мамани было как до той же самой звезды. Не любила она маманю и все тут. Она маленькая была, ей простительно!

Бывало сядет за стол суп есть, да наровит все полной ложкой в зад маманин запустить, которым она возле плиты терлась. У мамани истерика, а у дочки тихая уверенность в собственной победе. Маманя и так после этого стукнет, и эдак приударит, да все бестолку, Танюська только зубки свои стиснет и тихонечко вскрикивает, но помалкивает, потому как знает, что так сильно свою маманю любит, что ни в сказке описать, и на словах сказать, и только глазенками сверкает на нее.

Маманя побъется в истерике, побъется, да и руки опустит и крикнет так:

-У, "женщина" легкого поведения! - и уйдет к себе в комнату.

А Танюське как хочешь, так и слезай со стула нежрамши! А тут еще, бывало, Вовка с третьего подъезда припрется, в гости то бишь, и его надо кормить чем-нибудь вкусненьким. Ну с Вовкой понятно, он вечно что-то вкусненькое просит, а с маманей-то что делать бедной Танюське!?

Вот такое трудное детство было у Танюськи.

...что такое морковка?

Когда Танюська доскакала до своих пятнадцати, она стала взрослая, превзрослая, такая большая из себя Танюська.

Когда в класс приходила, опиралась грудями в парту и мечтательно так на муху на потолке начала смотреть. С этой мухой странная история была. Муха постоянно по периметру Танюськиного взгляда располагалась, как чувствовала, зараза перепончатая, что Танюська опять мечтательно посмотрит. А Танюська на муху смотрит, но муху не видит! И правильно, зачем ей муха, когда такая романтика в голову лезет, розы, березы всякие, парни интересуют, и даже Вовка с третьего подъезда уже не кажется таким злодеем. Только Вовке все нипочем, он-то не в мечтательном настроении, а косы у Танюськи длинные, длинные. Как всегда, вообщем.

Танюська такая затомленная была, что даже стукала Вовку по башке, как-то по особенному, грациозно как-то, красиво даже можно сказать. Вовке, а особенно его башке, правда от этого было не легче, но красота, как давно сказанул классик, требует чего-то, буквально от всех, особенно от мужиков, которые рядом с этой красотой оказываются, да еще хотят ее смять, прямо как первый весенний цвет!

Вовка скромный был, терялся как-то рядом с этой красотой совсем, как-то не понимал, как к ней подступить, чтобы по первому разу ее измять. А в Танюськиных глазах свет клином на Вовке не сошелся, даже если на его лоб грациозно опускалась книжка, показывая всю Танюськину красоту.

В промежутках между клином света, который не очень хотел сходится на Вовке, возник Женька. Он затмевал собой целый кусок Вовкиного клина света, но щелочку все таки оставлял. Чувствовал, зараза, что клин-то не его, и он на чужом огороде капусту рвет и мнет.

Вообще-то, до этого дошло не сразу. Сначала все было как у людей: конфеты, цветочки с ближайшей клумбы, портфели. Потом дошло до пластинок и тесных поцелуев. Только через два месяца дело до капусты дошло. Танюська узнала какая бывает морковка, и что это такое. “Вовка-морковка” теперь спокойно говорить Танюська не могла, красная становилась и невмочь ей было вообще...

...по вечерам после ресторанов...

Вот такая была история Танюськи до того, как она приперлась в ресторан, шулки свои подтягивать, да шелка поправлять, и томится в сигаретном дыму. К тому времени ей, правда, все восемнадцать стукнуло и она уже училась на валяльщицу в ближайшем валяльном заведении, которое при валяльной мастерской находилось. Валенков там валяли из шерсти всяческой, очень разной. Вовка давно уже школу бросил — он морковкой и ее применением больше интересовался — и в качальной мастерской пропадал. “Быков” там из всяких простых мальчишек накачивали. Получалось очень даже классно и много. И правильно, и конкретно, в жизни много чего надо!