<< Содержание
<< На страницу автора

О Сталине

В сущности, о нем можно писать, даже не углубляясь в архивы, на основе того, что дают нам – и давали – публикации о нем, кинохроника, фотографии и проч.

Вот лишь одна человеческая («кремлевско-человеческая») линия: Сталин и Ворошилов.

Бухарина приводили к Сталину и Ворошилову («Комиссия Политбюро») и Сталин дал в присутствии Ворошилова Бухарину слово: он сам и его близкие будут живы, если Н. И. выступит на процессе и т. д., т. е. поможет организовать подручным Сталина спектакль вместо суда. Сталин не спит: уже почти утро («Перед утром» можно назвать). Смотрит на площадь внизу – видит скользнувшую тень, вторую…

Внезапная страшная мысль: а если это за ним?.. В конце концов кто он такой – ведь может же все обернуться так, что он всемогущ по недоразумению? Что он просто хитер и коварен и «кому-то» пришла в голову мысль положить конец его власти.

Вот-вот придут – и все… Что он тогда? Он исчезнет, как все те, кто ходил по Кремлю еще совсем недавно и о ком все бояться упоминать. Люди прогоняют даже тень мысли о них – особенно его ближайшие «соратники».

Быстро схватив и набросив шинель, идет к выходу из квартиры. Останавливается… Его толкает мысль: исчезнуть! Раствориться! Он уже верит, что против него заговор и через минуту его возьмут. Но: куда идти? Возвращается. Короткий прерывистый сон.

Утром сам идет к Ворошилову – чтобы увидеть, как тот посмотрит на него – увидеть его глаза.

Ворошилов откровенно и несколько даже растерянно рад, но принимает с показно-приятельской, дружеской фамильярностью. Не здесь ли у того и другого возникает мысль о портрете: Ворошилов опирается о плечо Сталина, они словно двое влюбленных: этот портрет висел на лестнице бани на Некрасовской в Л-де, как сейчас его вижу.

Сталин, убедившись, что он по-прежнему великий, все диктующий вождь, начинает разговор о Бухарине: ему важно увидеть реакцию Ворошилова на мысль – оставлять Бухарину жизнь нельзя.

Ворошилов, как человек по-своему неглупый и по-своему же бесхитростный, сразу улавливает, что нужно Сталину: безоговорочно-готовная поддержка этого желания убить, уничтожить Бухарина. Ему (возможно) претят, как здоровому человеку, иезуитские слова Сталина об «Исторической неизбежности» этой расправы, но он понимает: привязан к Сталину уже навсегда. Его не отделят от крови Сталина потомки, ни его, ни Молотова, ни других.

Выслушав Сталина, секунду медлит, сделав лицо серьезным, но так, что Сталин видит его действительную наигранность, т.е. игру в серьезность, затем хмуровато и значительно кивает: «Я согласен…»

Сталин встает. Минуту стоит, заложив руки за борт френча; лицо задумавшегося, глубоко и государственно, человека; голова склонилась к груди (хотя все в нем меленько и довольно подрагивает от легкости и точности вычисленной победы). Затем, так же молча и похоже на Вор-ва, кивает.

Судьба Бухарина решена.

Или еще один сюжет…

Сталина в 25 г. снимают с генсеков, но избирают в ЦК.

Работа, которую предлагают, не удовлетворяет его.

Исчезает. Объявляется на Кавказе. Шайка – предводитель. Грабят, убивают: разбойник.

Нелепая смерть на дороге.

Последние слова – с шизофренической торжественностью: что-то вроде последних слов Нерона. И в духе Сталина (подумать).

20 марта, вечер

Солнечный чистый день; рябая – черная с белым – морская гладь; пара лебедей летят с ровной силой и затем плавно садятся на море. Ничего прекраснее не видел этой чистой выверенности.

Гулял в сосновом лесу за православной церковкой; и в церкви затем постоял; в будничных словах священника о 30-ти сребренниках и Иуде услышалось что-то вечно-зловещее, в этом  повторе из века в век, перед разными людскими поколениями

Сегодня снился дом, Левушка маленький, очень умный и серьезный, мы с ним рассуждаем, как оба взрослых (он так и говорил со мной, когда в его два года я уносил его за Селижарово и мы гуляли там (у поля ржи).

Читал письма Гоголя; в письмах о «мертвых душах» любопытнейшие мысли, но насколько многоцветнее, «многодушнее» и пространственнее его проза (и у всех истинных художников так – письма интереснее прозы – и дневники – лишь у второстепенных писателей, давно заметил это).

Ловкий ум Сталина.

Способность величайшей маскировки своей демагогии – под высшие коммунистические, революционные принципы.

Фанатизм воли – и фанатизм в достижении цели.

Циничная дальновидность злодея (Сталин и Вышинский).

Ст-н играл на убеждении настоящих, искренних и последовательных социалистов, коммунистов, что в революцию, в постреволюционные годы все возможно: несправедливости, обвинения честных деятелей, казни и т. д. Т. е. он использовал даже этот «романтический» настрой душ «революционеров по призванию». Ему была выгодна их готовность страдать в «историческом плане».

Слова Ворошилова, обращенные к Бухарину: «На коленях надо просить прощения у тов. Сталина». Гнусная подлость: человек, считавший себя революционером, говорит о коленях!

О затемненном сознании их: Якир под дулом кричит: «Да здравствует Сталин!»

21 марта, вечер

Утром бегал после 2-х-дневного перерыва; хорошо, бодро на душе. Море отступило от берега, неровное, зеленое с желтым – снег вмерз в воду, рябая корка ушла далеко от берега.

Основа основ в человеке – сознание необходимости, высшей естественности великодушия и понимания других людей. А эти чувства естественнейше переходят в доброту. А она-то и двигает жизнь: все просто. Как нестерпимо, невозможно долго идешь к этому!

У меня был страшный голод по искусству, это не проходит уже месяца два: музыка, живопись.

Поехал сегодня в Ригу специально походить по выставкам.

Был в Академии Художеств; впечатление прекрасное от самого здания, в нем есть что-то от «избранности», несхожести с любым стандартом, эта выделенность из общего приковывает взгляд, начинает сразу утеплять тебя, давать тебе с первых шагов пищу ту самую духовную, без которой человек бедствует, мучается; высокие потолки, витражи, лестницы, окна…. Все радует, дополняет внешний облик здания.

Художественный музей. Тоже очень хорошее здание.

В современных залах – до десятка подлинно настоящих работ.

Есть Рокотов, Айвазовский, Саврасов…

Насколько ближе Саврасов или портрет 1-й половины                 XIX в. – того же Айвазовского.

Нечаянно проехал Ригу – и оказался в обыкновенном каком-то рабочем городке с грязным дымным воздухом, гулом машин, типовыми домами… И намека нет на красоту архитектуры центра города.

Вот какова разница между «обыкновенным»  – и чем-то выделенным из общего.

24 марта, вечер

Вспомнил об амнистии 53-го года (в связи со смертью Сталина): разговоры, страхи, затем волна грабежей, убийств, докатившихся до нашего Селижарова… Грабежи по дороге к вокзалу (на улице Вокзальной) были особенно часты…

«Землечерпалка»: 10 человек команды и повар-женщина. История, растянувшаяся на лето.

25 марта, вечер

Вчера и сегодня – слякоть, туман; утром сегодня не бегал.

Сталину гораздо важнее было уничтожить своих соперников и захватить безраздельную власть, чем построить социализм: истина.

Спина идущего Сталина: кадр документального фильма; очень говорящая спина.

Все люди – действительно братья, тут сомнений нет и быть не может (в детстве: вот лица детей, разве думаешь о расе, нации, глядя на них?). время, люди расходятся: вражда, ожесточая сердца, часто превращает их в кровных врагов.

Высочайшая задача человечества – сохранить, укреплять братские начала детства.

Рванет душу вперед в юности, молодости – и забываешь обо всем; сколько раз это случалось! Теперь – голову, жизнь надо ценить: работа, семья, ответственность перед собой.

Вечная тайна внезапно вспыхивающего волнения, потрясающего душу: встреча… Сон – как преображенная память…

И – человек в счастливом тумане. Где истоки этого? И какое чудо, что мы не пытаемся анализировать это чувство: мы им живем.

27 марта, поздний вечер

Закончил «Хутор». Два месяца жизни.

Теперь только – «Глоток счастья», «Сороковые – восьмидесятые».

Позавчера – в музее Зарубежного искусства в Риге.

Там – фламандский, германский и голландский пейзаж  XVII-XVIII веков (и живописная миниатюра). Там же – выставка современного старого латышского художника (имя забыл). Хорош автопортрет, нечто неординарное в лице и в самой его подаче зрителю: впечатление крупности мысли или переживаний.

 Долго, часа два, ходил, всматривался в голландцев, немцев, фламандцев. Это было для меня пиром: столько художников из стран, славных пейзажистами.

Добросовестнейшая добротность картин, все дышит высшим тщанием, профессионализмом (рядом с такими картинами французы-импрессионисты и современники подчас кажутся разлохмоченными дилетантами в своем поспешающем стремлении ухватить миги жизни, в этой неровности, нервности полотен, как бы сознательного стремленья к недолговечности их…). А это мастеровитое тщание таково, что с ним глазу трудно расстаться.

Но ремесло здесь подавляет жизнь. Эти пейзажи могут украшать, а не радовать. Живопись (пейзаж) тогда еще не обрели себя – это было дело будущего (говорю о том, что видел). Исключение – Зимний Пейзаж Мольнера: лучшее.

29 марта, вечер

Остаются два дня.

В последние сутки снег почти сошел; утром была такая ясная, приятная весенняя сырость, истинно весенняя густота воздуха, что я удивился: что это все ругают погоду, ведь это все истинно весеннее, и потому уже волнующее, поднимающее, радующее.

А днем все стало быстро сохнуть, яснеть – и явилось уже настоящее весеннее солнце; долго гулял, и так хорошо дышалось, думалось, и в то же время так сжимала сердце печаль… Да что ж это, еще одна весна – а там, дальше, дальше – в обычном-то, житейском, простом смысле? Ах, человек – да разве ему дано знать это!

Читаю в журнале «Знамя», №3, записки К. Симонова. Сколько уклончивости, оглядки… Нельзя так писать человеку с именем; значит, не было истинного характера… И потом – все яснее, что он большой труженик, но очень небольшой писатель.

Когда вижу человека в солдатской шинели или рабочей одежде – не могу быть спокойным: из самой глубины души поднимается волнение, в котором и вина, и боль, и желание хоть нечаянно, взглядом, жестом, даже случайно не обидеть… Помочь. Хоть на вопрос ответить: судьба Сережи, жизнь его – солдат и рабочий.

Вчерашний сон: четко, страница за страницей читаю рассказ со сцены какого-то маленького клуба, и такие точные, емкие слова, и никаких даже во сне спотыканий. И помню, как удивлялся себе – ведь это сон, и я, не сбиваясь, читаю, и какие удачные фразы…

Дальше снилось путешествие вшестером – это мечта юности: шестеро друзей отправляются куда-то путешествовать, и приснилось именно шестеро, трое парней и три девушки (значит, снилась юность). Маленький кораблик у портового города входит в гавань, и перед глазами резко-цветные и красивые средневековые дома. Кто-то говорит: «Швеция!»

Так и побывал  во сне в Швеции.

Надо уметь расширять границы собственной жизни; больше воздуха – во всем, в жизни, в книгах своих.

30 марта, вечер

Кирха, мимо которой хожу почти каждый день, ступеньки, выступы, кирпичные столбики, выложенные человеческими руками: никогда не надоест.

Пока еще ничего нет в архитектуре на Земле красивее церквей, соборов. И не будет, пока не возникнут здания более высокой целесообразности. Но возможны ли такие?

Вчера, сегодня – улицы, улочки… Как много милого уюта в этих прибалтийских домах, улицах; ходил, выбирал – и выбрал всего два дома, в которых хотел бы жить: один роскошный, в таком не живать, а вот второй бы в Селижарове на Заволжской Набережной родной…

Утром, днем, вечером – чистое ровное солнце; сине-черное море; вечером все порозовело – и солнце меж ветвями сосен.

Редкие, редчайшие белые льдинки далеко от берега притягивали глаз очень. Простился с морем.

Тайна весны – она несомненно есть: под вечер сегодня, проходя пустынной улицей и глубоко вдохнув свежего воздуха, я бесспорно понял это (пытался сказать об этом в «Провинции», но нужно сильнее). Это, наверное, физическое осознание, через вот такой вдох, вечной связи своей с землей и жизнью – решительно со всем живым.

От этого – крайнее волнение и сильнейшее желание любви.

 << Содержание
<< На страницу автора