<<
Все новости
8 октября в Славянском зале библиотеки состялась премьера моноспектакля «И приходит Пан». Новая постановка Леши Зинатулина открыла V фестиваль «Печать Антиноя».
ДВА ТАНЦА ПАНА
Екатерина Вихрова, филолог, магистрант направления "Теоретическая культурология"
8 октября в библиотеке им. А.М. Горького в рамках V фестиваля «Печать Антиноя» состоялась премьера моноспектакля Лёши Зинатулина «И приходит Пан». В постановке соединились, казалось бы, несовместимые вещи: психологизм современной американской драмы с древнегреческой мифологией. Быт героев, личная и профессиональная стороны жизни, воспоминания и попытки подумать о будущем, – всё оказалось пронизано архаикой.
В основе сюжета типичный эпизод из суеты большого города. Благополучную жизнь нью-йоркского журналиста Джеми взрывают два события: его девушка Пейдж ждет ребенка, а друг из далекого детства Френк возбуждает уголовное дело против своего отца. В поисках ответов герой начинает плутать в закоулках памяти, встречается со своими родителями Дагом и Кэти, старой няней Полли. Параллельно разворачивается история Пейдж, начинающего психотерапевта, и ее юной клиентки Жоэль, больной анорексией.
Оформление спектакля в постановке студии «Знаки сезонников» получилось лаконичным и символичным. Разноцветные стаканчики обозначают кафе, кабинет врача, дом престарелых, квартиру и старый дом. Буквально реализуя библейскую фразу «время разбрасывать и время собирать камни», актер расставляет пластиковую посуду. Эти действия перекликаются со словами Жоэль «всему свое время». В финальной сцене актер, роняя стаканчики, задает определенный ритм: удар-пауза-удар-пауза-удар-пауза. Эта странная мелодия звучит контрапунктом к диалогам, где лавина слов всегда заканчивается внезапно, резко, будто человек зацепился в потоке речи за берег и замер. И тут наступает тишина, пауза, молчание, раздумье.
По ремарке два места действия – Нью-Йорк и Нью-Джерси – «не требуют реалистического воплощения». В спектакле рассказчик зажат двумя столами, поставленными в полуметре друг от друга и символизирующими два города. Этот узкий проход становится ручьем памяти. Персонажи перекликаются друг с другом с разных берегов, мечутся между ними и не подозревают, что находятся на территории Пана, древнего бога, о котором в современном мире забыли. Но умер ли он?
Образ Пана навязчиво возникает в спектакле. В прологе звучит стихотворение Элизабет Браунинг «WHAT was he doing, the great god Pan…», книга поэтессы с портретом на обложке важная деталь декораций, а само стихотворение всплывает в памяти героев, как детская считалка.
Пейдж неоднократно спрашивает у своей пациентки Жоэль, не повторялись ли у нее панические атаки. Еще один атрибут, картонные цветы, также связан с образом Пана, поскольку олицетворяет собой «знамение весны», зарождение жизни, пробуждение природы. Но выходит, пышный букет на самом деле бумажный, неживой.
Пан – покровитель безудержных плясок и веселых песен, праздничного настроения в целом. Эта стихия лучше всего выражена в двух пластических этюдах, исполняемых актером в кульминационные моменты действия.
Первый танец – воспоминание 80-летней няни Полли о том, как она гуляла со своими подопечными около ручья и каталась «на тарзанке». Похожая на детскую игру пляска имеет неожиданный финал. Актер то ставит себе рожки и изображает смех, то прикладывает палец к губам и произносит «Тсс-тс-тс». Нехитрые жесты повторяются многократно, будто предупреждая: «Не разбуди Пана!». Танец воплощает пронизывающее мир безличное начало, возвышающееся над жизнью смертных, которым не понять законов вселенной. Хотя эти законы невероятно просты, главное – почувствовать ритм и попасть в него, ничего больше. Но как услышать пульс жизни, и тем более, это тихое «Тсс-тс-тс», если каждый герой слишком занят собой. Терзаемые боязнью не построить карьеру к определенному возрасту, обидами, бесконечным самокопанием в далеком прошлом, люди не готовы услышать даже самого близкого собеседника – друга, любимую женщину, мать. Пластический этюд похож на бесконечный круговорот в мире двух состояний Пана – смеющегося и молчащего, ассоциируется с картинкой из учебника истории, изображающей индийского бога Шиву, и с символом «Инь–Янь». Это танец-антиномия. Он захватывает в свою воронку героев, и, не выдержав испытания, их судьбы ломаются.
Неслучайно в спектакле затрагивается тема насилия над детьми, душевных и физических травм взрослых. Френк изводит себя трагическим случаем из детства, подозревая собственного отца в изнасиловании. Жоэль, панически боится кушать и морит себя голодом. Пейдж оставляет карьеру танцовщицы из-за травмы и сознательно травмирует себя и дальше. Понимая, что в 34 года самое время родить, желая этого ребенка, беременная, она ждет разрешения от слишком запуганного своими фобиями гражданского мужа, но в итоге отправляется на аборт.
Почему в мире, где присутствует покровитель плодородия, воплощение земной мощи жизни, происходят такие вещи? И почему души людей – бездонные колодцы, вмещающие в себя самые разнообразные страхи, проблемы, сожаления, депрессии, – не могут вместить в себя радость? Эти плоды современной городской жизни – травмы и потери, пустота, нереализованные возможности, – воплощены во втором танце спектакля, названном «Осеннее дитя». В руках у актера черные пуанты, как воспоминание о прошлом Пейдж, на животе – снимок УЗИ, зародыш будущей жизни. Танец очень лиричный, грустный, пробуждающий чувство трепетного сожаления к изломанным, израненным героям и, возможно, неосознанно – к себе самому. Через волнообразные движения рук мы видим бурный бег ручья и сияние солнца, слышим колыбельную нерождённому дитя, остро чувствуем чужую боль. За маской вымышленного персонажа проглядывают судьбы сотен людей, ради каких-то временных соображений отказавшихся от настоящего счастья.
Благодаря театральным находкам, психологическая пьеса подымается над бытом, получает иное освещение – в ракурсе мифологии. Злободневные проблемы приобретают статус извечных, космогонических. Травмы, депрессии уходят корнями не только во взаимоотношения в семье, но и гораздо глубже – в хаотическое разрушительное начало, без которого мир не существовал с момента возникновения. Но всё же остается открытым вопрос, почему в наше время разрушительное начало преобладает над созидающим?
  
 
Студия "Знаки сезонников" впервые обращается к жанру психологической драмы.
Благополучную жизнь нью-йоркского журналиста взрывают два события: его девушка ждет ребенка, а друг из далекого детства возбуждает уголовное дело против своего отца. Какой выбор сделает герой, блуждая в закоулках памяти?
В камерном спектакле поднимаются самые острые вопросы современного города: психические расстройства, насилие над детьми, соотношение профессионального и личного пространства. Но главной остается тема Памяти и семейной истории. Над всем этим невидимо властвует козлоногая фигура древнего божества Пана, покровителя лесной тишины, плодородия, музыки и безудержного веселья, внушающего необъяснимый страх воинам, путникам и пастухам.
 |
Образ Пана во все времена вдохновлял художников.
Адам Ридер (Adam Reeder), Сан-Франциско. Скульптура "Пан и его iPod", 2008.
«В мифологии Пан играет на флейте и танцует в лесу. Я же заменил флейту на iPod. Сущность Пана осталась той же, а контекст изменился. Технология изменила то, что делает Пан». |
Предварительный показ спектакля прошел летом этого года в Санкт-Петербурге. Первыми постановку увидели гости Центра Андрея Белого и участники фестиваля «Психотерапия белых ночей». Фото Владимир Ал.
  
Студия «Знаки сезонников» выражает глубокую благодарность Любовь Гурбо за помощь в подготовке спектакля. |
