|
|
"Здесь полу-проза,
полу-стих, Антонина Никифорова. |
Как-то ночью, в тишине, села сестра писать стихи. Всю ночь писала, а утром отдала вот это:
"Когда над
Югославией кружатся Кошмарные невидимые птицы, Слова ужасные на рифмы не ложатся — В душе горят, а песня не родится. Зарою голову, как страус. Не в песок, А в Пушкина российские просторы. Смотри, какие здесь моря и горы, Послушай рек и перекатов говорок. Сестру твою, земля моя, Чужие ястребы терзают. Но - славу юга побуждают, Зовут на ратные луга. Как под Полтавой грянет бой Во славу не моей Отчизны. О, Господи, подобной тризны Позволь нам избежать с тобой! Не нам бы павших хоронить, Не нам бы кровью поле сеять, И над полями враном реять, И не костями боронить. Изволь, подобную судьбу, Не жалуй - никому, ни другу И ни врагу. Я от такой судьбы бегу Пока возможно...Пушкин! Осторожно! Утешь, кудрявый острослов! Лукавый, невоздержанный, ранимый, Пускай с тобою Богом мы хранимы, Не насылай нам страшных снов! Трепещет болью сердце, а тебе Теперь уж 200 минуло бы лет Когда бы жили люди, Как отмерено талантов, То возрастом ты б превзошел атлантов И нас бы пережил, а мы бы нет. Прошел бы до конца времен И встретил бы Времен рожденье. Поэт, Россиею рожден, Для всех грядущих поколений." |
Стихотворение ей не понравилось,
но в гелевой ручке ещё оставалась
паста, и писать ею было так приятно,
что сестра сама на
себя навела критику:
" Ну и дела, ну и лажа, ну и
написано, ерунда, пропаганда прет
из всех, ё палки, слов! Ну, что это
такое? Я так и не думаю совсем. И
думать не хочу об этом. И на Пушкина
теперь глаза не глядят. Раньше
знала: наш — и слава Богу. А у них —
Шекспир есть! В переводе Маршака,
между прочим, а не Пушкина. А у нас
есть Пастернак, и ближе он мне и
созвучнее ей-ей. А Пушкин докучнее...
До кучи т.е. Нужно знать, знаю. Но —
не... Не то ныне. Знамо, прежде вот
было! Пушкин, вот это да, ну да! Э, а
нынче?! Ну, Пушкин, ну и чо?.. А — ничо.
Вот Вадейников — это — ага! Это —
все радио России, это — образец
Российской поэзии XXI века, ему идти
в третье тысячелетие, ну а нам,
трещеткам безмолвным, куда со своей
оценкой сунуться, где приткнуться?
Наталье Бехтиной в жилетку
поплакаться? Побрюзжать дуэтом?
Каково-то ещё получится. На Пушкина
с Вадейниковым махаться, не
мельница поди. Поэты. Только Пушкин
жил, как писал, а Вадейников пишет
как живет. И нет между ними
равенства, есть возведение в
степень. Вот и возводись, а
Вадейников пока жив, может успеешь
подтянуться до колена Пушкинского,
даже возведенный в степень — Радио
России — это я — не достанешь. Уж
очень невнятно слово твое. Не
звучно. Вяло. Слышала. Не читала”.
Поворчала-поворчала на бумаге, Марина Авангардовна, да не удержалась, и написала другое стихотворение:
“Ты памятник себе
воздвиг нерукотворный, Тебя зарыли в шар земной, Склонился ты главою непокорной Лишь предо мной. Я — твой читатель, почитатель, Апостол снов твоих и слов, По жизни — просто обыватель, В амбициях — родня богов. Мне мнится, рядом, на Парнасе Пасем резвящихся Пегасов. Амуры тешатся вокруг И хороводов вяжут круг. Твои кудрявые плеяды Задумчиво грызут перо И мне плеяд таких не надо Грызущих “Белф” и “Кох-и-нор”, Пускай компьютером играют, Неважно, был бы толк от них. Тебя, кудрявый, люди знают, За твой неповторимый стих. Я рядом, на Парнасе, при Пегасе, В тени его огромных крыл. Ты мне еще в каком-то классе На многое глаза открыл. Узнала битву при Полтаве, Учла, что письма — это мрак, Когда б Татьяна это знала, Иной дала бы Жене знак. Узнала — стариков не любят, Но голодовка — не резон, От взглядов страстных не убудет, О них же пожалеет он. Еще узнала, что луною Не надо так пренебрегать. Какой гуляет стороной Луна — бывает важно знать. Что бесы кружат вечерами Во вьюжных наших сторонах, Орлы, что реют над горами Не вспоминают о цепях. Какой поэт, какой мыслитель. И как печален твой удел. Я — твой читатель, телезритель, И твой уход меня задел. Как мог Дантес так больно ранить Тебя, Россию и меня. Как больно! Душу от огня Избавьте!! Свет устал тиранить Поэта сплетнями. И — сбил Поэта пасквилем и злобой С вершины башни. И — убил.
Прости, в хитросплетеньи лет |
И после этого сестра, наконец-то, легла спать. А я утром это все нашла, прочитала, обзавидовалась, как Сальери, а потом от зависти целый день рассказывала ей, кто и что о Пушкине писал. Как Викентий Вересаев подбирал бумажку к бумажке, свидетеля к свидетелю. Как Марине Цветаевой приходил живой памятник Пушкина. Что ни один известный поэт не пропустил возможности сложить к стопам нерукотворного Памятника свои стихи о Поэте. Что первым был Лермонтов, а Андрей Дементьев или Владимир Высоцкий, ох, как далеко уже от последних. А кто самые свежие стихи сотворил, нам и не ведомо? Что на данную секунду это вполне могу быть я со своим "малюсеньким Памятничком":
"И двести лет
спустя, Твой Памятник стоит. Поэты всех годов К нему стихи слагают. Тоскуя и любя Читатель повторит Сюжеты из томов, Которые читает." |
И не получилось у меня больше, уж очень размерчик у стихотворения подобрался странный. Я и названия ему не знаю, а он диктует мне и требует свое. А где ж я рифмы наберусь, особенно на "любя", "морквя" разве что?.. Вот и оборвалось на взлете, как всегда и бывает. А бывает, только одна строчка рождается, такой силы, что приписывать к ней что-то просто грех, но без продолжения оно не стихотворение... Хотя Вишневский так не считает. И правильно делает. Не пропадать же добру. И откуда же стихи вообще в голову приходят? Может наследственность... Вот и от скромности, как и папа, не страдаем. Вот, что он писал о предназначении поэта:
"Идеал мой — быть
мыслью народов, Желание к творчеству в них пробудить. Излечить идиотов (душевных уродов), Призвание — стих, и мечта — победить!" |
Написано это в г.Севастополе, 15 августа 1949 года. Желания наши совпадают, и попробуем мы все вместе немного полечить "уродов", и совсем немножко победить.
О времена…
|
На медный всадник Мне сказали,
Достоевский |
Сказки
|
Лирика
|
|
|