Людмила ДОВЫДЕНКО
БАБУШКА МАЛАНЬЯ - ГОЛОВА БАРАНЬЯ,
или ТАЙНА ЗОЛОТОГО КУПИДОНА
(иронический детектив)

    Это произошло после похорон, когда теплый июльский день прощания с бабой Маланьей тихо угасал, постепенно превращаясь в серые сумерки. Медленно садилось за горизонт солнышко, чтобы сидя уснуть там до завтрашнего дня...
    Все бабушкины деревенские знакомцы наконец- то разошлись по своим домам – возбужденные, довольные угощением, полные новых впечатлений и тем для пересудов, и мы остались одни – самые близкие родственники покойной.
    Как в старые добрые времена мы уселись вокруг самовара, чтобы отдышаться после хлопотного дня и уже спокойно, в узком семейном кругу, помянуть добрым словом дорогую бабушку.
    Наш семейный круг был поистине узок – бабушка сумела пережить всех своих детей, за исключением младшего сына. Этот сын, которого ныне звали дядя Эдик, сидел сейчас во главе стола на правах самого старшего и опытного в семье. Именно на его толстые, конопатые плечи легла обязанность командовать всем сегодняшним парадом, и дядя был чрезвычайно доволен – церемония похорон прошла без задержек, накладок и недоразумений – в общем, все было "как у людей". В связи с этим на дядином веснушчатом лице так и сияло удовлетворение – его круглые глаза и пухлые губы еще больше, чем обычно, выпучились вперед, а на щеках, обрамленных рыжими бакенбардами, проступил нежный румянец. Он тяжко отдувался, давая всем нам понять, какой титанический труд выпал сегодня на его долю.
    Подавляющее большинство за столом представляло молодое поколение. Это были, во-первых, бабушкины внуки – я и мои двоюродные братья; во-вторых – жены моих братьев; кроме того, в нашу компанию затесались и два относительно посторонних лица.
    Первая семейная пара – тощий Коля со своей толстой Ниной – приехали с довеском – восьмилетней дочерью Леночкой. Вторая пара, по прозвищу "молодые" – молчаливый красавчик Дима и не в меру бойкая и наглая Ирка – еще не имели детей. В числе посторонних был мой потенциальный “жених” Лев – юрист и человек, положительный во всех отношениях, отчего я рядом с ним всегда чувствовала себя несколько неполноценной, потому что курю, а также имею обыкновение сквернословить (но, разумеется, только в сердцах и в интересах науки, так как в университете я изучаю именно русский язык, во всех его проявлениях). Был здесь также некий Костя, Колин приятель – молодой человек с демонической внешностью, но чересчур веселыми глазами, приглашенный на похороны в качестве грубой мужской cилы. Он должен был подставить свое плечо бабушке, провожая ее в последний путь.
    Все мы сидели молча, слушая, как тикают старые бабушкины часы. Чего-то мучительно не доставало... Какого-то привычного тепла, которое ушло вместе с сегодняшним днем, с сегодняшним солнцем...
    Нина вздохнула и громко отхлебнула из чашки крутой кипяток.
    – Слава богу, все прошло хорошо, – сказала она и взглянула на бабушкин портрет в черной рамочке, стоявший на комоде. – Баба Маланья любила, чтобы все было "по- людски"... Думаю, она останется довольна похоронами...
    Ирка неопределенно хмыкнула и, как всегда, брезгливо скривила свои ярко накрашенные губки, что на сей раз, очевидно, символизировало глубокий скепсис относительно существования духов и привидений.
    – Да-а! – хрипло выпуская из легких струю воздуха, сказал дядя Эдик. – Бедная бабушка... Она и при жизни всегда была всем довольна... Нам ее будет так не хватать...
    – Славная была бабулька, – согласилась Ирка. – Такая потешная... Помните, как она заначивала водку и самогонку Феклы Самоваровны? Для растирания больных коленок... Вот умора!
    – А как она варила студень! – воскликнула Нина с профессиональным восхищением, так как работала поваром в какой- то столовке. – Почти, как я... Да нет... Конечно лучше! Гораздо лучше...
    – И вкусные шишки, – добавила Леночка с набитым ртом. – Из кислой капусты...
     – Да... – вздохнул Димка. – Нам всегда было так хорошо в этом доме...
    – А кстати... Что мы сделаем с домом? – спросил вдруг практичный Коля, чем сразу же замутил чистую атмосферу нашей нежной печали.
    Все встрепенулись и моментально абстрагировались от глупых сентиметов.
    – Надо продать, конечно, – темпераментно заявила Ирка. – А деньги поделить. Так будет по-честному. Хотя... Даже и не знаю, кто может позариться на такую лачугу?...
    – Ну вот еще! – возмутилась Нина. – Вам бы сразу все продать! Предприниматели фиговы!... Ведь сюда можно приезжать летом, как и раньше... Как на дачу... Да здесь можно картошку сажать! И вообще... Грибы собирать!
    – Поедать ягоды, – подсказала Леночка неразборчиво, так как в данный момент очень активно поедала булку с вареньем.
    – Рыбку можно половить, – добавил Коля.
    – А воздух здесь какой! – восхищенно вздохнула я.
    – И купаться можно каждый день, – сказал мечтательно Димка, но, взглянув на Ирку, деловито добавил. – Но лучше, конечно, продать.
    – Погодите-ка!... – с негодованием молвил дядя Эдик. – А кто, собственно говоря, дал вам право распоряжаться моим домом, а? Как-никак, а ведь именно я являюсь прямым наследником бабушки. Я – ее сын!
    Ирка фыркнула, а Леночка перестала пожирать булку и прищурила свои вредные глазки в сторону дяди Эдика. Нина обиженно выпятила второй и третий подбородки и плотно сжала губы. Коля зло оскалился, а мой Левушка вдруг сказал:
    – Это верно. Но только в том случае, если бабушка не оставила завещания, в котором объявлены другие наследники.
    Дядя Эдик удивленно уставился на Леву, а я вдруг заметила странное выражение лица у второго постороннего – Костя выглядел, как ребенок, которого в воскресный день вывели в цирк. Он явно предвкушал увлекательное зрелище. Меня это рассердило и заставило устыдиться своих родственников.
    – Ничего не знаю ни о каком завещании, – сказал дядя Эдик. – А вы?... Кто-нибудь знает, а? Или нет?
    Похоже, никто не знал.
    – Если завещание и существует, – предположила я, – то храниться оно может только здесь. Вряд ли бабушка обращалась к нотариусу.
    – Маша права, – согласилась Нина. – И нам, разумеется, нужно просмотреть все бабушкины бумаги.
    – Обязательно, – кивнул дядя Эдик. – Завтра же все нужно просмотреть.
    Ирка возвела очи к потолку.
    – Завтра? – усмехнулась она. – А что, если ночью кто-нибудь найдет завещание первым и уничтожит его?
    – Кому это надо?! – возмутился дядя Эдик.
    Но тут все собравшиеся посмотрели именно на него, и дядя покраснел, как салями.
    – Что за глупости?! – запыхтел он. – Хорошо!... Сегодня так сегодня! Сразу же после чая и приступим... Но я оскорблен... Боже, как я оскорблен!

    После чая все разбрелись по комнате в поисках завещания.
    Леве, как юристу, было предложено, на всякий пожарный, выступить в роли арбитра, а Костя предпочел обойтись без всякой роли и стал в прямом греческом смысле этого слова арбитром – то есть просто зрителем. Он сидел вместе с Левой на диване у окна и, похоже, вовсе не скучал. Казалось, он и впрямь смотрел на наши семейные хлопоты, как на занимательное шоу.
    Мы с Леночкой рассматривали бабушкины альбомы с фотографиями, Нина рылась в комоде, а Коля – в чемоданах под кроватью. Дядя Эдик потрошил этажерку с книгами и журналами, а Ирка с Димой просматривали содержимое большого кованого сундука.
    Мирно скрипел сверчок неизвестно откуда, и из самоварного носика монотонно падали на хохломской цветок подноса капельки воды...
    Я смотрела на старые снимки прошедшего счастья... Все фотографии бабушки много лет назад были подписаны моей детской рукой – "Бабушка Маланья – голова баранья". Я улыбнулась с грустью и сожалением и вдруг осознала, как много мы утратили с бабушкиной смертью. Закончилась целая эпоха. Эпоха нашего детства, бескорыстной дружбы, беззлобных, но уморительных приколов и беспричинного веселья... Эпоха бесконечного юного лета...
    И я погрузилась было в сладкие воспоминания, как вдруг они были прерваны самым странным и неожиданным образом.
    Нина, стоявшая возле комода, вдруг издала звук, похожий на свадебную песню селезня, а иными словами, просто громко и вульгарно крякнула.
    Все мы одновременно повернули головы к ней и тоже чуть не заголосили селезнями, когда увидели жуткое выражение ее лица – челюсть у Нины отвалилась, отчего на ее шее тут же вспухли еще два дополнительных подбородка; в глазах билось удивление, граничащее с ужасом, а листок бумаги, который она держала в руке, так дрожал и трепыхался, что было слышно его фатальное шуршание.
    Все почувствовали, что начинается что-то такое... По моей спине пробежал холодок.
    – Это что, завещание? – строго спросил дядя Эдик у Нины и бросился к ней. – Что это? Дай сюда...
    Нина выпустила листок из руки, истерично хихикнула и уставилась на дядю. Дядя Эдик приблизил глаза к бумаге так, что коснулся ее потным носом. Было видно, что он не видит ничего.
    – Та-ак... Да. Это завещание, но... Что за почерк, черт возьми! Ничего разобрать нельзя...
    – Пусть Маша прочитает, – сказал Коля, вырывая листок из дядиных рук и передавая его мне. – У нее дикция хорошая. Давай, Маша, прочитай-ка нам всем...
    Я взяла листок. Он весь был испещрен угловатыми бабушкиными каракулями. Сверху было крупно написано и жирно подчеркнуто слово "завещание". Я начала читать:
    – " Завещание. Дорогие мои дети и внуки! Привет вам от вашей бабушки..."
    Я сделала паузу и всхлипнула. Но родня издала возгласы нетерпения, и я продолжала:
    – " Теперь, когда я стала совсем стара, и смерть моя не за горами, поневоле все чаще начинаешь думать о своей душе, и все больше тяготят ее (душу) всякие грехи, даже очень-очень старые и чужие. Поэтому, дети мои и внуки, прошу вас снять с моей души один давнишний грех вашего дедушки, а моего мужа, который я преданно делила с ним всю мою жизнь как его верная подруга. Этот тяжкий грех еще можно исправить. И я прошу вас – верните нашей Родине то, что принадлежит ей по праву. Вещь эта очень хорошая и ценная..."
    Тут я опять остановилась, чтобы проглотить слюну и подкативший к моему горлу комок. Я не верила своим глазам... Наверное, я выглядела сейчас таким же дятлом, что и Нина минуту назад.
    – Читай же! – с досадой прикрикнула на меня Ирка.
    Я откашлялась и прочитала:
    – "...очень хорошая и ценная – пудовый золотой Купидон, похищенный дедушкой по слабости своей в семнадцатом году во время штурма Зимнего дворца..."
    Я замолчала и в замешательстве обвела взглядом всех присутствующих.
    Повисла пронзительная минута молчания. Все застыли с открытыми ртами, как морские фигуры, как бы тщетно пытаясь проглотить только что услышанное.
    Должно быть, знаменитая гоголевская "немая сцена" по комичности и в подметки не годилась той композиции, которую представляли собой персонажи нашего шоу, потому что Костя, сидевший на диване, вдруг весело рассмеялся, чем вывел нас из оцепенения. Все контуженные тупо уставились на него.
    – Ну и дела, – пробормотал Костя и шмыгнул носом.
    – М-да, – согласился Лева, – ну и...
    – Вот так бабушка... – пролепетала Ирка и тут же добавила к этому замечанию фразеологический оборот, который я не решаюсь цитировать, дабы не осквернять бумагу.
    – Ч-черт... – произнес Димка и почесал в затылке.
    – Но... почему... почему... почему... – вдруг заклинило дядю Эдика.
    – Золотой Купидон!... – ухмыльнулся Коля. – Шестнадцать кило золота... Вот так привалило... нашей Родине...
    – А чего?... Чего? – спросила Леночка, бессмысленно хлопая глазами. – Ну чего?!
    – А-а... кстати... – обрела наконец дар речи Нина. – Где же он сам-то есть?... Купидон-то где?
    – Позвольте-ка, – вмешался Лева. – Позвольте мне взглянуть на документ...
    Я протянула ему листок, и он начал изучать его с профессиональным интересом.
    – Ага... – сказал он. – Тут ведь есть и примечание...
    – Так читайте! – приказал Коля.
    – "Примечание..." – прочитал Лева. – Дано в скобках. Купидон – вооруженный мальчик младшего дошкольного возраста, совершенно голенький и спрятанный дедушкой на черный день согласно плану". Тут еще одни скобки, и написано: " План прилагается в моей синенькой книжечке"... Тут еще одни скобки, и дальше – "на этажерке пятая слева на третьей полке снизу."
    Все взглянули на пустую этажерку, из которой дядя Эдик успел уже стащить на пол все книги, и они теперь лежали беспорядочной кучей на ковровой дорожке. Все свирепо взглянули на дядю.
    – Ничего страшного, – заявил он. – Я просмотрю каждую книжку...
    – Мы все просмотрим каждую книжку! – уточнила Ирка, и родня, подобно стайке голодных библиофилов, тут же налетела на гору книг.
    Я подошла к столу и выпила залпом целый стакан кипятка – после чтения вслух такого потрясающего документа в горле у меня пересохло. Я никак не могла прийти в себя. Завещание нашей Маланьи потрясло меня до глубины души.
    Остальные наследники пролистывали и перетряхивали каждую бабушкину книгу. Костя и Лева все еще сидели на диване в качестве сторонних наблюдателей. Лева то и дело поправлял свои очки, а Костя улыбался Вольтеровской улыбкой.
    – Извините, что вмешиваюсь, – сказал вдруг Костя, – но это, возможно, облегчит ваши поиски... Кажется, бабушка упомянула, что книга – синего цвета.
    – Ах... Да, верно! – вспомнила Нина. – Ну, синих тут не так уж и много...
    Действительно, в куче нашлось только четыре книги синего цвета. Это были "Асканио" Дюма, брошюрка "Как стать неотразимой", американский детектив "Поцелуй меня перед смертью" и книжка, обернутая синей бумагой, на которой бабушкиной рукой было написано – "Жорж Симонян".
    План вытряхнулся из американского детектива и лег к Димкиным ногам. Он осторожно поднял листочек и разложил его на столе в световом пятне под абажуром. Все обступили стол и взглянули на диковинный документ.
    Но тут вдруг дядя Эдик накрыл листок своей толстой рукой и обернулся в сторону дивана. Все остальные сделали то же самое.
    Похоже, только сейчас моя родня вдруг вспомнила, что в это сугубо семейное и довольно щекотливое дело оказались посвященными два совершенно посторонних человека.
    Дядя Эдик одел на нос очки, сделал эффектную паузу и сказал, обращаясь к арбитрам:
    – Надеюсь... Хотелось бы верить, друзья... Вы ведь не станете использовать против нас информацию, которая случайно...
    – Против вас ?!... Разумеется, нет, – пожал плечами Костя.
    – Но при одном условии, – продолжил неподкупный Лева. – Если вы действительно выполните последнюю волю усопшей – вернете этот кусок золота государству.
    Коля заскрипел зубами, а Ирка сломала ноготь, вцепившись пальцами в края скатерти.
    – Ну конечно, мы его вернем, – сказал дядя Эдик голосом опытного дипломата и обвел глазами свои тылы, состоящие из родни. – Но нам хотелось бы знать... Как это будет выглядеть? Не придется ли нам искупать дедушкин грех слишком уж сурово? Надеюсь, нас не могут привлечь к ответственности за чужие слабости... За укрывательство...
    – Конечно нет, – ответил Лева не вполне уверенно, – вы ведь его вернете... К тому же имеет место признание... То есть завещание... А завещание – это юридический документ.
    – Документ, не заверенный нотариусом, учтите! – поправила его Нина. – Боюсь, такое признание... то есть завещание, не имеет юридической силы.
    – Лично меня, – вмешалась Ирка, – волнует другое... За такой щедрый подарочек государству... Нам-то перепадет что-нибудь? Или как?
    – Но ведь это, вроде, не клад, – попытался возразить Димка.
    – Почему же это не клад ?! – с упрямой угрозой в голосе вопросил Коля. – Кто сказал, что это не клад? Вещь спрятана, и мы ее найдем. Ясное дело – за это нам положено вознаграждение, я так думаю.
    Все с надеждой посмотрели на Леву, но тот лишь смущенно пожал плечами. Было похоже, что без помощи справочной литературы Лева был не достаточно компетентным в таких незаурядных делах.
    – Дело необычное... – промямлил он. – Мне нужно проконсультироваться...
    Но дядя Эдик не дал ему развить эту идею.
    – Нет, нет, – возразил он поспешно, – совсем даже не нужно... Не нужно никаких консультаций!
    И он поморщился от одной только мысли о том, что, не дай бог, про драгоценного Купидона кто-нибудь узнает. Я пришла ему на выручку.
    – Послушайте, – сказала я. – А вам не кажется, что мы сейчас делим шкуру неубитого медведя? Купидона нужно сначала найти. А мы еще ни разу не взглянули на план.
    – Вот это верно, – согласился Димка и, отодвинув в сторонку дядину руку, склонился над листочком. – Мама моя! Да это японская грамота какая-то!
    – Китайская, – поправил его дядя Эдик.
    – Час от часу не легче! – испугалась Нина, как будто в японских грамотах она разбиралась лучше. – Там что, иероглифы какие?
    – Хуже, – сказал Коля. – Тут любой шифровальщик ногу сломит.
    Все облокотились на стол и начали разглядывать грамоту, пытаясь постичь ее тайный смысл.
    В самом центре листочка был изображен прямоугольник, в правом верхнем углу которого стоял жирный крест, нарисованный красным послюнявленным карандашом. Это, очевидно, и было то самое место, куда складываются на черный день золотые Купидоны. Прямоугольник со всех сторон окружали символы ориентиров, призванных помочь в поисках сокровища: справа – похожий на большую колючку солнечный круг с отходящими от него зловещими лучами; ниже стоял еще один крест, но уже не такой, какой рисуют, играя в "крестики-нолики", а прямой, похожий на христианский символ; чуть левее креста, как раз под вожделенным прямоугольником, находилось изображение, своими очертаниями напоминающее чашку или кружку, еще левее – явный абрис какого-то дерева. Над прямоугольником, как венец всего плана, была проведена неровная дуга, очевидно, изображавшая гору или холм, на вершине которой располагалось нечто, похожее на крупную собаку или мелкую, но толстую лошадь, нарисованную с закрытыми глазами. Слева от загадочного существа, над беспорядочной кучкой хвороста, полыхало вдохновенно начертанное пламя.
    Какое-то время все мы просто хлопали глазами, любуясь сюрреалистическим творением дедушки. Наконец, дядя Эдик не выдержал и выругался.
    – Черт меня возьми! – воскликнул он в отчаянии. – Ну почему бы бабушке еще при жизни не признаться нам в существовании этого вооруженного мальчика, дьявол его забери!... Ищи его теперь свищи!... О, господи...
      – Ща-ас! – сказала Ирка. – Бабушка-то, видать, была не дура. Признайся она в его существовании таким, как вы – глядишь, и не дожила бы до девяноста-то семи лет...
    – Что?! – заорал дядя Эдик фальцетом, моментально покрываясь багровыми пятнами. – Да ты... Она... Она моя мать, идиотка!... Что ты болтаешь?!...Что ты болтаешь?! Нет... Это уроды! Уроды!... Куда я попал?... Бабушка!... Мама моя!
    Дядя Эдик схватился за сердце, а Леночка захохотала, обнажив щербатый рот, и захлопала в ладоши.
    – Уроды... – всхлипнул дядя Эдик, взглянув на Леночку, и в изнеможении опустился на стул.
    – Хватит! – властно сказала Нина и брякнула мощной ладонью по столу. – Хватит истерики закатывать! Вы сегодня не на сцене! А ты, стервоза такая, прекращай сеять смуту в наших рядах...
    Ирка показала Нине свой непристойный язык, я хихикнула, а Коля строго посмотрел на меня.
    – И давайте-ка посерьезнее! – прикрикнул он. – Дело нешуточное. Нам сейчас надо держаться вместе, потому что один ум – хорошо, а два и так далее – еще лучше.
    – Мне больше нравится другая скороговорка, – молвила Ирка и бросила выразительный взгляд на диван. – Меньше народу – больше кислороду.
    – Извините, – сказал Костя, – но я смогу самоустраниться только завтра. Согласно договоренности.
    Но тут же в его глазах вспыхнула лукавая, демоническая искра, и он добавил:
    – А завтра, чуть свет – убегу, не удержите... Обещаю. Подумать только... Такая сенсация!...
    Тут всех опять как бы слегка приморозило.
    – Какая еще сенсация?... – обомлел дядя Эдик, почуяв недоброе.
    – Ну как же... – ответил Костя. – Возвращение золотого Купидона... Или... Сенсационное завещание старой бабушки... Заголовок я еще не придумал...
    – Костя!!!- с упреком вдруг выкрикнул Коля, и тут мы вспомнили, что наш Коля работает водителем автобуса не где-нибудь, а в редакции газеты. Ну а Костя, значит...
    – Вы – газетчик! – догадалась Нина.
    – Точно, – с готовностью подтвердил Костя.
    – Говорю же вам!... – заорала Ирка. – Этих двоих надо убрать!
    – Неужели пойдете на мокрое? – усмехнулся Костя.
    – Что значит... – заволновался Лева. – Что значит... убрать?
    – А что?!... Что вы нас все запугиваете своими сенсациями да консультациями!... – кипятилась Ирка.
    Да и вся моя родня как-то угрожающе загудела.
    – Секундочку! – провозгласила я. – Давайте разберемся в ситуации спокойно!
    Через некоторое время установилось относительное спокойствие.
    – Итак, – сказала я. – Посторонних необходимо нейтрализовать, это, по-моему, ясно.
    У Левы моментально вспотел нос, и его очки сползли на самый его кончик.
    – Отпустить их отсюда живыми мы не можем, – продолжала я, – из-за опасности огласки... Не так ли?
    Мои родственники закивали головами с такой кровожадной готовностью, как будто выносить смертный приговор уже вошло у них в привычку. Особенно убедительным был дядя Эдик. Вот что значит – артист!
    – Отлично, – сказала я. – Но поскольку замочить их мы не сможем...
    – Маша! – укоризненно воскликнул Лева, но я пресекла его неуместные аргументы.
    – Помолчи... Итак, убрать посторонних мы не можем, – сказала я и добавила шутки ради: – потому что у нас траур. Поэтому... На мой взгляд, выход у нас только один – мы должны их самих сделать незаинтересованными в разглашении тайны. Иными словами, этих двоих нужно принять в наши ряды и тем самым обезвредить. Что скажете?
    Родственники задумались.
    – На что нам лишние подписчики?... – злобно прошептала Ирка, из чего следовало, что для нее существует только одно разумное решение проблемы – замочить.
    Наконец дядя Эдик артистично боднул лысывато-рыжеватой головой воздух и произнес:
    – Да!... Согласен.
    – М-да, наверное, это единственный выход, – присоединилась Нина.
    Ирка что-то невнятно прошипела, но возражать не решилась.
    – К тому же, – добавил Димка, – как справедливо заметил дядя Эдик, один ум – хорошо, а восемь – это уже целая ума палата...
    – И поэтому, – сказал Коля, – давайте, наконец, займемся нашим планом.
    – Ну что ж, – обратился дядя Эдик к бывшим арбитрам. – Присоединяйтесь! Будем ломать головы вместе.
    Тут уже все участники комедии склонились над столом плечом к плечу и погрузились в созерцание символов.
    –У кого какие имеются соображения? – спросил дядя Эдик.
    – Я думаю, – сказал Димка, – плясать надо от суслика.
    И он ткнул пальцем в мутирующее горное животное на дедушкином рисунке.
    – Ты думаешь... – засомневался Коля. – Думаешь, это суслик?... С какой стати это суслик?
    – Это может быть кто угодно, – сказала я. – Может быть, корова...
    – А может, и собака! – весело добавил Костя.
    Тут и Леночка внесла свою лепту в мыслительный процесс:
    – А может, это дворник злой! А может, с колбасой!
    Она снова загоготала, а Нина отоварила ее родительским подзатыльником и строго присовокупила:
    – Некрасиво так смеяться маленьким девочкам! Что ты ржешь, как лошадь?!
    – Кстати, о птичках, – заметил Димка. – Может, это лошадь?
    – Повторяю, – сказала я. – Этот символ может означать любое животное. Но нам-то нужно его к чему- то привязать... Оно должно иметь какой-то смысл!
    Несколько секунд все сидели, погрузившись в глубокую медитацию, но тут вдруг Димка уверенно и громко провозгласил:
    – Братцы! Это лошадь!
    – Такая версия уже выдвигалась, – возразил дядя Эдик и поморщился, но Димка настаивал:
    – Лошадь! Говорю вам... И она у меня привязана!
    – Где привязана? – удивилась Ирка.
    – Не «где»! – сказал Димка, – а «к чему»! Лошадь привязана к нашей деревне! Кобылкино! Вот что это такое!
    – Ах!!! – все мы поразились Димкиной смекалке и сразу же воодушевились.
    – А при чем здесь дуга? – спросил Лева.
    – А на чем, по- вашему, стоит наша деревня? – ответил встречным вопросом Димка.
    – На трех слонах? – съязвил Коля.
    – На честном слове... – ехидно добавила Ирка.
    – На холмах! – сказал Димка. – Так что... Это мое мнение.
    – Ну что же, – согласился дядя Эдик. – Эта версия не лишена здравого смысла. Но тогда... Что же дальше? Например, это?...
    – Это солнышко, – сказала Ирка.
    – Видим, что солнышко, – ответил Коля. – Но что оно здесь делает?
    – Светит, но не греет, – ответила Ирка.
    – Солнце может быть символом востока, – предположил Костя.
    – Хорошо, – сказал дядя Эдик. – Если это восток... Давайте сориентируемся. Где у нас восток?
    – Напротив запада, – ответила умница- Нина.
    – Правильно, – согласился Коля. – Кстати, никто не обратил внимание, куда недавно солнышко село?
    – Ах! – воскликнула вдруг Нина. – Вы только гляньте... Уже третий час ночи!... Леночка!...
    Но Леночка уже давно спала на диване в обнимку с гипсовым белым медведем, заботливо завернутым в Левин пиджак.
    Все невольно залюбовались мирной картиной.
    – До чего же милый ребенок, – с умилением проворковал дядя Эдик, – когда спит...
    – Зубами к стенке, – добавила Ирка.
    – Может, и нам стоит последовать ее примеру? – предложил Лева и с раздражением взглянул на свой пиджак. – Весь мой режим летит к чертям... Мне еще в одиннадцать надо было быть в постели...
    – И правда, – согласилась Нина. – Хватит уже на сегодня волнений, споров и прочих мероприятий... Давайте-ка на боковую... А завтра с утра пораньше продолжим.
     И она зевнула так сладко, что все тут же заразились от нее страшной зевотой и согласились идти на боковую.

    Перед сном все курящие вышли на крылечко подышать свежим воздухом.
    Ирка с Димкой уселись на ступеньки, Костя облокотился на деревянные перильца крыльца, а я примостилась на низенькой лавочке под старой подковой.
    Стрекот кузнечиков повис в ночном воздухе, и в темноте светились только яркие звезды на небе и огоньки наших сигарет.
    – Да, – произнесла Ирка, глубоко затягиваясь табачным дымом, – ну и влипли мы в историю... Интересно, сколько времени уйдет на поиски этого беспорточного мальчугана, а? Заведующая нашей парикмахерской отпустила меня только на неделю. А ведь клады иногда ищут всю жизнь!
    – Будем надеяться, – только и ответил на это Димка тоном истинного философа-пофигиста.
    После этого “молодые” бросили свои окурки в темноту и удалились. Мы с газетчиком остались на крылечке одни. У Кости погасла сигарета, и он повернулся ко мне.
    – Манечка... У вас спичек с собой нет? – спросил он.
    Что такое?!!... “Манечка?!!” Вот нахал! Терпеть не могу, когда меня называют “Манечкой”! И ненавижу фамильярность! Этот газетчик вызывал во мне все большую неприязнь.
    Я злобно швырнула ему коробок, загасили окурок о подошву своего тапка и поднялась с лавочки.
    – Манечка, скажите, пожалуйста, – остановил меня Костя. – А этот молодой человек... Я имею в виду Леву... Он тоже ваш брат?
    – Он мой жених! – гордо объявила я.
    – Ах... вот как... – пробормотал газетчик. – Ясно.
    Ясно-то ясно, но если честно, то мое утверждение было ложью. На самом деле мы с Левушкой были знакомы уже так давно, что вряд ли помнили, кому из наших родителей пришла в голову эта безумная идея – поженить нас. Скорее всего, это был тот случай, когда наивные родители прочат друг другу своих детей в женихи и невесты с самого детства, прекрасно при этом понимая, что судьбу все равно не перехитришь. Левушка для меня был, скорее, “подружкой”, и наше общение чаще всего заключалось в том, что мы все время друг друга раздражали. Но мы уже так свыклись с прозвищем “Жених и невеста”, что эти слова стали для нас пустым звуком. Тем более, что никто другой на эти прозвища по отношению к нам больше пока не претендовал.
    Я бросила окурок в ведро под рукомойником, и пошла спать, не пожелав газетчику спокойной ночи.

    В бабушкиной комнате уложили ночевать людей серьезных, не склонных к определенного рода глупостям.
    Дядя Эдик занял оттоманку у красной стены под гобеленовым ковром, изображающем сцену умыкания какой-то восточной красавицы. У его изголовья, наподобие зеленого опахала, раскинула свои ветви бабушкина гордость – огромная китайская роза. Окруженный таким роскошным реквизитом, дядя Эдик, несомненно, сразу же перевоплотился в Гаруна-аль-Рашида или персидского шаха.
    Нина с Колей улеглись на кровать у печки; Костю уложили на диване под окошком, а проснувшаяся от наших хлопот Леночка, как все нормальные дети предпочитавшая экзотические места обитания, забралась на печку, где до нее ночевали только сушеные яблоки и грибы, да старенькие, неподшитые валенки.
    Люди, у которых по малолетству еще могли предполагаться остатки половых чувств, были изолированы – Ирка с Димкой заняли клеть – маленькую комнату с отдельным входом из сенцев, а мы с Левушкой отлично расположились прямо в сенях на просторном топчане под стареньким ситцевым пологом.
    – Как здоровско! – сказала я, глядя на выцветшие васильки, цветущие на пологе. – Мне всегда нравилось ночевать именно здесь. Я представляла себя сказочной принцессой... Бывало, долго лежишь и слушаешь, как взрослые о чем-то глухо бубнят в комнате, за войлочной дверью... Помню, я и сама сочиняла сказки и стихи... Про бабушку, например... Как там?... «Бабушка Маланья, голова баранья, ты куда ходила, где тебя носило? Я свинью доила, комаров кормила, елки поливала, лопухи сажала, ягоды косила, внуков колотила... Бегала, потела, ни разу не присела... Уморилась! Не могу! Завтра снова побегу!» Или еще про Димку...
    – Ма-аш! – простонал Лева. – Давай ты поделишься своими воспоминаниями завтра, а?... Ведь третий час уже!...
    – Ну хорошо, – обломилась я и отвернулась к стенке.
    – Спокойной ночи, – пожелал мне Лева.
    – Аналогично, – холодно откликнулась я.
    Но вскоре я уже забыла о Левушке. Я отдалась своим воспоминаниям, и они ласково запели мне свои добрые колыбельные песни. В их объятиях я и заснула – сладко и невинно.

    На следующий день утреннюю побудку для нас организовала Леночка. Как все нормальные дети, она не желала тратить время на сон и поэтому встала очень рано. И, как все нормальные дети, она тут же превратила дом в настоящий ипподром, где проходят рысистые испытания. Ну а мы, естественно, эти испытания имели удовольствие испытать на себе – Леночка не только ржала, как лошадь, но и перемещалась в пространстве, как рысак-фаворит. Убедившись в том, что ее шумные заезды не остались незамеченными, она громко заявила, что у нее на печке кончились все яблоки, и она хочет есть. Ее примерная мать моментально собрала на стол остатки вчерашних поминок и затрубила к завтраку.
    Итак, как говорится в добрых сказках, друзья снова были вместе, то есть за столом.
    После бренчания и фырканья у старого рукомойника, стоявшего прямо во дворе, все мы выглядели свежими и довольными жизнью. Своей мрачностью выделялся один лишь Левушка. На его челе мы без труда прочитали все приметы гнева и печали. Во-первых, он не выспался, во-вторых, только утром обнаружил, что забыл захватить с собой набор бритвенных принадлежностей. Остальные мужчины пользовались электрическими бритвами, которые Лева не переносил, поэтому Нина нашла для него старую дедушкину опасную бритву. Таким образом Лева соприкоснулся с исторической экзотикой, и это соприкосновение не обошлось без кровопролития – Лева порезал себе ухо. В результате он тут же получил от доброжелательных ближних сразу два прозвища: от дяди Эдика – «Ван Гог», а от Ирки, ассоциации которой были так же непосредственны, как у младенцев, – «Пьер Безухов». И теперь он сидел, нахмурившись и отгородившись от окружающих своими строгими очками. Одну его щеку бороздили следы складок от подушки, на которой он провел ночь, а к мочке уха был прилеплен кусок пластыря. Его настроение явно контрастировало с чудесным солнечным утром, которое изливалось на нас через открытые окна теплой, душистой волной.
    Дядя Эдик опять восседал за столом на почетном месте, в красном углу под иконами, и дышал утренней свежестью. Он был очень живописен – в зеленой майке с белыми горошинками зубной пасты и в добром расположении духа.
    – Ну? – спросил он бодро. – Как спали, друзья? А ты, невеста?... – обратился о к Леночке. – Приснился тебе жених на новом месте, а? Ну-ка, признавайся!
    Леночка хмуро взглянула на дядю Эдика и сказала:
    – Я спала плохо. Во-первых, всю ночь безбожно храпел дядя Эдик. А потом, утром, меня шпонка замучила...
    – Кто-кто?! Шпонка? А кто это? – удивился Костя.
    – Это такая муха. Шпанская.
    – Шпанская шпонка! – весело усмехнулся дядя Эдик. – Подумать только! Чему только сейчас в школе ни учат! Я знаю только муху це-це.
    – А почему шпонка? – спросила Ирка. – Это что, какая-нибудь особенная муха?
    – Да! – откликнулась Леночка, и ее передернуло. – Она такая... большая, жирная, противная, как... Как дядя Эдик.
    Из-за неожиданности сравнения дядя Эдик поперхнулся и не сумел-таки удержать во рту свекольный салат – тот вылетел у него изо рта, как из мощного брандспойта, и забрызгал Левины очки... И не только очки.
    – Простите ради Бога! – забормотал дядя Эдик в растерянности, утирая ладонью пурпурные губы. – Мне очень жаль... Я не хотел...
    – Ничего страшного, – ответил Лева как всегда неубедительно и снял очки. Его лицо явно противоречило заявлению – было видно, что он страшно жалеет о том, что попал в этот бедлам. Он начал вытирать очки и лицо носовым платком. А я с тайным удовлетворением подумала, что в такие вот неприятные ситуации, как правило, попадают ( и заслуженно попадают! ) именно брюзгливые зануды.
    – Леночка! – раздраженно обратился дядя Эдик к девочке. – Пожалуйста, держи свои ужасные эпитеты при себе! А вы, дорогие родители, научите ребенка разговаривать со взрослыми!
    – Да ладно, не горячитесь! – откликнулась Нина. – Просто дети говорят то, что думают. В отличие от нас с вами. И их впечатления иногда не совсем обычны...
    – Нет! – не унимался дядя Эдик. – Она сказала это нарочно!... Нарочно!... Уж и не знаю, чем я ей не угодил...
    Но тут педагогический спор был прерван новым инцидентом.
    Ирка вдруг отбросила от себя вилку, которой ковырялась в салате “Оливье”, и завизжала, как поросенок Милка, которого, я помню, зарезал наш дед лет пятнадцать назад. Тогда он так же визжал, бедняга. Не дед, конечно, визжал, а поросенок Милка. Итак, Ирка завизжала и затрясла руками, как будто вляпалась ими в какие-то нечистоты или дотронулась до пресмыкающегося. Ее лицо стало еще более брезгливым, чем обычно, а плечи время от времени сводило судорогой.
    – Что такое?!...
    – Боже мой... Ну что еще?!...
    – Что случилось?! – наперебой загалдели ее соседи по столу.
    Ирка перестала визжать, но, все еще стеная и закатывая глаза, она закрыла рот одной рукой и указала длинным накрашенным ногтем на причину своей паники, стараясь, в свою очередь, не взглянуть не нее случайно еще раз.
    Следуя молчаливому указанию ее дрожащего пальца все мы заглянули в Иркину тарелку и... увидели причину.
    Это было явно инородное тело, то есть тело негастрономического происхождения. Хоть его немножко и припорошило майонезом, было видно, что тело это – черного окраса, что было не присуще ингредиентам салата “Оливье”. К тому же оно было такое большое, жирное, противное, как...
    – Думаю... Это шпонка, – констатировал Костя.
    – М-да, – весело причмокнул Димка. – Национальное шпанское блюдо – шпонка под майонезом!
    Ирка тут же выскочила из-за стола и по делу, срочно побежала во двор.
    – Леночка! – дядя Эдик вновь гневно обратился к девочке, которая, будучи полуудушена вредным смехом, прятала свое лицо в складках скатерти. – Леночка, это переходит все границы!
    – Оставьте ее в покое! – опять заступилась Нина. – Кто сказал, что это сделала Леночка? Может, вы ее за руку поймали?
    – И правда, дядя Эдик, – вмешался Коля, – муха могла попасть в салат добровольно... то есть... случайно. Мало ли тут шпонок летает! За всеми не углядишь!
    Тут вдруг и Леве понадобилось по делу, срочно... Он тоже выбежал из-за стола и скрылся за войлочной дверью. Через секунду мы увидели, как в открытом окне мелькнула его жалкая макушка.
    – Ну вот, – сказала я. – Кажется, все уже сыты по горло.
    – Ниночка, пожалуйста, вынеси тело, – попросил дядя Эдик, передавая Нине Иркин салат. – Оно действительно несколько отбивает аппетит... Кстати... Как говаривала наша бабушка, а “для аппетиту” у нас ничего не осталось?
    – Это в такую-то рань?! – удивилась Нина. – Нет, выпьем за ужином. Вы что, забыли? Нам ведь еще предстоит бабушкины и дедушкины загадки разгадывать! Нет, нет... Только за ужином!
    – И то верно, – нехотя согласился дядя Эдик. – Хорошо. Ты права. Выпьем за обедом.

    Во время чаепития все пострадавшие за завтраком помаленьку пришли в себя, однако каждый исследовал содержимое своей чашки самым тщательным образом.
    – Ну что? – начал Коля. – Не пора ли нам заняться ребусом бабушки и дедушки?
    – Да, давайте вернемся к нашим баранам, – деловито согласился дядя Эдик.
    – Не обзывайте бабуфку и дедуфку! – строго сказала Леночка дяде, усердно пережевывая увесистый кусок тульского пряника. – Вы сами... больше похожи на барана!
     Похоже, Леночка и впрямь за что-то очень осерчала на дядю Эдика.
    Дядя в отчаянии взвыл.
    – Леночка! Не вмешивайся во взрослые разговоры, умоляю!
    – И правда, Нина! – согласилась Ирка. – Пусть ваш наглый отпрыск наконец закроет рот!
    – Иди, Леночка, поиграй во дворе! – сказала Нина, и примерная дочь удалилась, предварительно набив карманы платья конфетами и пряниками.
    – Итак, – сказал дядя Эдик и достал план. – На чем мы вчера закончили?
    – Мы закончили на заходе солнца, – напомнила Ирка.
    – Было гораздо позднее, – возразила Нина. – Было пол-третьего ночи.
    – О господи!... – воскликнул дядя Эдик. – Вот откуда у Леночки такое восприятие действительности!... Мы остановились на восходе! Я говорю о плане, Ниночка. Понимаете?
    – Ну да. Да, – кивнула Нина. – Я помню. Солнышко...
    – Вот именно, солнышко, – кивнул Коля. – Мы решили, что оно может означать восход... Да?
    – Да. Кстати, никто не обратил внимание, откуда сегодня солнышко встало? – спросил Димка.
    – Разве что Леночка обратила, – непроизвольно зевнув, подсказал Костя. – Она – птичка ранняя...
    А я заметила, что в нашей компании, когда речь заходит о лошадях, все почему-то вспоминают о птичках...
    – Позвать наглого отпрыска? – спросила я.
    – Придется звать, – признал дядя Эдик.
    Я бросилась за Леночкой, но не успела открыть дверь, как она распахнулась сама, и в избу шагнула мощная, как Терминатор, бабушкина соседка тетя Дуня Кафтанова.
    – А здрасусе, – промычала Кафтаниха густым басом, окидывая нас строгим взглядом из-под косматых бровей.
    – Здравствуйте, – поздоровались мы.
    – Я вот принесла вам мои соболезнования, – сказала Кафтаниха, подошла к столу и начала выкладывать из большой клеенчатой сумки зеленые яблоки. – Вот... Покушайте... А заодно хочу с вами потолковать кое о чем...
    – Мы вас слушаем, тетя Дуня, – сказал дядя Эдик. – О чем вы хотите поговорить?
    – Да о моем наследстве, – отчеканила Кафтаниха не моргнув глазом, но зато алчно взглянула на нашу этажерку.
    Кто-то из родственников за моей спиной тихо ахнул.
    – О наследстве? – насторожился дядя.
    – А что ж вы думали? – пробасила Кафтаниха. – Мы ведь были подружками с Маланьей... Да вот... У меня и завещаньице есть...
    Лично у меня неприятно засосало под ложечкой.
    Кафтаниха полезла в карман своего грязного фартука и вытащила на свет божий неказистую бумажку.
    – Вот... Можете прочесть.
    Мы выдвинули вперед профессионала. Левушка развернул листок и начал читать вслух.
    Завещание было составлено весьма нетрадиционно. Оно гласило:

    « Дунька, зараза ты худая! Срочно верни мне мою книжку! Ты уже все сроки прострочила, а за ней очередь! Вот когда помру, забирай все мои книжки и читай сколько влезет. А сейчас мою библиотеку не прикарманивай!
    Маланья.”

  &nbs p – Ну вот, – сказала Кафтаниха. – Как видите, все Маланьины книги завещаны мне.
    – Но здесь нет ни даты, ни подписи, – сказал Левушка. – И потом...
    – Заткнись, приятель! – сказала Кафтаниха, чем сразу же разоблачила свою особую приязнь к американским детективам. – По-моему, написано ясно – «когда помру – забирай». И подпись – Маланья. Чего тебе еще надо? К тому же, все книжки мне и не нужны...
    Она еще раз окинула откровенным взглядом этажерку.
    – Я их уже все прочитала, эти книжки... Только одну не успела. Вот ее-то я и возьму, идет?
    – А что за книжка? – спросил Костя.
    – «Поцелуй меня перед смертью». Крутой детектив, – ответила Кафтаниха, трогая своими здоровенными, заскорузлыми пальцами книжные корешки.
    Мы переглянулись. Это была та самая книга, в которую бабушка спрятала дедушкин план. Ирка подошла к этажерке и выдернула книгу.
    – Эта? – Ирка протянула книжку тете Дуне.
    Кафтаниха схватила детектив и быстро пролистнула его.
    – О, дьявол... – разочарованно произнесла она. – Такая тонюсенькая!... Да этой книженции мне и на одну ночь не хватит... Вот что! Я, пожалуй, возьму все. Вопросы есть?
    – Да нет, берите, – пожала плечами Нина.
    – Эй, ребята, помогите-ка мне их унести. Мой дом недалеко.
    Кафтаниха убралась восвояси, а с ней и все наши мужчины, навьюченные ее наследством.
    – Не нравится мне это! – высказалась Ирка, как только все ушли.
    – Да, что- то тут не то, – поддержала ее я.
    – Неужели она знает?! – Нина в ужасе прикрыла рот ладошкой.
    – Неизвестно, – сказала я. – Может, просто совпадение... Но проверить ее надо. Подключим к этому делу Леночку. У меня есть идея. Ждите мужчин, а я – за Ленкой!
    Но, как назло, вредный ребенок провалился как сквозь землю. Я вернулась ни с чем и застала своих родных предельно возбужденными. Они обсуждали проблему Кафтанихи.
    – Что, если за нашим дедом, помимо кражи Купидона, водился еще один грешок, который бабушка почему-то проглядела, а? – спросила Ирка.
    – А может, Маланья сама ей разболтала? – предположил Коля.
    – Знаете что, – сказала я, – предполагать можно что угодно и сколько угодно. Чтобы выяснить все до конца, надо установить за Кафтанихой слежку. Я предлагаю поручить это дело Леночке. Таким образом мы убьем сразу двух зайцев – займем ребенка полезным делом и узнаем о преступных намерениях Кафтанихи, если они имеют место.
    Все согласились с таким решением, и я опять бросилась было на поиски Ленки, как вдруг она объявилась сама – не иначе, как проголодалась.
    – Леночка! – обратилась я к ребенку. – Как хорошо, что ты пришла! Мы тебя как раз искали... Мы хотим, чтобы ты стала нашим помощником. Во-первых, консультантом по вопросу о солнышке...
    Но тут Леночка шмыгнула носом и, как никогда внятно, вдруг объявила:
    – А я знаю, где лежит клад!
    Все мы так и обмерли.
    – Что ты сказала?! – переспросил Коля. – Ты знаешь... Что ты говоришь?!
    – Ну-ка, ну- ка... Что ты знаешь?... Иди-ка сюда... – позвал дядя Эдик.
    – Да врет она все! – воскликнула Ирка.
    – А что, если и правда?... – предположил Костя. – Давайте послушаем все-таки...
    – Итак, что тебе известно? – спросила Нина, нежно обнимая свое чадо.
    – Я знаю, что нарисовано на вашей картинке, – ответила Леночка.
    – Ты знаешь это место?!
    – Да. Это место – Балябинский зад.
    – Зад?... Погоди-ка... Расскажи-ка нам подробнее, – попросила Нина и пододвинула к девочке план.
    Леночка начала быстро тыкать пальчиком в символы, громко тараторя что-то такое, что было почище китайских и японских грамот вместе взятых.
    – Это шайтанка, это тарзанка, это бяка-коровяка... Первое, второе...
    – Погоди, погоди... – остановил ее дядя Эдик. – Ничего не понимаю...
    – Не спеши, болоболка! – сказал Коля. – Объясняй толком. Что за абракадабра?...
    – Ну вот же! – Лена указала на горное животное. – Это Шайтанка.
    – Шайтанка? – удивился Димка. – Это что, лошадь такая шайтанская? Жирная и большая, как...
    – Нет, это коза балябинская, – ответила Леночка.
    – А что у нее под копытами? Что за дуга?
    – Это куча камней. Ее Сережкин дед – Федька Калявый – специально для коз сделал. Они по этой куче скакать любят. И мы тоже с Сережкой и Танькой по этой куче скакать любим...
    – Правда! – подтвердила Нина. – У них эта куча на задворках уже сто лет лежит.
    – А это – тарзанка, – продолжала Леночка, показывая на изображение дерева. – Тут мы с Соплястым и с Танькой катаемся... По очереди.
    – Ага... – сказал Коля. – Тарзанка – это такая веревка, привязанная к ветке старой ветлы. Они за нее цепляются и раскачиваются, как бандерлоги...
    – Как тарзанки, – поправила его Леночка. – А вот тут, – она ткнула пальцем в пламя, – они все время мусор и старые листья жгут. В дырявой бочке.
    – А это что за кружка? – спросил Костя.
    – Это не кружка, а большая кастрюля с одной ручкой. Тут коровяка лежит.
    – Кто лежит? – снова удивился Димка.
    – Бяка... – тихо сказала Леночка.
    – Понятно, – сказала Нина. – Коровий навоз. Коровяк.
    – А крест? – спросил Лева.
    – Это пугало огородное, – ответила Леночка четко.
    – А солнышко?
    – Какое солнышко?
    – Ну вот! Разве это...
    – Нет, это не солнышко, – уверенно сказала Леночка. – Это пруд. Балябинский.
    – А лучи-то зачем? – спросил Димка.
    – Это никакие не лучи, – возразила Ленка. – Это дорожки такие...
    – Похоже на правду, – согласился Коля. – К балябинскому пруду ведет множество тропинок. Из него все ближайшие соседи воду для поливки берут.
    – Ну а клад... – подошла Ирка к самой сути. – Клад где? Что означает этот прямоугольник? Что тут у Балябиных?

    Нина с Колей скорбно вздохнули.
    – Даже сказать страшно... – начала Нина.
    – Могила, что ли? – поежился Левушка.
    – Да нет. Яма тут у них, – сказал Коля.
    – Что за яма?
    – Глубокая. Выложена кирпичом.
    – Ну?! А в яме?
    Коля сглотнул.
    – Компост, – ответил он. – Торфофекальный.
    Ирку передернуло, а Лева брезгливо поморщился.
    – Не нравится мне эта версия, – сказал Левушка. – Может, вернемся к нашим первоначальным рассуждениям?
    – Вернемся, конечно, – ответил растерянный дядя Эдик. – Но и эту версию нельзя сбрасывать со счетов... Уж больно хорошо...
    – Пахнет, – ввернул Димка.
    – Я говорю – уж больно хорошо все сходится! Разве нет? – спросил дядя Эдик.
    – Но... компост!... – скривилась Ирка. – И как дед мог додуматься спрятать ценную вещь на чужих задворках?
    – Зато место надежное, – заметил Димка. – Какие дураки полезут в дерьмо?
    – Вот мы и полезем, – ответил дядя Эдик.
    – Вы это серьезно? – спросил Лева.
    – А у вас есть другие версии?
    – Пока нет, но...
    – Подождите, – остановил их Костя. – Компост... Какая же это надежность? Ведь им пользуются, не так ли? Не десятилетиями же он там вызревает...
    – Может, Купидон под кирпичной кладкой спрятан?
    – Глупости! – ответила Ирка. – Дед, по-вашему, нырнул в фекалии, разобрал кирпичи, сунул туда Купидона, а потом уложил все кирпичики на место и всплыл?... Чушь собачья!
    Тут я заметила беспокойство на Леночкином лице. Наши колебания ей, очевидно, не понравились.
    – А я вам говорю, что там есть клад! – воскликнула она. – Есть! Есть!
    – Ну с чего ты взяла?! – спросила Нина.
    – Я сама видела, что там что-то блеснуло... Золотое...
    – Где это «там»?
    – В яме!
    – Врет! – не поверила Ирка.
    – Не вру! Блеснуло! – упрямо повторила Леночка.
    – Когда это ты успела заметить? – спросила Ирка.
    – Сегодня. Когда мы там с Танькой в столовую играли. Танька была на раздаче бяки- коровяки – это у нас было второе, а я поварешкой размешивала первое в этой яме... Поварешка зацепилась за что-то, я потянула, и выглянул кусочек чего- то золотого... Но оно сразу опять утонуло в первом... Я снова мешала, мешала, но не нашла...
    – А что, если и правда... – предположил Димка. – Кладка со временем могла разрушиться... Фекалии черпали, черпали... Размешивали, размешивали... И вот, наконец, Купидон всплыл!
    – Ага, – цинично усмехнулась Ирка. – А ты случайно золото с дерьмом не перепутал? Тоже мне... юный натуралист... Не верю я в эту версию. И Ленке не верю ни на грош.
    Все остальные колебались.
    – А что, если дед зарыл там Купидона, когда компостной ямы и в помине не было? – подбросил новую догадку Костя. – Может, раньше там было что-то другое?
    – Но что?
    – Дядя Эдик должен знать. Он тут старожил, – сказал Коля.
    – Ничего я тут не сторожил!
    – Но вы же еще ребенком здесь жили, разве нет? – пояснила Нина. – Эта яма... Она что, и при дедушке там была?
    – Погодите, погодите... А ведь верно! – вспомнил дядя. – Боже мой... Конечно!... Раньше ведь у Балябиных и зада-то этого не было! Господи! Это ж было ничейное место! Полянка для гулянки! Березки, качалки детские, ржавая печка...
    – А на месте ямы что-нибудь было? – спросил Лева.
    Дядя Эдик задумался.
    – Что-то вроде было...
    – Что?! Вспоминайте шустрее! – потребовала Ирка.
    – Муравейник! – вдруг осенило дядю. – Точно!... Огромный такой... Да, да... Муравейник!
    – Вот это уже надежнее – муравейник, – сказала я.
    – И только потом... – продолжал дядя Эдик. – Не помню, когда именно... Потом уже Балябины захапали себе этот клочок земли вместе с прудом и присоединили к своей усадьбе... А муравейник, наверное, срыли.
    – И вырыли яму... – добавила я.
    – А когда рыли... – намекнул Костя.
    Тут всех опять моментально контузило от чудовищного подозрения... Купидон! Балябины могли давным- давно...
    – Мне плохо... – промямлил дядя Эдик.
    – Не паникуйте, – сказал Коля. – Может, они до него и не докопались. Может, он все еще там, под муравейником... То есть...
    – То-то и оно, что... «то есть»... – сказал Левушка. – На плане-то нарисован именно прямоугольник. А муравейник, скорее всего, обозначили бы треугольником.
    – А я думаю, – предположил Димка, – что план дед нарисовал уже в наше время, не так давно. Видите? Листок бумаги даже пожелтеть не успел...
    – Может даже, его бабушка нарисовала, – высказалась Нина.
    – Возможно, – кивнула я. – Поэтому все символы, нарисованные на плане, ориентированы на сегодняшний день. Дед копал под муравейником, а мы будем копать уже под ямой.
    – К тому же, не забывайте, – напомнил Лева, – это ведь только одна из версий. И не самая лучшая, честно говоря.
    – Это точно, – согласилась Ирка. – Даже не представляю... Неужели нам придется делать подкоп под Балябинские фекалии? Фу!...
    Все молчали, все еще не решаясь принять окончательного решения. Я же отчетливо, по Ленкиному носу, увидела, что здесь кроется какой-то вредный подвох. Но какой?...
    – Хорошо, – сказала я. – Думаю, эту версию проверить все-таки надо. Будет жаль, если мы пренебрежем наблюдательностью Леночки, а там и правда окажется нечто ценное...
    – Ура!!! – закричала Леночка. – Мы найдем клад! Мы найдем клад!
    – Тише ты! – зашипела на нее Нина. – Конечно, найдем. Но не надо орать об этом на всю деревню.
    Итак, было решено, что в Балябинских фекалиях поковыряться все-таки стоит. И правда, чем черт не шутит? Но теперь перед нами встала еще одна проблема – как выполнить это намерение таким образом, чтобы Балябины не углядели в наших действиях покусительства на их вонючую собственность. И мы решили после обеда заняться разработкой стратегических операций.

    – Итак, во- первых, – провозгласил дядя Эдик, взяв на себя роль главнокомандующего, – необходимо решить вопрос номер один – как обеспечить секретность предстоящей операции.
    – Пойдем на дело ночью? – предположила Нина, очевидно, перевоплотившись в очаровательную и бесстрашную медвежатницу.
    – Ночью! Ночью! – поддержало мамашу возликовавшее дитя.
    – Да ни черта вы не найдете там ночью! – возразила Ирка. – Подумай сама – в этом месиве и днем-то нелегко что-либо найти...
    – Но ведь это не иголка, – откликнулся дядя Эдик. – Это ведь довольно крупный... мальчик.
    – А с фонариком? – предложил Димка.
    – Нет, лучше не рисковать, – сказал Коля. – Свет может привлечь внимание соседей. И Балябины сразу смекнут, что тут дело нечисто, если увидят свет фонарика у себя во дворе.
    – К тому же фонарик нам тоже вряд ли поможет, – поддержал его Лева. – Надо идти днем. И постараться не нарушать закона о частной собственности. Что, если предпринять какой- нибудь дипломатический шаг?
    – То есть, использовать хитрость? – уточнила Ирка, а Леночка тут же сделала лисье лицо, хитро поджав губы и сощурив глаза.
    – Вот именно, – подтвердил Лева.
    – Правильно, – согласилась я. – Это хорошая идея. Надо сочинить для Балябиных какую- нибудь правдоподобную чушь и получить от них санкцию на осмотр их компоста. Думаю, что правдоподобная чушь – это по вашей части? – обратилась я к Косте не без иронии.
    Костя поднял на меня свои темные глаза, улыбнулся и произнес:
    – Мне кажется, самым разумным будет объяснить Балябиным интерес к их фекалиям действительно поисками чего- то ценного...
    – Вы с ума сошли! – воскликнула Нина.
    – Ничуть, – возразил Костя. – Все очень просто. Просто надо сказать, что Леночка, играя рядом с этой ямой, обронила туда что-либо ценное, а главное – чужое... Например, мамины золотые часы...
    Леночка захлопала в ладоши и почему-то воскликнула:
    – Приз!
    – Гениально! – признала Ирка. – А для пущей убедительности можно и правда бросить туда Нинкины часы... Нин, а что, они у тебя и правда золотые?
    – Не говори ерунды! – огрызнулась Нина. – У меня из золота одно-единственное обручальное колечко. Даже зубы, и те пластмассовые... И мне кажется, бросать в это... в общем, давайте не будем ничего бросать. Это лишнее.
    – Согласен, – кивнул Лева. – Итак, идея прекрасная, я думаю. Такое решение вопроса снимает с нас ответственность за посягательство на чужую собственность и позволяет нам с наибольшей эффективностью провести данное мероприятие.
    – Отлично, – кивнул Коля. – Думаю, все с этим согласны?
    Он обвел нас серьезным взглядом, и все мы кивнули, таким образом утверждая предложенный план.
    – Тогда займемся деталями, – продолжил Коля. – Во-первых, есть ли у нас добровольцы?
    И он снова пытливо прощупал взглядом наши фигуры.
    – Лично я не остановлюсь ни перед чем! – выступил вперед первый герой – дядя Эдик.
    – Я тоже не прочь принять участие, – присоединился к нему Костя, который, очевидно, как и все газетчики, не гнушался никакой грязи.
    – Разумеется, я с вами, – вяло высказался Димка и взглянул в сторону Левы.
    – Признаться честно, у меня очень слабый желудок, – попытался отмазаться Левушка, – вот... Впрочем, я готов...
    – Я, естественно, тоже, – сказал Коля. – Ну а женщины?
    – Я думаю, их лучше всего использовать по дипломатической части, – предложил Костя, и я невольно взглянула на него с благодарностью. – Их задачей будет заговаривать зубы Балябиным и отвлекать внимание от нашей поисковой группы.
    – Прекрасно, – сказала я. – Кстати, вы очень любезны, Костя. А теперь, наверное, стоит подумать о том орудии, которым удобнее всего прощупывать содержимое ямы. По-моему, черпак, которым орудовала Леночка, для такой операции маловат.
    – Конечно, – сказала Нина. – Предлагаю использовать грабли. Или вилы.
    – Согласен, – кивнул дядя Эдик и остальные его поддержали. – Однако, меня интересует также вопрос о спецодежде.
    – Думаю, у бабушки найдутся какие-нибудь хламиды в запасе, – сказала Ирка. – Фуфайки там разные...
    – Это дело мы тоже поручим женщинам, – распорядился Коля. – Итак, ваша задача – обеспечить наш отряд ветхой одеждой нужного размера и в нужном количестве.
    Представительницы второго фронта, в том числе и я, согласно кивнули.
    – А теперь уточним время проведения операции, – Коля взглянул на часы. – Сейчас у нас пятнадцать часов двенадцать минут. Я считаю, что откладывать дело в долгий ящик не стоит. Если Купидон все еще там, где мы предполагаем, существует опасность извлечения его оттуда посторонними лицами, причем это может произойти в любую минуту.
    Это замечание всех нас чрезвычайно взволновало, и мы решили приступить к осуществлению операции немедленно.
    Леночке было предписано по-быстрому перевоплотиться в раскаявшегося ребенка, который в силу своих преступных наклонностей и чудовищной халатности нанес семье крупный материальный урон. И талантливое дитя моментально преобразилось – лицо Леночки сморщилось, как печеное яблоко, из глаз ее брызнули горючие слезы... Она истерично затрясла руками ( совсем как Ирка, когда узрела шпонку в своем салате) и страшно закатила глаза... Было видно, что на подобных метаморфозах Леночка уже целого бульдога слопала. Наконец, она издала ужасающий рев, в котором смутно угадывались слова «меня мама убьет» и, окончательно погрузившись в образ, вылетела из дома по направлению к усадьбе Балябиных, дабы нарушить их спокойствие и подготовить почву для нашего нашествия на их нечистоты.
    Женская бригада тут же приступила к поискам спецодежды для нашей спецгруппы. Нина полезла в кованый сундук, Ирка – в чемодан под кроватью, а я – на чердак. Мужчины отправились в сарай за орудиями труда.
    С первым заданием все мы справились довольно быстро, и вскоре вся наша группа снова собралась в комнате для немедленной экипировки.
    Мужских штанов в бабушкином доме оказалось не слишком много – единственные солдатские портки лежали у двери в сенцах в качестве половой тряпки и коврика для вытирания ног. Их решили оставить на том же месте и в том же качестве. Зато бабушкиных нательных панталон пастельных тонов и теплых шаровар с начесом, преимущественно коричневого цвета, оказалось предостаточно. Примечательно, что все без исключения панталоны и шаровары были протерты до состояния крупной дырки на одном и том же «причинном» месте, на котором неизменно стояла огромная, но очень аккуратно положенная заплатка, причем ( очевидно, для прикола ) самого неподходящего цвета.
    Нательные панталоны были мужчинами решительно отклонены. Что касается шаровар, то все признали, что их коричневый цвет как нельзя лучше отвечает характеру нашего предприятия. Поэтому их решили использовать, предварительно задрапировав чем-нибудь цветные вставки между большими пальцами ног.
    Коля прикрыл свои изящные бедра чем-то вроде просторного вязаного пончо. Однако же, как только он начал расправлять свободные складки одежды, из ее глубин вдруг выпала изрядно проросшая картофелина, и мы поняли, что прорезь для головы в этом пончо – это просто дырка в старом картофельном мешке. Однако, Колю это нисколько не смутило. Он вытряхнул из своей хламиды еще парочку сморщенных клубней и заявил, что готов идти в бой.
    Димка же как истинный денди ковырялся в куче тряпичного хлама долго и пристрастно и наконец изрек:
    – Я торчу!
    Мы взглянули на него и поняли, что он не шутит. У Димки все торчало из бабушкиной одежды – голые икры торчали из коричневого начеса, руки торчали из рукавов бабушкиной кацавейки, шея – из воротника, а в самой Димкиной середке торчал голый пупок, на который его обладатель тщетно пытался натянуть облезлую кроличью опушку упомянутой кацавейки.
    – Срам! – констатировала Нина, взглянув на Димку. – Скидавай сейчас же этот полупендрик! У Балябиных – маленькие дети!
    Димка со стоном опять погрузился в утиль.
    Зато коварный Костя, как все газетчики обладающий чересчур длинными руками и носом (в переносном смысле, конечно), вынюхал и ухватил себе самую лучшую одежду – вместо шаровар он откопал черные бабушкины рейтузы в мелкий рубчик, заплатка на которых была почти незаметной – она была выполнена из темно-синего сатина, причем прикрыл он ее вполне приличным халатом для доения коров цвета ненастного неба. В довершение костюма он выудил из той же кучи потрепанный картуз, надвинул его на самые глаза и с улыбкой подмигнул мне из-под козырька. Я ответила ему возмущенным взглядом, хотя в душе вынуждена была признать, что костюмчик прощелыгу нисколько не испортил. Подавив в себе это впечатление, я торопливо взглянула на Левушку, но тут же отвела глаза. И не удивительно – на моего бедного женишка было действительно больно смотреть. Коричневые шаровары плотно обтягивали его ляжки наподобие панталон, которые носили мужчины в 18 веке, и явно жали ему не только в коленках. Правда, ниже панталон, вместо белоснежных чулок, у Левы блистали не менее белоснежные голые лодыжки. На свои плечи Лева напялил дедушкин пиджак с единственной пуговицей, которая стягивала его борта ровно посередине, поэтому, слава Богу, пупок Левушки был сокрыт от взоров детей и взрослых; зато разошедшиеся нижние полы пиджака открывали для всеобщего обозрения яркую заплатку цвета пионерского галстука на шароварах, а лоснящиеся лацканы – следы медицинских банок на Левиной груди. В левом нагрудном кармане пиджака Левушка зачем-то пытался кокетливо разместить свой носовой платок.
    – Батюшки мои! – воскликнула Нина, взглянув на Леву и всплеснув руками. – Ну надо же! Вылитый Пьер Безухов! Вы только гляньте – ну Пьер и Пьер!
    Все глянули на Левушку, который смущенно поправил свои очки и осторожно коснулся пластыря на мочке уха.
    – Нет, – возразила Ирка, придирчиво осмотрев Леву с ног до головы, – на аристократа он не тянет. Не хватает манишки. И потом они в прошлом веке делали на голове такой... Ну такой, как бы, колтун... Дайте-ка я попробую сделать вам начес...
    Но Лева не дался.
    – Но мы ведь не в маскарад собираемся! – запротестовал он совсем в духе того времени. – Не в маскарад!
    Тут из кучи хлама вылез уже экипированный Димка. Он наконец-то угнездился в элементарную гимнастерку, которую я, кстати сказать, втихаря отняла у огородного пугала.
    Хуже всего обстояли дела с дядей Эдиком. Ни одни из бабушкиных панталон на него решительно не хотели налезать, и мы убедили его обернуть свои чресла куском траурного крепа, который остался незадействованным на похоронах. Дядя Эдик, которому как артисту приходилось в своей жизни надевать на себя и не такое, с радостью согласился с подобным решением проблемы. Что касается фуфайки, на обладание которой дядя претендовал, то она, в отличие от Левиного пиджака, не имела на себе ни одной пуговицы. Но мы и тут не оплошали – мы просто обмотали дядю Эдика поверх фуфайки бельевой веревкой, и таким образом его одежда плотно и прочно была закреплена на его тучном теле.
    В качестве апофеоза всего нашего маскарада Ирка преподнесла мужчинам солидный запас армейских портянок, которые, очевидно, всю свою жизнь очень активно эксплуатировал дедушка, и предложила обернуть ими обнаженные икры мужчин. При этом она упорно называла портянки «прокладками для ног». Однако, мужчины сочли эти «прокладки» излишней роскошью.
    Итак, наша бригада была вскоре полностью экипирована, вооружена граблями и мотыгами и готова к предстоящей операции. К тому же Нина, чтобы поднять боевой дух наших добровольцев, предложила им выпить по рюмочке водки «для аппетита». Как будто то, что лежало в компостной куче, и так не было достаточно аппетитным!... Мужчины все-таки выпили (скорее, для храбрости), и мы, наконец, всем скопом пошли в наступление на Балябинские задворки.

    Процессия наша выглядела более чем зловеще, поэтому к Балябинским «задам» мы пробирались тоже задворками, сквозь бурьян, процветавший за огородами усадеб, чтобы ненароком не привести своим видом жителей деревни в состояние полного или частичного паралича.
    Когда мы, наконец, увидели тропинки Балябинского пруда, на одну из них со стороны двора выскочила наша лазутчица и шпионским шепотом отчеканила:
    – Все в порядке. Дома только тетя Зина, Танька и Соплястый. А их батька и старшой еще в поле.
    Мы кивнули тоже по- шпионски и снова двинулись вперед, причем Ирка все время норовила наступить дяде Эдику на конец траурного крепа, который волочился по земле, обильно обрастая репейником. И дядя Эдик все-таки треснулся. Но не из-за Ирки, а по другой причине. Сам виноват. Он ведь всегда лезет вперед – вот и достукался! На него откуда-то с вершин старой доброй ветлы со всего размаху налетел этот сопливый бандер-лог Сережка и сбил его с ног. Однако знаменитый крик Тарзана при этом издал почему-то именно дядя Эдик, после чего грузно рухнул на тропинку бесформенной кучкой черного крепа и оставался неподвижным и довольно траурным до тех пор, пока его не подняли под руки Димка и Костя.
    – О боги! – прохрипел пунцовый дядя, обретая равновесие и театрально приставляя к виску растопыренную ладонь. – Что это было, ради всего святого?! Покушение! Не так ли?...
    Дети давились от смеха. А Ирка скривилась в презрительной гримасе.
    – Начинается! Театр одного, но очень доставучего актера... Дорогой дядя, здесь не Рим, а деревня Кобылкино. А вы далеко не Цезарь!... Идемте же!
    – А ты, маленькое брутальное созданье, – обратилась я к Соплястому, – показывай нам дорогу.
    Когда наша компания, следуя за Сережкой, предстала наконец перед ямой с компостом, мужчины тут же с сожалением вспомнили о «прокладках для ног», которые они так опрометчиво отвергли. Яма со всех сторон была окружена густыми зарослями крапивы.
    – Здесь полно жагалы, – заметил, поежившись, Коля.
    – Ничего страшного, – ответила Нина. – Это очень полезно для кровообращения.
    Как ни странно, ее реклама подействовала молниеносно. Она не успела еще закончить фразы, как Левушка, взвыв пронзительным фальцетом, вдруг бросился в самую крапивную чащу, причем у него оказались последователи, а именно – коза Шайтанка, которая словно приклеилась мордой к Левушкиному заду, как банный лист...
    Их заплыв в море крапивы произвел много шума, а также вызвал немало положительных эмоций у подрастающего поколения, а также у людей, склонных к инфантилизму, вроде меня.
    Быстро двигаясь в сплоченном тандеме, Лева и Шайтанка довольно скоро вытоптали всю крапиву, таким образом подготовив нам отличный плацдарм для дальнейших действий.
    К счастью, эти маневры были замечены тетей Зиной и Танькой, которые освободили бедного Левушку от назойливой козы, удалив последнюю в сарай. Тем не менее, один из наших добровольцев выбыл из строя. Не считая тяжелого морального ущерба, Лева пострадал еще и телесно – его великолепные, в прошлом белоснежные икры, покраснели и покрылись волдырями, что служило несомненным признаком улучшения его кровообращения. Мы осторожно посадили Леву на кучку Шайтанкиных камней, заверив пострадавшего, что хозяйка этой горы не будет на него за это в претензии. Левушка, со стоном хватаясь за свои многострадальные ноги, заявил, что выполнил уже самую опасную часть операции и заслужил полный покой. После этого тетя Зина уложила его в гамак неподалеку, обеспечив полным покоем, да еще и жбанчиком кваса в придачу. Затем она подошла к нам.
    – Леночка мне все рассказала, – обратилась она к Нине. – Ну что за дети! – и она почему-то угостила тумаком Соплястого и Таньку. – Но ничего, ты не волнуйся, Нинушка, яма не очень глубокая, часы твои не пропадут.
    – Значит, мы можем тут поковыряться? – обворожительно улыбнулся дядя тете.
    – Да на здоровье! – весело откликнулась тетя Зина. – А потом, если захочете, я вам и баньку затоплю!
    Это заявление мы встретили рукоплесканиями и тут же принялись за дело.
    Нина стала немедленно заговаривать зубы тете Зине. Они уселись на бревна, сваленные у сарая, и начали молотить языками и так уже довольно избитые темы – такие, как дети, школа, деньги и мужья. Ирка и я стояли на контроле, прикрывая спинами компостную яму от посторонних глаз, и наблюдали за движениями фекальных масс, стараясь не пропустить того золотого мгновения, когда наш желанный мальчик Купидон покажет свой носик из этого дерьма.
    Дети, под предводительством Леночки, надолго увлеклись занимательной интеллектуальной игрой – они по очереди и со всей силы бросали старый алюминиевый чайник в стену сарая. После каждого удара чайник претерпевал необратимые изменения в своем дизайне, а коза Шайтанка, метавшаяся внутри сарая, несомненно, расставалась с гигантским количеством своих нервных клеток.
    Дядя Эдик, Костя, Коля и Димка в поте лица перемешивали торф с фекалиями, причем по их виду можно было подумать, что они на всю жизнь наелись уже и первого, и второго, и третьего из Леночкиной и Танькиной столовки.
    Я напряженно размышляла о том, какой же тайный смысл имеет наша операция, так ловко инспирированная Леночкой. Разумеется, ни о каком золоте не могло быть и речи. Тут было что-то другое – что-то, имевшее смысл для одной только Ленки, ну и разве что для ее малолетних друзей. А для Леночки имели смысл только две вещи – еда и какая-нибудь вредная пакость, устроенная для взрослых. Поскольку компостная яма не могла содержать в себе еды (во всяком случае, еды, приемлемой для Леночки), то оставалось только одно – вредная пакость.
    Я взглянула на Ленку и заметила, что та время от времени бросает заинтересованные взгляды в сторону ямы, явно ожидая чего-то сладкого. Может, она ждала, что дядя Эдик свалится в самую гущу первого? Лично я не пожалела бы серебряного доллара, чтобы полюбоваться таким зрелищем. Но для этого дядю необходимо было хоть немножко, да подтолкнуть...
    Я посмотрела на дядю Эдика как раз в тот момент, когда он вдруг громко вскрикнул и чуть не выронил из рук грабли.
    – А-а!... Вы видели?!... Видели?!... Блеснуло!
    – Тише вы!... – прошипел Коля, а мы с Иркой подбежали ближе.
    – Нет... вы видели?! – возбужденным шепотом просипел дядя и с утроенной энергией начал месить граблями компост.
    – Что, действительно блеснуло? – спросила Ирка.
    – Угу, – серьезно кивнул Коля и, облизнув губы, присоединился к дяде.
    Мужчины сделали еще несколько вращательных движений инструментами и вдруг...
    – Вот, вот!... Держи!... Держи, черт возьми! – прохрипел Димка, и мы увидели, как на зубьях Костиных вил и правда блеснуло!...
    Костя осторожно начал вытаскивать вилы из ямы, стараясь держать их как можно более горизонтально. Наконец он вынес их за пределы ямы и свалил на землю солидный кусок торфа с явными вкраплениями золотого металла. Мы мигом столпились вокруг этого кусочка и бросили красноречивый взгляд в сторону Нины. Та мгновенно поняла что к чему и виртуозно спровадила куда-то тетю Зину (наверное, послала ее в баню).
    Мы обступили кусок торфа и с замиранием сердца присели перед ним на корточки. Коля поднял с земли какую-то щепку и начал осторожно, как заправский археолог, слой за слоем снимать с золота торфо-фекальный культурный слой.
    – Нет... Это не пудовый мальчик, – засомневался дядя Эдик, наблюдая за манипуляциями Коли.
    – Да, маловато будет... – согласился Димка.
    – Плевать! – сказала Ирка алчно. – Может, нам просто безумно везет на золото... Мальчишку мы тоже найдем.
    Вскоре золотой предмет был полностью извлечен из торфяной скорлупки и предстал перед нашими взорами во всей своей красе.
    – Золотая шкатулка! – воскликнул Димка.
    – Вот это да!... – потерла ладоши Ирка. – И наверное не пустая...
    Я наклонилась ближе к грязной поверхности шкатулки и... рассмеялась. Все взглянули на меня.
    – В чем дело? – спросила Нина.
    – Это не золото, – ответила я. – Увы.
    – Не золото?! – разочарованно и недоверчиво переспросила Ирка.
    – Нет, – сказала я категорично. – Не золото. Но не исключено, что золото есть внутри.
    – Вам знакома эта шкатулка? – спросил Костя, как будто он был не журналистом, а сыщиком.
    – Еще как знакома, – подтвердила я. – Это коробочка от Левиного бритвенного набора. А он-то думал, что забыл его в городе... Внутри должны находиться следующие вещи: такой же золотистый стаканчик, кисточка для пены, бритва, лезвия и крем.
    Подоспевший к этому моменту Левушка подтвердил мои слова скорбным и продолжительным стоном.
    – Предлагаю посмотреть, что же там на самом деле, – сказала я.
    Нина аккуратно обтерла коробочку травой и раскрыла ее.
    Перечисленных мною предметов в коробочке не оказалось, за исключением золотистого стаканчика для пены. Зато в ней находилось множество ценных вещей, которым было присуще одно общее свойство – они блестели. Здесь мы обнаружили: Нинкины часы (!), которые, впрочем, не были золотыми, но блестели не хуже настоящих; запонки дяди Эдика и его концертный галстук- бабочку из золотой парчи; мой золотистый поясок от черного платья; Иркино обручальное кольцо, которое я уже несколько раз находила рядом с рукомойником; Колин мундштук (желтый с блестками); пуговицу «Супер- Райфл» от Димкиных джинсов и пижонскую шариковую ручку нашего газетчика.
    – Думаю, мы не напрасно искали этот клад, – заметила я и посмотрела в сторону сарая. Но детей как будто ветром сдуло. На их месте лежал только алюминиевый блин – в прошлом алюминиевый чайник. Впрочем, я заметила вредный вихор, торчащий из-за сарая, и услышала сдавленное хрюканье с той же стороны. Из нашей кучки слышался, в основном, зубовный скрежет.
    Разочарованные и злые, мы поделили по-братски найденный клад, причем Леночке досталась только пара хороших затрещин от родителей да занудная нотация от дяди Эдика. Лично я была больше всего разочарована именно дядей Эдиком, который так и не упал в компост, хотя его менталитет весьма располагал к такой развязке. Впрочем, впереди нам светила в качестве утешительного приза отличная перспектива – попариться в русской баньке, и по этому случаю Димка был отправлен в ларек за пивом и воблой.
    Было решено, что первыми будут мыться женщины как наиболее стерильные члены команды. Затем они отправятся домой готовить самовар. Вторыми моются мужчины, после чего они должны поспеть к самовару с пивом и воблой.
    Нашего посыльного в ларек не было очень долго и вернулся он до крайности возбужденным.
    – Идея! Идея у меня... – выкрикнул он еще издалека. – Есть мысль, братцы!...
    Димка торопился говорить и размахивал руками, в которых держал по паре пивных бутылок. При этом из него в изобилии сыпалась сушеная мойва.
    – Что случилось? – спросил Коля.
    – Я вам сейчас расскажу!... Я знаю, где клад!... Новая версия... Я только что видел...
    – Опять что-то блеснуло? – с недоверием спросила Ирка.
    – Ну да... У меня в голове блеснуло, – сказал Димка. – Это касается нашего плана...
    – Ладно, – распорядилась Нина, – расскажешь за чаем. А теперь – срочно в баню, иначе этот душок от вашей одежды никогда не отлипнет.

    После баньки, сидя за самоваром, мы выслушали новую версию Димки относительно дедушкиного плана. Сам план лежал перед нами на столе, и Димка объяснял нам новое значение таинственных символов.
    – Стою я, значит, за пивом... – возбужденно и торопливо рассказывал Димка. – А тут рядом – мужики пиво прямо из кружек жлугтят...
    Димка проглотил слюну и закусил ее вяленой мойвинкой.
    – Смотрел я на них, смотрел, да вдруг и вспомнил вот эту вот кружечку!
    Димка указал на символ, который по Ленкиной версии у нас проходил как кастрюля с одной ручкой, полная бяки- коровяки.
    – Я тут же начал интенсивно соображать, – и Димка показал, как он начал соображать, интенсивно вращая глазами во все стороны. – Та-ак, думаю... Если это наш символ, то слева должен быть крест!... Гляжу налево – стоит слева дом, да не простой...
    – А какой? – спросил Лева.
    – Дом ветеринара!... Что?... Вот тебе и крест!
    И правда. Местный ветеринар дядя Егор Ратотуев прилепил когда-то к коньку своего дома вместо флюгера символ профессии – синий ветеринарный крест на белой картонке.
    – А дальше? – спросила Ирка. – Сзади- то что за животное?
    – Это животное я сразу нашел! – радостно воскликнул Димка. – Это волк!
    – Волк? – удивился Костя. – И где же вы его нашли? Прямо в деревне?
    – Да, – кивнул Димка. – Да не простой волк...
    – А какой? – снова спросил Лева.
    – Волк из басни Крылова! Тот, что должен быть вместе в журавлем. Помните? Он перед сельсоветом стоит. На месте журавля остался только каркас – стальной прут... А волк хорошо сохранился. И очень похож на этого вот... нашего... суслика.
    Димка ткнул пальцем в мутанта на нашем плане и продолжил.
    – Дальше – больше. Слева от сельсовета стоит детсадик, но не простой...
    – А... – заикнулся было Лева, но Димка сказал:
    – Детсадик, у которого есть название. Угадайте – какое?! – и он указал на солнечный круг.
    – «Восток»! – предположил Лева.
    – Нет!
    – «Восход»? – спросил Коля.
    – Нет!
    – «Солнышко»! – воскликнула Леночка и попала в точку.
    – Верно! – сказал Димка. – Детсад «Солнышко». Справа от пивного ларька – бывший колхозный сад с вишнями и сливами, – он ткнул в очертание дерева на рисунке, – справа от сельсовета и волка – бывший дворец пионеров, – Димка указал на вдохновенное пламя, и мы вспомнили, что на антаблементе здания бывшего Дома пионеров действительно все еще торчит это лепное украшение – символ пионерии в виде полыхающей звезды.
    – И правда, все сходится! – согласилась Ирка.
    – Отлично, Дима! – подхватил дядя Эдик. – У тебя не голова, а целый сельсовет, ей богу...
    – Ну а это-то что? – спросил Костя и указал на основной крест в углу прямоугольника. – Здесь-то что стоит?
    Димка сконфузился.
    – Вот... – сказал он. – Оно самое и стоит...
    – Что «оно»?! – спросила Ирка.
    – Сельсовет, – ответил Димка и виновато шмыгнул носом. – Бывший, конечно. Теперь там, помимо конторы, еще и шоп.
    Повисла тишина.
    – И как мы в этом шопе найдем нашего мальчика? – грустно спросила я.
    – Надо сделать вылазку и посмотреть, – не унимался Димка.
    – Ну на что там смотреть?! – горестно воскликнул дядя Эдик. – Нам же нужны не штанишки для голого мальчика, а сам мальчик!
    – И все же нужно посмотреть, – сказал Коля. – Вы же сами говорили, что не стоит пренебрегать ни одной версией.
    – Верно, – кивнула Нина. – Все версии надо проверить.
    – Итак, решено, – подвел итог Димка. – Завтра же идем в разведку.
    – А теперь, – напомнила я, – было бы нелишним избавиться от потенциальных конкурентов. Я имею в виду Кафтаниху. Разве вы забыли о ее поползновениях на наши книги?
    – Точно! – сказала Нина. – Леночка, иди-ка сюда, моя рыбка!
    Ленка подошла, стараясь выглядеть, как бездомная и часто битая собака.
    – Леночка, – начал Коля, – у нас для тебя есть важное поручение. Ты должна нам помочь.
    – Ну чего еще? – прохныкал ребенок.
    – Мы хотим назначить тебя нашим тайным агентом.
    У нашей побитой собаки глаза тут же вспыхнули, как у шакала или гиены.
    – Нужно подложить кому-нибудь хорошенькую свинку? – с готовностью спросило кроткое дитя.
    – Нет, нет, – торопливо возразил отец. – Нужно только последить за одной подозрительной личностью. Поняла? И никакой самодеятельности.
    Ленка кивнула.
    – Клиент?... – коротко спросила она.
    – Тетя Дуня Кафтанова, – ответила Нина. – Только пожалуйста, Леночка... Помни – только слежка.
    – Обо всем подозрительном будешь докладывать в Центр, – добавила я. – То есть нам.
    – А здесь, в Центре, – проговорила Леночка, обводя нас цепким взглядом. – Я могу доверять абсолютно всем?
    – Несомненно! – заверила ее я. – Абсолютно!
    – Задание понятно, – кивнул ребенок.
    – Приступить к выполнению завтра, – распорядилась Нина.
    – А сегодня нельзя? – Леночка с мольбой воззрилась на мать.
    – Нет, доченька. Сегодня уже поздно, – возразила Нина. – Тебе пора спать. А завтра – на задание. Договорились?
    Ленка нехотя кивнула и залезла на печку, прихватив с собой пакет с пряниками и горсть мойвы.
    Тут мы поняли, что сегодня никаких тошнотных событий уже не будет, и последовали ее примеру.

    Ближе к рассвету меня довольно немилосердно разбудил Левушка. Он пихнул меня в бок, а когда я открыла глаза и тупо уставилась на него, он не менее тупо спросил:
    – Слушай, Маш... Тебе вчера не показалось, что мойва была с душком?
    Я издала предрассветный стон и спросила:
    – Сколько времени, черт возьми?
    – Пять часов, – ответил Лева. – Ну так что?
    – Что?
    – Я говорю – тебе не показалось, что мойва эта – с душком? Ну... запах у нее не был ли таким... как бы сказать... Балябинским..... Нет?
    К этому моменту я почти проснулась.
    – Да нет, не заметила... А что, собственно, случилось? Кто-нибудь отравился?
    – Кроме меня, никто, – покачал головой Лева. – А вот я с трех часов ночи – регулярно!
    – Что регулярно?
    – Бегаю.
    – Зачем? Худеешь что ли? – удивилась я.
    – Ну ... На двор я бегаю... Понимаешь?... По большому.
    – А- а!... Понос и рвота?
    – Да нет... Только первое.
    – Первое по-Балябински! – пошутила я.
    Но тут вдруг мы услышали, как дверь из комнаты открылась, и кто-то мухой пронесся мимо нашего полога, громыхнул входной дверью и сбежал по ступенькам крыльца.
    – М-да... Видать, мойва и правда была того... – сказала я. – Слышал? Еще кто-то забегал.
    – Точно, – согласился Лева озабоченно. – Рыба была несвежая.
    – Конечно, – подтвердила я. – Она была сушеная.
    – А у тебя как? – спросил Лева.
    – Что?
    – Стул твой как?
    – В норме, – ответила я. – Но мойву я тоже ела... А между прочим, кто, кроме тебя, пил вчера Балябинский квас?
    – Квас?! – побледнел Левушка. – Никто! Это точно!
    – Все один выжрал? – спросила я, а Левушка смутился – то ли от моего вопроса, то ли от формы моего вопроса. – Ну ты и жмот, парнишка! Тогда вспоминай, что вы ели или пили вдвоем.
    – Вдвоем? С кем?
    – Ну уж и не знаю, кто сейчас на двор-то побежал...
    Но тут входная дверь снова звякнула своими засовами.
    Мы выглянули из-за полога и увидели, что со двора вернулся дядя Эдик. Был он бледен, как русалка, и держался за живот, болезненно морща свой веснушчатый лоб, из чего мы заключили, что у него тоже «первое». А может и «второе» в придачу. Дядя скрылся в комнате, и Лева сказал:
    – Кажется, у меня скоро опять начнется... Нет... С дядей Эдиком мы вместе ничего не пили. И не ели. Может, эти два случая и не связаны между собой?
    – Ох... Не знаю, – ответила я. – У тебя будет возможность поразмышлять над этим. А сейчас... дай поспать, а? Пять часов утра все-таки...
    – В это время нормальные деревенские люди уже начинают свой трудовой день, – заявил Лева, укладываясь рядом со мной.
    – Например, ты. Да, деревенщина? – сказала я и отвернулась к стеночке.
    Но тут мы услышали, как еще кто-то уже начал свой трудовой день. Дверь из комнаты опять с легким скрипом раскрылась, и мы раздвинули полог, чтобы посмотреть, кому это там еще не спиться в такую рань.
    Этими нормальными деревенскими людьми оказались Коля и Нина. Они быстро протопотали мимо нас и вышли из избы.
    – Вот те на! – воскликнул Лева. – Значит, отравились все, кроме тебя.
    – А Ирка, Димка и Ленка не люди, что ли? – спросила я.
    – Да, да... И Костя еще... – вымолвил Лева, но как-то сдавленно. – Слушай... У меня опять это... Позывы...
    – Ну так беги! – скомандовала я.
    – Но там же Коля с Ниной! – отчаянно воскликнул Левушка. – Нет... Я не утерплю...
    – Беги в огород! – подсказала я. – Удобри какие-нибудь кустики. А подотрешься крапивой – тебе не впервой... Знаешь, какое у тебя хорошее кровообращение будет!...
    Но последние мои слова Лева не услышал, так как находился уже, наверное, на полпути к ближайшему малиннику.
    Я снова повернулась к стеночке, но не успела по-нормальному забыться, как Лева был уже тут как тут и снова пихал меня в бок, надоеда такая...
    – Маш, – сказал он. – Слышишь?...
    Я повернулась к нему и обратила на его немилое лицо свои предрассветные свирепые очи. Лева был бледен, как русалка № 2.
    – Только тихо... – сказал Левушка и приложил пухлый указательный палец к губам. – Сначала послушай...
    – Знаю, – сказала я. – Первое было с душком.
    – Да нет...
    – Тогда, значит, крапива была жестковата...
    – Послушай...
    – Ну?...
    – Ты знаешь, где сейчас Коля и Нина? – тихим шепотом спросил Лева.
    – В туалете. Вдвоем. По-семейному. Угадала?
    – Нет! Не угадала! Они в огороде! – торжественно заявил Левушка.
    – Значит, вы были там втроем?
    – Нет!... Послушай... Ты знаешь, что они там делают?
    – Как все нормальные деревенские люди, какают, наверное. Угадала?
    – Они там копают! Понимаешь?... Землю копают...
    – Закапывают, значит, за собой, да? Надо же, какие чистоплотные... Как собачки. И киски.
    – Да подожди ты ерунду молоть! – не выдержал Левушка. – Они же не лапами!... Они лопатой копают! В самом дальнем углу огорода, за сараюшкой этой- развалюшкой...
    – Что?!
    Я даже подскочила.
    – Вот именно – что?! Что они там выкапывают, а?
    Лева был очень взволнован.
    – Даже и не знаю, черт возьми... – в замешательстве выговорила я, усаживаясь на подушки. – Может, пойдем и подсмотрим, а?
    Лева решительно кивнул, я соскочила с топчана и начала быстро одеваться.
    Но в это время из комнаты снова выскочил дядя Эдик и остолбенел, увидев нас.
    – О боги... – традиционно произнес он. – Я так и думал! Пиво было... как бы это сказать...
    – Отравлено, – подсказала я. – Отравлено душком. А у вас опять позывы?
    – Да, я мигом... Я первый, ладно?... Уважайте мой возраст, господа...
    – Бегите, – сказал Лева. – Только в огород – ни ногой! Там Нина с Колей копают землю! Лопатой! Представляете?
    – Зачем?... – дядя, кажется, на мгновение забыл и о своем возрасте, и о позывах. – Что вы говорите?...
    – Нам это тоже показалось подозрительным, – сказал Левушка.
    – И мы сейчас идем за ними подсматривать, – объяснила я.
    – Я с вами! – громко заявил дядя. – Что же это такое...
    Но тут из клети высунулось по-утреннему злое и ненакрашенное лицо Ирки.
    – Эй вы, ранние лошадки! – грубо выкрикнула она. – А потише нельзя?! Дайте поспать по-человечески!
    – Тсс!... – сердито зашикали на нее дядя Эдик и Лева.
    Ирка ошарашенно прикусила губу.
    – Тише!... – попросил ее Лева. – Вы можете вспугнуть Колю и Нину.
    – А они что, по утрам яйца откладывают? – удивилась Ирка.
    – Наоборот, – ответил дядя Эдик. – Они что-то выкапывают. В огороде. Втихаря от нас всех.
    Ирка ахнула и побледнела, как граф Дракула.
    – Может... – высунулся из-за Иркиного плеча полуголый и взъерошенный Димка, – может, у них своя собственная версия была? И они скрыли ее от нас...
    – Не выйдет! – воскликнула Ирка. – Им меня не обставить!... Вот гады... Мы одеваемся! Застукаем их на месте!
    Дверь из комнаты в который раз раскрылась, и в сени вышел по-утреннему мрачный Костя.
    – Доброе утро, – поприветствовал он собравшихся. – Я уже все знаю.
    – Разумеется, – кивнула я. – Пресса, как всегда, ничего не пропустит. И как всегда, цель оправдывает средства, правда? Вы подслушивали.
    – Конечно, – согласился Костя. – И я иду с вами.

    Через несколько минут мы уже стояли у дряхлой сараюшки в самом конце огорода, спрятавшись у ее полуобгорелой стены. За углом сарая орудовали лопатой Коля и Нина. Мы замерли и прислушались.
    Довольно долго до нас долетали только скрежет лопаты о землю и тяжелое дыхание Коли. Но наконец...
    – Вот он! – услышали мы удовлетворенный голос Коли. – Какой хорошенький... Толстенький, аппетитненький! Просто прелесть!
    – Тьфу! – ответила на это Нина, которая ни черта не понимала в искусстве. – Голый и... неприличный! Какая мерзость!
    – Давай сюда пакет, – распорядился Коля и зашуршал полиэтиленом.
    – Такие вещи нужно в банке держать, – высказала Нина вполне здравую мысль. – Удобно и надежно.
    Ирка рядом со мной издала змеиный звук и сделала неприличный жест обеими руками, да так темпераментно, что один ее локоть угодил мне прямо в солнечное сплетение. Я молча согнулась пополам и сразу почувствовала, что меня кто-то заботливо обнимает за плечи. Я резко выпрямилась и увидела обеспокоенное лицо Кости, после чего он тоже моментально согнулся пополам. Но тоже молча. Молодец. Однако утешать его никто не стал, потому что за сараюшкой события начали развиваться стремительно и в несколько неожиданном русле.
    – Нет! – вдруг плаксиво сказала Нина. – Не смогу я их в руки взять... Такая гадость... Коль, давай я буду ловить на хлебушек, а? Или на перловку... Ладно?... Ну, долго ты еще?
    – Сейчас, сейчас, – откликнулся Коля. – Еще пару червячков выкопаем и все... Вот! Еще один! Какой жирненький!
    И тут нас будто лопатой пригвоздило к полуобгорелой стене сарая. Мы вдруг поняли свою чудовищную ошибку!
    Мы по-идиотски переглянулись и на цыпочках двинулись прочь с огорода.
    – Вот черт! – выговорила Ирка, как только мы оказались на лужайке перед домом. – Эти придурки всего лишь собрались порыбачить!
    – По-моему, придурки – это мы... – заметила я.
    – М-да... – смущенно проговорил Лева. – Нехорошо получилось. Наши ужасные подозрения... А Коля с Ниной оказались просто... нормальными деревенскими людьми!...
    – Я пошел! – дядя Эдик на нервной почве вдруг вспомнил о своих позывах. – Я первый!
    И он стремглав бросился к туалету.
    – Слушайте, ребята, – сказала я. – Раз уж мы все равно поднялись в такую рань, может, за грибами сходим, а?... Ира, ты как?...
    – Не-е!... Это не для меня, – отказалась Ирка, сладко зевая и потягиваясь. – Я человек сугубо городской. По мне лучше еще часок-другой харю поплющить. До открытия шопа еще уйма времени. К тому же завтрака сегодня рано не жди... Кто знает, когда Нинка вернется с рыбалки... Зато на обед рыбка будет!... Дим, ну ты идешь?
    – Лева, а ты? – спросила я женишка.
    – Машенька, – растерялся Лева. – Я бы, конечно... Но ты же знаешь, я немного расстроен сегодня... А вдруг у меня начнутся колики?... И потом, я ведь совсем не разбираюсь в грибах...
    – Да, – согласилась я. – Тогда тебе лучше не ходить. Во избежание колик и расстройства у остальных членов нашей команды. Ну что же... Пойду одна.
    – А меня вы не хотите взять с собой? – спросил вдруг Костя.
    Я взглянула на него и равнодушно пожала плечами.
    – Как хотите... – сказала я. – Только держитесь от меня на расстоянии. Я не люблю, когда мне наступают на пятки.

    Грибов в лесу не было. Хоть ты тресни. И я решила углубиться подальше, в самую чащу.
    Газетчик от меня не отставал, хоть и не подходил слишком близко. Он то и дело поглядывал на меня, как будто пришел в лес искать не грибы, а мое расположение. Впрочем, и я на него поглядывала – не окажется ли он более удачливым грибником, чем я. Но нет. Грибов не было, и все.
    Я уселась на ствол поваленного дерева и достала папиросу. Костя издалека бросился ко мне, на ходу доставая из кармана куртки зажигалку. Когда он подбежал, я уже успела прикурить от спички.
    – Можно мне присоединиться? – нерешительно спросил газетчик.
    – Садитесь, так и быть.
    – Вы что курите?
    – “Беломор”.
    – Хотите “Мальборо”?
    – Ну нет. Сигареты – это для пижонов. Мертвому припарка. Но все равно спасибо.
    – Вы сколько грибов нашли? – спросил Костя.
    – Столько же, сколько и вы.
    – Значит, ни одного, да?
    Я промолчала.
    – За что вы меня так ненавидите? – вдруг спросил Костя.
    Я чуть не поперхнулась табачным дымом.
    – Ничего себе! – выговорила я. – Ненавижу?!... Не будьте столь самоуверенны. Вы мне просто... по барабану.
    – Ясно, – кивнул Костя. – Может, нам лучше вернуться?
    Вернуться!... Чудак человек! Честно говоря, я и сама уже с полчаса подумывала об этом. Но надо признаться – я совершенно не знала, как это сделать. Выражаясь примитивно, я просто заблудилась.
    – Рано еще, – сказала я и посмотрела в сторону солнышка, которое уже стояло в небе довольно высоко. Жрать хотелось невыносимо. А я о пикнике как-то не подумала.
    – У вас есть какая-нибудь еда? – спросила я.
    – Есть яблоко, хлеб и кусочек сыра, – ответил газетчик.
    – Доставайте, – сказала я. – Пора обедать.
    Все Костины припасы мы поделили пополам и молниеносно уничтожили. И захотели есть пуще прежнего. К тому же ужасно захотелось пить. Но взять термос газетчик не догадался. Не догадывался он также и о нашем заблуждении. В смысле, о том, что мы заблудились.
    – Знаете что, – предложила я. – Идите-ка вы домой. Я вижу, вы совсем уже устали. А я еще немного тут поищу чего-нибудь, а потом – за вами следом... Идет?
    Таким образом я хотела незаметно увязаться вслед за Костей. Но этот рыцарь ответил:
    – Нет. Я вас одну в лесу не оставлю. Что, если здесь водятся волки? Или медведи? Или кабаны?
    При этом он мерзко улыбался. Не иначе, как догадался о моих проблемах с географией. Ненавижу газетчиков!
    – Ну что ж... Тогда займемся подосиновиками.
    Я поднялась, огляделась по сторонам, но не увидела даже поганки. Однако, делать нечего – я пошла куда глаза глядят.
    Вскоре, когда я уже припомнила все ругательства, которые знала с детства, мы вдруг вышли из леса. Перед нами расстилалось чистое русское поле. Впереди виднелась небольшая березовая рощица, показавшаяся мне знакомой. И я уверенно направилась в ту сторону.
    Подойдя вплотную к первым березкам, мы сразу же почувствовали близость человека. Запахло русским духом. А если быть точнее – луком, чесноком и перегаром. Принюхавшись повнимательнее, мы увидели сидящего на пенечке мужика, который, разложив на соседнем пеньке газету, смачно лакомился водкой, салом и огромной луковицей, которую закусывал хлебной горбушкой изрядного размера.
    Мы с газетчиком синхронно сглотнули и поздоровались.
    – Здорово! – ответил мужик и хрустнул луковицей.
    – Вы не подскажете, где здесь можно попить? – спросил его газетчик.
    – Водку будешь? – спросил мужик.
    – Вы будете? – обратился ко мне Костя и попытался протянуть руку к пластиковому стаканчику.
    – Ни в коем случае! – воскликнула я. – И вам не советую.
    – Почему? – растерялся Костя и отдернул руку от водки.
    – Если вы сделаете хоть глоток, наше с вами совместное грибособирание станет совершенно невозможным. Я никогда не общаюсь с пьяницами и маньяками.
    – Почему? – снова спросил Костя.
    – Они мне надоели! – ответила я и обратилась к мужику: – А вы здесь грибы собираете?
    – Не-е, мила моя... – откликнулся мужик. – Какие же сейчас грибы? В такую-то жарищу!... Я тут обхожу владенья свои.
    – Так вы... лесовик?
    – Лесничий, – поправил меня зануда- газетчик.
    – Не-е, мила моя, – снова сказал мужик. – А вы туристы, ай не?
    И мужик подозрительно уставился на наши корзины и кроссовки.
    – В какой-то степени... Да, – ответила я и потрясла сначала одной ногой, потом другой, как будто исходила этими ногами уже не один трудный километр. Мне вдруг стало стыдно быть грибником. Оказывается, еще не сезон для грибов!
    – Так вы оттэда, с турбазы? – спросил мужик, махнув рукой в сторону, которую я тут же запомнила. Турбаза была для меня неплохим ориентиром. Уж от турбазы-то я найду дорогу домой. Ведь язык и до Киева доведет...
    – Да, мы оттуда, – подтвердила я. – Немного сбились с пути.
    – Пить, чай, хотите? – спросил мужик.
    – Да, от чая я бы не отказался, – откликнулся газетчик с энтузиазмом.
    – А курочек жареных любите? – спросил мужик.
    – Еще бы! – воскликнули мы с Костей хором.
    А я подумала: “Вот она – русская глубинка! Русская душа! До чего же он добродушный и гостеприимный – наш русский мужик!”
    – Ну пойдемте, – сказал мужик, собрал свою газетенку и отправился в сторону солнышка, кивая нам головой, чтобы мы следовали за ним.
    Так мы прошли метров пятнадцать по широкой тропинке. Затем вдруг мужик остановился и сказал: “А теперь вы идите первыми”.
    Мы, конечно, сначала не поняли в чем дело. Что касается меня, то ни одно ужасное подозрение не омрачило в эту минуту моей наивной души. Глубина несчастья до меня дошла только тогда, когда я уже очутилась на дне огромной ямы, куда рухнула с головокружительно беспомощным, но довольно хтоническим, то есть первобытным криком. Летящий вслед за мной Костя громко и хрипло прорычал одно из тех грубых слов, которые я знала с детства.
    Мы оба лежали в большой и глубокой ловушке для хищных зверей, на куче сломанных веток, которыми была искусно прикрыта злополучная яма. Костя, к тому же, лежал еще и на мне. Воспользовавшись ситуацией, этот бессовестный газетчик застонал и поцеловал меня в ухо. Впрочем, может быть, мне это только показалось... Но на всякий случай его уху тоже досталось. Костя опять застонал и слез с меня долой. Поднялась и я. Сначала мы посмотрели друг на друга, потирая пострадавшие уши, затем взглянули вверх и увидели ухмыляющееся лицо нашего гостеприимного русского мужика. Этот подлец доедал свою горбушку.
    – В чем дело?! – зарычал на него Костя. – Что происходит, черт возьми! Что вы себе позволяете?!
    Мужик доброжелательно улыбнулся и сказал:
    – А не надо бедокурить!... Вот и посидите тут денек-другой без моих курочек! Для науки.
    – Нет, нет... Вы ошиблись... Какие курочки?! – закричал Костя. – Какая наука?! Мы вовсе не... Да я про вас статью напишу! В газету! Вы слышите? Я журналист, и этого так не оставлю!
    – Напишешь, – кивнул мужик, осклабясь. – Если выберешься отсюдова...
    Он противно захихикал и до нас долетел мерзкий запах водки и лука.
    – Да он пьян в стельку! – сказала я шепотом. – Остается только ждать, когда он протрезвеет. Ненавижу пьяниц и маньяков! О господи... – вдруг помертвела я. – А вдруг он маньяк, а? Маньяк- убийца... Вы читали “Молчание ягнят”?
    Я быстро огляделась в яме, опасаясь увидеть дно, усеянное человеческими костями. Но нет. Здесь лежали только сломанные ветки берез.
    – Ну прощайте пока! – махнул рукой мужик. – Счастливо оставаться, туристы- альпинисты!
    И мы услышали, как у нас над головой куда-то прочь пробухали его тяжелые шаги.
    – Ну и что теперь делать? – спросила я с отчаянием и поскребла ногтем песчаную стену нашей тюрьмы.
    – Только не ждать, когда он протрезвеет, – откликнулся Костя. – Может, он и не просыхает никогда. Нужно искать какой-то выход.
    Он тоже поскреб пальцем землю и достал свой складной нож.
    – Попробуем сделать что-то наподобие ступенек, – сказал он и начал орудовать ножом.
    Вскоре несколько ступенек были вырезаны в отвесной стене. Теперь нужно было подняться по ним повыше и сделать новые ямки. Костя осторожно положил руки на верхнюю ступеньку и поставил одну ногу на нижнюю. Приподнялся. Ему удалось вырезать еще пару ямок у себя над головой, и он поставил ногу на следующую ступеньку. Но тут земля под ним начала осыпаться, Костя попытался удержаться руками, но и тут ступеньки не выдержали и рухнули.
    – Черт! – выругался он, снова оказавшись рядом со мной. – Бесполезно.
    Я вздохнула.
    – Жалеете, наверное, что увязались за мной? – спросила я, горько усмехнувшись. – Теперь ели бы жареную рыбку с картошечкой и запивали бы квасом!... Может, они уже и Купидона выловили... Вот ексель-моксель!
    – Ни слова о еде! – попросил Костя. – О золоте тоже думать не время. Кто бы нас самих отсюда выловил...
    – Но наши-то должны когда- нибудь про нас вспомнить! Если мы не вернемся к обеду, они запаникуют и отправятся на поиски. Я так думаю. Сейчас на ваших часах сколько?
    – Уже одиннадцатый час, – печально проговорил Костя. – А чтобы прочесать окрестности, сколько времени понадобиться? Кстати... Мы далеко от дома?
    – Откуда я знаю? – я махнула рукой. – Ну... Судя по тому, что здесь недалеко турбаза... В общем, довольно далеко.
    Костя тоже вздохнул.
    – Нет, – сказал он, – на милость Божию нам полагаться нельзя. Надо думать, как отсюда выбраться.
    Мы уселись на ветки по разные стороны ямы, закурили и стали думать. Газетчик уставился на меня, как на оракула, и молча созерцал мое лицо, как будто надеялся прочитать у меня носу или на лбу ответы на все свои вопросы.
    Солнышко припекало все сильнее. Мы давно уже сняли свои куртки и бросили их в ненужные корзины.
    – Может, корзинки поставим одна на другую? – спросила я, хотя понимала, что это ничего не даст. – Поставим их на сложенные ветки...
    – Нет, – ответил Костя и снова погрузился в свои молчаливые размышления.
    – А спички нам не помогут? – спросила я просто так, чтобы нарушить гнетущую тишину.
    Костя посмотрел на меня, как на сумасшедшую, и промолчал.
    Так мы просидели около часа и ни до чего не додумались. Мы просто умирали от жажды, а солнце лепило теперь прямо на наши макушки.
    – Ну что? – спросила я наконец у Кости вяло. – Придумали что- нибудь?
    – А как же! – ответил он. – Даже заголовок придумал.
    Вот хам!... Тут уж я не выдержала.
    – Что?! – воскликнула я. – Проклятый писака! Мы тут умираем от голода и жажды, а он сочиняет свои грязно- желтые статейки! У вас совесть есть?!
    – Есть, но в разумных пропорциях, – улыбнулся газетчик.
    – Вон!... Прочь от меня! Убирайтесь отсюда! – заорала я на него.
    – О боже... Если бы я мог! – весело откликнулся Костя.
    Но вдруг... Костя приложил указательный палец к губам и взглянул вверх... Мы притихли и прислушались. И тут же услышали чьи-то шаги. Сначала я подумала, что это наш русский маньяк вернулся, но, судя по шагам – крадущимся и осторожным – сюда двигалось несколько человек.
    – Повнимательнее... – вдруг услышали мы чей-то сдавленный шепот. – И смотрите под ноги... Этот петух и капканом не побрезгует...
    Костя быстро вскочил на ноги и закричал:
    – Эй!... Эй, наверху!... Будьте осторожны, здесь ловушка!
    Вслед за этим сначала послышался топот удирающих ног, хруст веток, но потом все замерло, а через пару секунд мы увидели кудрявый вихор и пару круглых бесцветных глаз, заглянувших в нашу яму. Человек удивленно уставился на нас, хлопая глазами. Вслед за ним на нас вытаращились еще два удивленных приятеля.
    – Ничего себе! – присвистнул первый. – Дело рук Петуха, не иначе... Вы кто такие?
    – Грибники, – ответил Костя. – Помогите нам выбраться.
    – Это мы живо, – ответил вихрастый. – Только тихо. Никаких звуков, понятно?
    Мы кивнули, и вскоре к нам в яму опустилась длинная палка, к концу которой был приделан металлический обруч, обтянутый марлей в виде большого ночного колпака. Одним словом, орудие это напоминало сачок для охоты на бабочек размером с упитанную кошку.
    Костя сначала спровадил из ямы меня. Зацепившись за обруч и опершись ногами о стенку ямы, я легко выбралась наверх. Затем вызволили и газетчика.
    Нашими спасителями оказались трое молодых парней в спортивных костюмах. Каждый из них держал в руках по сачку.
    – Вас как туда занесло? – шепотом спросил у нас верзила в теннисной кепке и кивнул на яму.
    – Нас туда мужик заманил, – шепнула я в ответ. – Какой-то маньяк...
    Парни понимающе кивнули.
    – Петух! – сказал третий парень, толстяк в полинялом трико. – Простите, ошибочка вышла. В ловушку должны были угодить мы.
    – Зачем? – удивился Костя. – Это что, игра такая?
    Парни тихо засмеялись, прикрывая рты ладонями.
    – Это верно, – сказал верзила. – Теперь у нас уже спортивный интерес... Но послушайте... Давайте- ка уберемся отсюда... А то, не дай Бог, Петух пойдет обходить владенья свои!...
    По уже знакомой нам широкой тропинке мы отправились вслед за парнями и вскоре вышли из рощи. Перед нами опять предстало чистое русское поле. Впереди блестела река. На ее берегу под полуденными лучами солнца сияло белизной трехкорпусное здание турбазы “Костер”.
    – А вы откуда будете? – спросил нас вихрастый.
    – Мы из Кобылкино, – ответила я и призналась: – Мы заблудились.
    Костя взглянул на меня с улыбкой и покачал головой.
    – Дорогу домой знаете? – спросил толстяк.
    – Ну... как вам сказать... – ответила я, вертя головой по сторонам, стараясь сориентироваться.
    – Ладно... – сказал вихрастый. – Давайте я вам план набросаю.
    Он достал из рюкзачка блокнот и огрызок карандаша и начал царапать на бумаге план местности.
    – А вы не туристы, случайно? – спросил Костя у верзилы, который расправлял марлю на своем гигантском сачке.
    – Да, мы с турбазы. Отличное здесь местечко. И Петух нам скучать не дает!
    Парни весело переглянулись и засмеялись.
    – У него что, фамилия такая? – спросил Костя.
    – Да нет. Это мы его так прозвали. Из-за того, что он защищает свой курятник, как истинный петух.
    – От кого защищает? – спросил Костя.
    – Да от нас! – весело откликнулся толстый. – Мы у него однажды курочку умыкнули. Худенькую такую... Ну... просто захотелось курятинки свежей... Ему-то что! У него этих кур, как собак нерезаных! Настоящий куриный магнат. Но он как-то пронюхал, что это наших рук дело, и продырявил нашу надувную лодку. Ну нас тут зло и разобрало! Мы решили отомстить. И уже злонамеренно украли еще пару кур. Ну, так и пошло... Он нам, а мы – ему... Весело! Так что... Вы за нас пострадали.
    Они снова засмеялись.
    – Все равно спасибо за спасение, – сказала я. – Если бы не вы...
    – Если бы не мы, и ямы-то этой не было бы, – возразил вихрастый. – Вот, держите...
    Он протянул Косте лист бумаги, мы склонились над ним... И тут!...
    Лично меня словно током ударило! Да и Костя вздрогнул, как ужаленный жеребец. В плане, нарисованном туристами, который Костя держал в дрожащих руках, я с удивлением и ужасом узнала точную копию пресловутого и до боли знакомого дедушкиного плана! Здесь было все – и крест, и огонь, и кружка, и... даже мутант! А в самой серединке – прямоугольник, помеченный крестом!
    Вихрастый наклонился и начал объяснять, как нам найти дорогу к дому, а мы с вытаращенными глазами и с бьющимися сердцами едва внимали ему.
    – Вот лес, где вы плутали, – говорил вихрастый. – А это – наша турбаза (он ткнул в пламя костра). Теперь идите по этой тропе, ориентируясь на солнышко. Оно должно быть слева (он показал на солнышко на рисунке). Пройдете мимо фермы (это была кружка), слева увидите Кабаний Холм (это мутант), и как только увидите церковь (крест), сворачивайте направо. Теперь солнце будет сзади вас. Пройдете еще метров двести и увидите узкоколейку. Заворачивайте по ней опять направо и идите, пока не увидите крыши своей деревни. Поняли? Так вы быстрее дойдете, чем снова по лесу бродить.
    Но мы с Костей глаз не могли отвести от прямоугольника посередине.
    – Подождите, – сказала я. – А это что такое? Почему вы не говорите?
    – А это вам на будущее, – засмеялся вихрастый. – Если еще раз заблудитесь, или еще каким ветром вас сюда занесет, обходите это место стороной. Я его специально и крестом пометил.
    – Так что же это? – нетерпеливо спросил Костя.
    – Это и есть усадьба Петуха. Его куриное царство. Без нашей сноровки сюда лучше не соваться. Можете опять в западню угодить. Теперь вы все поняли?
    Мы ошарашенно кивнули.
    – Ну ладно, – сказал верзила. – Нам пора. Будет время и желание – заходите к нам на турбазу.
    – На куриные шашлычки! – весело подхватил толстый.
    Они помахали нам на прощанье своими сачками на кур и двинулись в сторону турбазы.
    А мы еще раз взволнованно взглянули на страничку из блокнота туриста, потом тупо уставились друг на друга и синхронно присвистнули, потом расхохотались.
    – Ну и дела! – почесал в затылке Костя.
    – Быстро домой! – сказала я. – Ошарашим их новой версией. Уверена, что в сельсовете никакого Купидона не было и нет!

    Подходя к дому, мы с чувством глубокой вины заметили, что наше отсутствие уже вызвало маленьких переполох среди моих родственников. Они частично высыпали на крыльцо и, очевидно, собирались отправиться в лес, чтобы прочесать окрестности. Мы помахали им издалека своими куртками и поспешили навстречу.
    – Не волнуйтесь, все в порядке! – сказала я, подходя к крыльцу. – Мы уже нашлись.
    – А вас что, кто-то потерял? – спросила Ирка, ковыряя спичкой в зубах.
    Я растерялась.
    – А разве нет? – спросила я, обводя взглядом сплоченную группу родни, и тут же догадалась, что родственнички даже не спохватились. – Кстати, я что-то Левы не вижу... Где же он?
    – Лежит на боку. Со страшными коликами, – ответила Нина. – Я ему грелку дала – к брюху прикладывать.
    – А дядя Эдик?
    – Этот так никого и не пускает в сортир с самого утра. Боюсь, как бы он не заночевал там.
    – Жрать надо меньше, – заметила Ирка. – Он и вашу порцию рыбы стрескал.
    – Как?... Вы уже отобедали? – разочарованно воскликнула я.
    – А что же, ваших грибов дожидаться? – ехидно молвила Ирка, зыркнув в наши пустые корзины.
    – Там я вам кое-что оставила из еды, – сказала Нина. – Найдете в сенцах, в буфете. И щи в печке стоят.
    – А рыбы действительно не осталось? – с надеждой спросила я.
    – Да они такие же рыболовы, как вы – грибники! – фыркнула Ирка.
    – Рыбы не было, – добавил Димка.
    Коля и Нина только вздохнули. Но эти хоть не заблудились. И не упали на дно, как мы с газетчиком.
    – А теперь вы куда собрались? – спросила я.
    – В сельсовет, конечно, – ответил Коля. – Как и договаривались. Вы что, забыли?
    – Подождите, – сказала я. – У нас есть новая версия. Совершенно потрясная!
    – Новая версия еще не отрицает старую, – возразил Димка.
    – А может отложим до завтра, а? – сказала я. – Мы просто валимся с ног от усталости.
    – Вы как хотите, а мы отправляемся в сельсовет на разведку, – запротестовал Димка. – Заодно и покупки сделаем.
    – А вам действительно лучше отдохнуть, – сказала Нина. – Заодно за Ленкой присмотрите. Она с утра на задании – Кафтаниху караулит. И тоже не евши. Если объявится – заставьте ее первое съесть.
    Мы с газетчиком кивнули и пошли в дом.

    
    Я переоделась в сенцах, стараясь игнорировать полусонные стоны страждущего Левушки, и вышла на двор умыться. Но у рукомойника уже брязгался газетчик. Наблюдая, как он плещется, размазывая лесную грязь по лицу и шее, я решила после обеда пойти на речку и искупаться.
    Когда мы уже прикончили щи из щавеля и готовились приступить к жареной картошке, Костя взглянул на меня и сказал:
    – У меня к вам есть предложение. Я после обеда собираюсь сбегать на речку, искупнуться. Не хотите составить мне компанию?
    Вот черт! Опять пресса спереди!
    – Надо же, – сказала я. – Вы просто читаете мои мысли! Но вряд ли нам по пути. Я купаюсь в “собачнике”.
    – Где?! – удивился Костя.
    – Это такое место на реке, отгороженное вбитыми в дно бревнами. Безопасное место для плавания. Купальня для детей и для собак. И для меня.
    – Обычно такие купальни называют лягушатниками, – заметил Костя. – А вы что, плавать не умеете?
    – Умею. Но, соответственно, только по- собачьи.
    – Хотите, я вас научу плавать по- настоящему? – предложил Костя.
    Как будто собаки плавают не по-настоящему!
    – А вы, случайно, не ухаживать за мной вздумали? – спросила я его в лоб.
    – Что вы! – Костя сделал большие глаза и замахал на меня руками. – Я ведь знаю, что вы... невеста!
    Он откровенно веселился.
    – То-то, – ответила я серьезно и приступила к жареной картошке, которую мы и умяли всю без остатка, но уже в полном молчании.

    
    Пока я искала в сумке свой купальник, очнулся Левушка.
    – Маша, это ты? – спросил он, обнимая грелку, которая по сути своей являлась кружкой Эсмарха.
    – Я. Тебе лучше?
    – Немного, – мяукнул мой Лев.
    – А ты эту грелку не пробовал применить по назначению? – спросила я, взглянув на острый наконечник длинного тонкого шланга, прикрепленного к грелке.
    – То есть?
    – То есть, не класть ее на живот, а внедрить прямо в кишки анальным способом.
    – Господи, какие ты жуткие вещи говоришь! – простонал Левушка.
    – Ничего жуткого здесь нет. Я говорю об элементарной клизме.
    – Какая клизма!... – поморщился Левушка. – Я и без того фонтанировал, как лопнувшая канализационная труба...
    Я фыркнула. Надо же! Оказывается, Левушке не чужды метафоры!
    – Ладно. Валяйся дальше, а я пошла на речку.
    – Ты идешь купаться? – встрепенулся Лев.
    – Вот именно. В лесу было много грязи, – сказала я и потерла ладонью свое ухо. – А баню нам вряд ли кто-нибудь еще затопит.
    – Но я тоже люблю купаться, – сказал Лев и поднялся с топчана. – Я даже плавки с собой взял. А ты тюфяк захватила?
    – Какой еще тюфяк? – вытаращилась я на него.
    – Ну... Спасательный... Надувной такой!...
    – Сам ты... Погоди-ка... А ты что, тоже плавать не умеешь?
    – Умею, но только...
    – Ясно. Будем надеяться, что “собачник” сегодня не выйдет из берегов.

    
    Когда мы спускались по пологой тропинке, ведущей к реке, из ближайших кустарников нам наперерез, как бешеный мартовский заяц, выскочила Леночка. Ее шпионские штучки когда-нибудь доконают не только дядю Эдика! Во всяком случае, Левушка тут же схватился за живот.
    – Господи!... – вскрикнула я. – Ты что?! Ты что здесь делаешь?
    – Слежу, – ответила Ленка и запихала в рот пучок какой-то травы. Не жевать эта девочка просто не может!
    – За кем следишь? – я оглянулась по сторонам, но не увидела поблизости ни одной живой души.
    – За вами! – кивнула Ленка.
    – С какой стати?! – возмутилась я. – По- моему, ты должна была следить за Кафтанихой!
    – Не волнуйтесь, – небрежно ответила Леночка и сплюнула в травушку- муравушку свою зеленую жвачку. – Тут у меня все схвачено. Кафтаниха в надежном месте. А я решила пообедать.
    – Ага. Вот это правильно, – согласилась я, вспомнив наставления Нины. – Но сначала мы искупаемся. Ты не против? А за обедом расскажешь о результатах своей работы. Пошли!

    
    Мы оказались не единственными, кто для своих заплывов облюбовал “собачник”. Сначала мы услышали характерное моржовое фырканье, а затем увидели огромную панаму, которая являлась непременным атрибутом доктора Пономарева. Он разрезал воду мощными руками, время от времени окуная в волны пышные седые усы и при этом оглушительно фыркая.
    Его тщедушная внучка Женька, по прозвищу Панама-Рёва, соответственно тоже в огромной белой панаме, обхватив руками худые плечи, стояла по щиколотку в воде и боялась окунуться.
    Так же, как и мы, представители семейства Пономаревых не являлись аборигенами Кобылкино. Иван Ильич, Анна Дмитриевна и Женька приезжали в деревню каждое лето на время каникул. Они снимали дачу на берегу реки, и Иван Ильич иногда на досуге практиковал в деревне – вынимал занозы из пальцев и соринки из глаз, прописывал примочки от укусов комаров и ос, прижигал зеленкой царапины и так далее.
    Мы сердечно поздоровались с Пономаревыми, а Женька тут же плаксиво сморщила носик, увидев Ленку – наверное догадалась, что наше дитя сейчас начнет брызгаться.
    Однако Ленка все сделала по- хитрому. Она быстро скинула свои сандалеты и сарафан и с разбегу бросилась в воду, окатив Женьку брызгами с головы до ног. Та тут же взорвалась пронзительным визгом и покрылась синюшными пупырьями.
    Доктор Пономарев подгреб к внучке и попытался ее успокоить.
    – Ну что ты ревешь, как слон... в посудной лавке! – пробасил он. – Ну? Давай-ка окунись! Ты все равно уже вся мокрая, как слон... Или... как этот... Давай!
    Он плеснул на внучку огромной пригоршней воды, и Женька, вытаращив глаза и крепко стиснув зубы, наконец-то окунулась.
    – Как водичка? – спросил Лева у Ивана Ильича, осторожно окуная толстый палец ноги в воду.
    – Отличная водичка! – жизнерадостно откликнулся доктор Пономарев. – Просто парное молоко! И вылезать не охота! Уф-ф-ф!
    И он снова погрузился в воду, выпучив глаза и раздувая щеки.
    Я сложила одежду на прибрежном камешке, расстелила одеяло и подошла к воде.
    Ленка уже несколько раз пересекла “собачник” разными стилями и теперь медленно приближалась к Женьке стилем “утопленник”. Она лежала на спине, закрыв глаза и тихо покачиваясь неподвижным телом. Из воды торчали только ее пятки, ладони и окаменевшее лицо. Когда она ткнулась головой в Женькину спину, та опять завизжала, “как слон в посудной лавке”, а оглянувшись и увидев похожую на трухлявое бревно Ленку, зашлась в таком истерическом крике, что Ивану Ильичу пришлось вытащить ее из воды. В “собачнике” сразу стало просторнее.
    Мы с Левой тоже искупнулись, причем по отношению к моему женишку пришлось применить те же меры, с помощью которых удалось загнать в воду Женьку.
    Когда мы уже обсыхали на берегу, лежа на одеяле, подставив тела лучам солнца, на пляже появился Костя. Он шел рядом с нашей соседкой – “молодухой Морозовой”, которая несла на руках своего малолетнего сынишку Сашку. Костя взглянул на меня и кивнул головой в сторону реки, но я сделала вид, что не заметила его жеста, и перевернулась на живот, подставляя солнцу спину.
    Иван Ильич в ближайших кустах переодевал свои плавки. Женька и Леночка сидели рядом с нами и мирно болтали о своих девчачьих проблемах. Умиротворенная солнцем и учитывая, в какую рань мне сегодня пришлось подняться, я чуть не задремала. Кузнечики стрекотали так колыбельно, и рядом так мерно сопел Левушка, что мои глаза сами собой сомкнулись, и ленивая истома навалилась на все мое тело...
    Но тут я услышала, как вредно и глупо захихикала Леночка, а вслед за этим – реплику Женьки, которая заставила меня очнуться.
    – Ты что, никогда голых мальчиков не видела? – спросила Панама- Рева.
    Вопрос, очевидно, был адресован Леночке и имел в виду вовсе не Костю, а маленького Сашку Морозова. Ленка ничего не ответила, и Женька продолжила:
    – Я уже привыкла к этому, – небрежно сказала она. – У нас здесь, на даче, такой мальчик есть. С крылышками. Это Амурчик.
    Мои уши чутко шевельнулись, а дыхание остановилось.
    – Он у вас что, совсем голый? – спросила Ленка.
    – Совсем, – ответила Панама- Рева. – Совсем как этот мальчишка. Если не считать крылышек.
    – И тебе не стыдно на него смотреть? – спросила Леночка.
    – Нет, конечно. Это ведь произведение искусства, – важно объяснила Женька. – Среди произведений искусства много голых. Так положено.
    – Фу-ты, ну-ты! – презрительно откликнулась Ленка. – А посмотреть можно?
    – Не знаю, – капризно ответила Женька. – Я спрошу у бабушки.
    Я слушала этот любопытный разговор и мотала на ус. Так!... Значит, у Пономаревых в горнице стоит самый настоящий Купидон! Ну и ну... А не наш ли это Амурчик?! А?!
    От обилия версий впору было свихнуться. Я хотела растормошить Левушку, но увидела, что он тоже не дремлет. Он вытаращился на меня и медленно закрыл один глаз – подмигнул, значит. Зрелище не из приятных. Я поняла, что он тоже все слышал.
    Тем временем из кустов вышел Иван Ильич.
     – Женя! – затрубил он, как слон в посудной лавке. – Пора обедать! Собирайся! Я проголодался, как слон... одним словом... Попрощайся с Леночкой.
    Но тут Ленка без зазрения совести вдруг обратилась к доктору:
    – Иван Ильич, а можно я к вам в гости приду?
    Я даже покраснела.
    – Конечно! – добродушно воскликнул доктор. – Гостям мы всегда рады! Наша бабушка вас квасом угостит! И пирожками!
    – Здорово! – обрадовалась Леночка, бессовестно потирая ручки. – Я сегодня приду!
    Женька при этом надменно подбоченилась и с неудовольствием поглядела на дедушку.
    – Леночка, – одернула я наглого ребенка. – Как тебе не стыдно?
    Но Иван Ильич меня пресек.
    – Ну что вы! Пусть приходит в любое время! Я без гостей скучаю, как... Пусть! Пусть приходит!
    – Вы еще об этом пожалеете, Иван Ильич, – предупредила я, и это прозвучало, как угроза.
    Но доктор только рассмеялся.
    – Можно я сейчас пойду? – заскулила Леночка.
    – Нет, мы тоже идем обедать, – категорично ответила я и встала.
    – Я могу пообедать у них! – настаивал наглый отпрыск.
    – Нет!
    – А после обеда? – стонала Ленка.
    – Об этом спроси у своей мамы, – ответила я.
    – Ну, счастливо! – доктор Пономарев помахал нам огромной рукой. – Пойдем, Женечка, а то Анна Дмитриевна будет сердиться, как... Леночка, ждем тебя после обеда!
    – Я приду, приду! – радостно пообещала она Пономаревым, уверенная, что мама ей ни в чем не откажет.
    Иван Ильич и Женька удалились в сторону своей дачи. Я же сразу начала обрабатывать Ленку, так как меня посетила одна идея.
    – А ну-ка, иди сюда, чадушко, – сказала я ей.
    Ленка, надувшись, подползла ближе.
    – Вот что, сейчас же идем домой. Ты должна съесть первое. А после обеда у тебя будет новое задание...
    – Не-е-е-т!!! – взвыла Ленка. – Я иду в гости!
    – Идешь, идешь! – подтвердила я. – То-то и оно, что новое задание напрямую связано с домом Пономаревых. Только – тс-с-с...
    – А-а! – сказала Леночка и в предвкушении лакомых развлечений состроила одну из своих самых отвратительных гримас. – А какое задание?
    – Ты должна оставаться у Пономаревых до тех пор, пока за тобой не придут разгневанные взрослые.
    – Ну... Наверное, это будет не очень прилично, – заметил вредный ребенок, пожав плечами, хотя было видно, что такое задание ей по душе.
    – Для общего дела тебе придется ненадолго обнаглеть, – ответила я с иронией. – Итак, ты должна торчать в гостях, пока за тобой не придут. Ясно?... Скорее всего, приду я.
    – А меня не прогонят? – с сомнением выговорила Леночка.
    – Не думаю, – ответила я. – Но на всякий случай веди себя поскромнее. Не бери чужие вещи без спроса и много не ешь. Поняла?
    Ленка с неохотой кивнула.
    – А разведовать разве ничего не надо? – спросила она с некоторым разочарованием.
    – Просто внимательно смотри по сторонам и все запоминай.
    Ленка снова кивнула.
    – Ну все, пошли обедать! – скомандовала я.
    Мы собрали свои вещички, и я мельком взглянула на “собачник”. Костя окунал в воду маленького голенького Сашку, который при этом весело визжал, трёпал ногами и цеплялся руками за сильное тело Кости. Молодая мамаша ребенка стояла рядом с ними по пояс в воде и весело смеялась. Было похоже, что все трое просто счастливы.
    Я почувствовала какое-то раздражение от увиденного, отвернулась, взяла под руку Левушку, и мы поспешили домой.

    
    Подходя к дому, мы заметили, что наши лазутчики, проверяющие версию о сельсовете, уже вернулись. Судя по их лицам, разведка не увенчалась успехом. Лично я в этом и не сомневалась. Меня полностью захватили новые версии, на которые я возлагала большие надежды.
    – Ну как? – все же спросила я, когда мы все оказались в комнате. – Удачно?
    – Обо всем переговорим за чаем, – ответил Коля. – У меня есть одна идея... Но меня никто не поддерживает. Есть смысл вынести это на общее обсуждение.
    – Хорошо, – сказала я. – А у нас появилось целых две версии! Одна из них почти стопроцентная. Но об этом тоже за чаем...
    – Леночка обедала? – спросила Нина.
    – Мы только что ее встретили, – ответила я. – Она сама шла обедать.
    – Мама, меня пригласили в гости! Пономаревы! – радостно объявила Ленка. – Я буду кушать пироги, пить квас и все запоминать!
    – Я дала Леночке задание, – вмешалась я. – Объясню позже. Давайте дождемся газетчика и займемся чаем.
    – А дядя Эдик еще не оклемался? – спросила Ирка.
    – Понятия не имею, – сказала я.
    – Пойду гляну, – сказал Димка. – Нельзя же так долго осаждать туалет!

    Мы с Левушкой переоделись в сухое, и я вышла, чтобы повесить наши мокрые купальные костюмы сушиться в огород на веревочку.
    Выйдя во двор, я увидела рядом с нашим летним туалетом Димку, который нерешительно переминался с ноги на ногу, поглядывая на закрытую дверь сортира.
    Наш летний туалет после его использования всегда закрывался на ключ. Ключик этот потом вешали на гвоздик, вбитый в стенку. А если туалет был занят, то его пользователь оставлял ключ торчащим в двери. Таким образом, если кто-то еще в неподходящий момент хотел посетить туалет, то ему сразу, по торчащему в двери ключу, становилось ясно – занято. В данную минуту ключ торчал в двери. Но я увидела, что Димка находится в какой-то задумчивой нерешительности.
    – Ну что? – спросила я тихо. – Совсем прохудился дядька?
    – Не знаю, – в ответ прошептал Димка. – Я его окликнул, мол, дядя Эдик! А он – ни гу-гу! Мне уже и неудобно его беспокоить... Ведь это дело щекотливое и требует сосредоточенности... Слушай, а от этого не умирают?
    – От чего? От поноса, что ли? Не думаю, – ответила я. – Если это, конечно, не хладнокровное убийство ядом. Думаешь, там уже окоченевший труп сидит?
    Димка побледнел и еще раз проблеял:
    – Дядя Эдик!...
    Ответа не последовало. Мы переглянулись.
    – Слушай, – предположила я, – может там и нет его. Может ключ оставили в двери случайно. Забыли повестить на гвоздик. Может, и дверь-то не заперта. Давай дернемся.
    Димка дернул ручку сортира. Дверь осталась закрытой.
    – Заперто, – констатировал Димка.
    – А вдруг заперто с этой стороны? Попробуй открыть.
    Димка осторожно взялся за ключ и решительно повернул его налево. Ключ легко сделал два полных оборота в скважине и дверь распахнулась. А мы с Димкой так и ахнули!
    Дяди Эдика в туалете не оказалось. Но помещение это все же было занято – на дощатом сиденьице нашего туалета сидела тётя Дуня Кафтанова и... читала книгу!
    – Здра-а-асьте! – сказала я от неожиданности.
    – Здорово, – спокойно ответила Кафтаниха, закрыла книжку и поднялась, разглаживая мощной рукой свой грязный фартук. – Наконец-то дождалась подкрепления! Что у вас за привычки такие дурацкие – людей в сортире запирать?
    – Но... Как вы туда попали? – с недоумением спросила я. – И где дядя Эдик?
    – Про дядю вашего я ничего не знаю, – ответила Кафтаниха. – А я зашла сюда на минутку, – она махнула рукой на отверстие в сиденье. – Я подозревала, что вы мне не все книжки отдали. И точно! Вот эту – вы заныкали. Да к тому же плохо с ней обращались!
    И она показала нам книгу, которую держала в руках. Книга каким-то вандалом была начисто лишена обложки и изрядной части страниц. Я уж и не знаю, кто из наших родственничков был способен на такое варварство!
    – Как только я вошла в это здание, – продолжала Кафтаниха, – чую – дверь кто-то захлопнул за мной и запер меня на ключ. Это же хулиганство!
    – А почему вы не позвали на помощь? – спросила я.
    – Да зачиталась я, – призналась Кафтаниха. – Я как вошла, так сразу к книжке кинулась. Открыла – батюшки мои! Да это же “Лающие кольты”! Я ее давно у Маланьи просила, да ее Мишка-глупой зачитал. А тут... Что ж мне было делать, раз меня замуровали? Села, да и стала читать. Ну а раз я в книгу ткнулась, то меня уж просто так от нее не оттащишь...
    – Но ведь я звал, звал, – сказал Димка. – Что же вы не откликнулись?
    – Да разве ты меня звал? – засомневалась тетя Дуня.
    – Ну... я позвал: “Дядя Эдик! Дядя Эдик!”
    – Знаешь, приятель, – усмехнулась тетя Дуня. – Если ты присмотришься ко мне повнимательнее, то может быть заметишь, что я вовсе не дядя! И уж тем более, не Эдик!
    – Но я же не знал...
    – А где же все-таки дядя? – удивилась я. – Куда он провалился? Ведь не мог же он, в самом деле, провалиться...
    Кафтаниха на всякий случай все же заглянула в дырку сидения, но тут же покачала головой:
    – Нет, ребята, не мог он провалиться.
    – Так... – начала рассуждать я, – если туалет был все время занят, значит дядя вынужден был бегать в огород. Правильно?
    Димка кивнул.
    – Ну, так значит, он до сих пор в огороде! – заключила я. – Но... Честно говоря, уж слишком долго он там пропадает. Лучше все-таки проверить. А вдруг с ним что-нибудь случилось?
    – Да, пойдем-ка, проверим. Вдруг там в малиннике уже окоченевший труп сидит, – подколол меня Димка.
    Кафтаниха аж ушами зашевелила от такого предположения и увязалась за нами в огород.
    Я быстренько развесила купальники на веревочку, протянутую за домом возле бочки с водой, а Димка с тетей Дуней тем временем прочесали весь малинник. Дяди нигде не было.
    Но тут вдруг я оступилась и чуть не упала, едва успев ухватиться за край бочки. Я взглянула на землю и увидела пестрый предмет, который путался у меня под ногами. Димка наклонился и поднял его.
    – Тапочек! – сказал он. – Это значит, что дядя все-таки был здесь.
    – Постойте-ка, – возразила Кафтаниха, разглядывая веселенький геометрический рисунок тапка. – Вы заблуждаетесь, молодой человек. Этот тапочек мне очень хорошо знаком. Этакие клетчатые тапки носит наш ветеринар – Егошка Ратотуев!
    – Ветеринар?! – изумилась я. – Но как его тапочек попал к нам на огород?
    – Вот именно, – согласился Димка. – К тому же он еще больше запутывает дело. Ведь дядю Эдика мы так и не нашли. Вот так загадка!
    – Вот что, – сказала Кафтаниха и двумя пальцами аккуратно взяла из рук Димки тапочек. – Принесите-ка мне пластиковый пакет!
    – Зачем? – спросил Димка.
    – Действуй! – скомандовала Кафтаниха громовым командирским голосом. – Задавать вопросы буду я!
    Димка послушно кинулся назад к сортиру и принес оттуда целлофановый пакет, в котором раньше мы держали туалетную бумагу, чтобы она не пылилась. Кафтаниха расправила пакет и осторожно опустила в него тапочек.
    – А что вы делаете? – спросил у нее Димка робко.
    – Хочу сохранить улику до конца следствия в приличном состоянии, – ответила тетя Дуня.
    – Улику?! – удивились мы.
    – А вы как думали? – со знанием дела откликнулась Кафтаниха. – Не люблю необоснованных обвинений, но, по- моему, тут дело ясное – Егошка Ратотуев причастен к убийству вашего дяди. Подобные дела мне хорошо знакомы.
    – К убийству?! – воскликнули мы с Димкой хором.
    – Думаете, дядя Эдик... – вяло промямлил Димка.
    – Думаете, ветеринар – убийца? – промямлила я и решила блеснуть своими познаниями в криминологии: – А какой у него был мотив?
    Кафтаниха только презрительно хмыкнула и добавила:
    – Без комментариев. Впрочем, убийца не обязательно должен быть ветеринаром. И наоборот.
    – А где тело? – спросила я. – Ведь если нет тела – нет и убийства. Не так ли?
    – Вот этим мы и займемся, – ответила Кафтаниха. – Нужно срочно найти труп. Поручаю это вам. Согласитесь, вам легче будет опознать родное тело. Только руками его не щупайте, поняли? А то затопчите мне все отпечатки пальцев... Как только найдете – сразу бегом ко мне! Я буду у себя на огороде. Капусту полоть. Вам все ясно?
    Мы с Димкой кивнули, и тетя Дуня вместе с добытой книгой и фрагментом обуви ветеринара удалилась к себе на огород.
    После этого Димка поспешил занять освободившийся туалет, а я пошла домой, размышляя о злой судьбе дяди Эдика.
    На крыльце я столкнулась с газетчиком, который вернулся с речки и выглядел теперь до отвращения свеженьким, чистеньким и довольным жизнью.
    – О!... Манечка... – выговорил он, гнусно улыбаясь. – Должен сказать, что сейчас, на пляже, я смотрел на вас... Вернее, я любовался...
    – Ни слова больше! – пресекла я его лживые речи. – Идемте быстрее к чаю! Нужно столько всего обсудить!... Ждем только вас! Впрочем, у нас новая радость – исчез дядя Эдик. Вместо него в нашем туалете обнаружена тетя Дуня Кафтанова, а в огороде – тапочек ветеринара Егошки Ратотуева.
    И я с удовольствием увидела, как у Кости глаза постепенно вылезают из орбит. Впрочем, даже такая гримаса была к лицу этому подлецу. Даже тошно!...
    – Да, да, – подтвердила я. – Причем Кафтаниха поручила нам искать холодный, родной труп нашего дяди. Иначе убийство не будет доказано.
    Костя ничего не смог сказать на это. Он только распахнул свой рот, а вслед за этим – входную дверь в дом, и галантно пропустил меня вперед.

    Чай так и остыл в наших чашках нетронутым. Сегодня нам было не до чая. Мы бурно обсуждали все, что произошло с нами в этот богатый событиями день.
    В первую очередь, разумеется, речь шла о самом главном – о человеческой жизни. Наше сообщение об исчезновении и возможной трагической гибели дяди Эдика вызвало у остальных родственников состояние полного столбняка. После этого родители долго пытали Ленку. Но даже после того, как Нина зверски ущипнула ее за ляжку, Ленка призналась только в одном – чтобы иметь возможность спокойно пообедать, ей пришлось запереть Кафтаниху в нашем сортире. По ее словам, тетя Дуня все время вела себя более чем подозрительно – ходила кругами вокруг нашего дома, о чем-то шушукалась с местным дурачком по прозвищу Мишка-глупой и, наконец, залезла в наш туалет, где и была замурована посредством запирания на ключ вплоть до нашего прихода.
    – Итак, – озабоченно вымолвил Коля, – будет нелишним выяснить, кто из нас сегодня видел дядю Эдика последним. По-моему, именно этот вопрос всегда интересует представителей власти и закона в первую очередь. Итак, кто?... Как известно, мы с Ниной ушли на речку рано утром. Было где-то... четверти три шестого. И после этого мы дядю уже не видели. Когда мы вернулись, Дима сказал, что дядя в туалете.
    – А мы с Манечкой ушли в лес еще раньше, – сказал Костя. – Значит, только оставшиеся дома имели возможность наблюдать передвижения дяди Эдика.
    – Да кому надо было за ним наблюдать?! – возразила Ирка. – Мы с Димкой сразу после вашего ухода спать завалились. А когда встали, дяди уже нигде не было видно, а туалет накрепко закрыт. Вот мы и решили, что дядя Эдик все еще его обживает. Ведь он с пяти утра мучился животом. А нам пришлось в огород бегать. Значит, только Ленка и Лев могли видеть его последними.
    – Нет! – замахала ручками Леночка. – Я его сегодня вообще ни разу не видела! Я с утра пораньше за Кафтанихой следила. И заперла я ее в пустом туалете. Никакого дяди Эдика там не было.
    Все посмотрели на Левушку. Было очевидно, что он опять влип – он не мог не видеть дядю, так как, несомненно, должен был обязательно сталкиваться с ним на узкой тропинке, ведущей к сортиру.
    – Ну... – промямлил Лева. – Я его видел, конечно... Тогда. Помните?... Когда мы все выходили в огород... – он густо покраснел – наверное, вспомнил, как мы облажались, наблюдая за Колей и Ниной, когда они копали червей. – А потом я видел его... но только мельком!... Он промелькнул мимо меня в туалет. И всё. Дальше его следы теряются. Мне как раз в это время удалось забыться тяжелым сном на своей постели. И очнулся я только тогда, когда Нина уже вернулась с рыбалки и, услышав мои стоны, помогла мне грелкой.
    – Следовательно, – подвел итог Коля, – последним дядю видел все-таки ветеринар. И мы должны серьезно побеседовать с этим человеком.
    – А заодно, – добавил Лев, осмелев, – можно ветеринару и его тапочек вернуть.
    – Разумеется, ни о каком убийстве не может быть и речи, – вмешалась я. – Не верю я в это. Нет трупа – нет убийства. И вообще, может быть дядя Эдик сейчас вместе с ветеринаром тихо и мирно где-нибудь по-дружески чай попивает!
    – Никогда не слыхала, – возразила Нина, – чтобы ветеринар пил чай! Вот что-нибудь покрепче – это пожалуй! Егошка вечно с бутылкой в обнимку! Кстати, может и правда... Может, они сейчас вместе где-нибудь водку хлещут в две хари! Ну надо же!... Каков дядя, а?!... Взрослый человек, а ушел без спроса!
    – Вот именно, – решительно сказал вдруг Димка. – Что мы тут бучу поднимаем? Дядя – взрослый человек и может поступать по своему усмотрению. А что касается Кафтанихи и ее криминальных идей, так эта бабулька просто тронулась на почве детективов! И чужой тапок умыкнула! Тоже мне, суперсыщик!... Давайте сделаем так – если до девяти вечера дядя не объявится, тогда уж начнем его искать. А раньше и рыпаться-то смешно!
    – Мама! – встряла вдруг Леночка. – Мне пора на задание! К Пономаревым. Время идет!
    – Да, да! – подтвердила я. – Я вам сейчас все объясню. А пока давайте отпустим Леночку на задание.
    Нина отпустила ребенка, предупредив, чтобы он не задерживался в гостях допоздна. Но мы-то с Ленкой знали, что ей спешить вовсе не нужно, поэтому подмигнули друг другу, после чего дитя свалило на разведку.
    Мы же с Левой рассказали собравшимся все, что нам удалось услышать на речке от Женьки про голенького мальчика в доме Пономаревых. После этого Коля ошеломленно заметил, что новые версии пора уже солить, мариновать, сушить, мочить, вялить или, по крайней мере, фиксировать на бумаге, потому что их становится все больше и больше. Следовательно, версию с Амурчиком Пономаревых тоже решили не сбрасывать со счетов. И я объяснила, что Леночка отправилась в гости не просто так, а в качестве лазутчицы. Она будет смотреть по сторонам и все запоминать. Ну а если она что и пропустит, то уж я-то, явившись за припозднившимся ребенком, найду-таки способ рассмотреть все как следует.
    После этого мы выслушали рассказ о походе наших разведчиков в шоп.
    При беглом осмотре там не обнаружилось ничего похожего ни на нашего крылатого мальчика, ни на какой-либо тайник, в котором он мог содержаться. Шоп оказался типичным сельским магазинчиком, в котором были собраны вместе самые разные предметы, необходимые в быту – от продуктов питания до ошейников против блох. Однако дотошный Коля, которого неудача в шопе не лишила надежды, сумел войти в доверие к местным фермерам, а оттуда – на другую половину бывшего сельсовета, где ныне располагалась контора садоводческого общества. По словам Коли, в этой конторе в качестве архитектурных излишеств, призванных украсить интерьер, находились две статуи, на первый взгляд, выполненные из глины или гипса, покрытые серой масляной краской. Это были женские скульптурные изображения, одна из которых называлась “Доярка на водопое”, а другая – “Доярка с коромыслом”. Ни одной коровы или козы рядом с “доярками” изображено не было. И слава Богу. Именно поэтому наш умный, талантливый Коля заподозрил, что с этими скульптурами что-то не так.
    – Я вам голову даю на отсечение, – говорил он страстно, как квалифицированный эксперт, – скульптуры не настоящие! Они фальшивые!
    – Ну разумеется, – кивнула я. – Это, естественно, не Роден и не Микеланджело. Объясни толком – что ты имеешь в виду под словом “фальшивые”?
    – Они переделанные, вот что! – уверенно воскликнул Коля. – И эта вот краля с коромыслом на самом деле вполне может оказаться нашим закамуфлированным мальчиком! И это вовсе не коромысло у нее, а лук, из которого стреляют!... Маша, тебе нужно пойти и посмотреть. Ты ведь у нас немного разбираешься в искусстве...
    Лично я Коле сразу поверила. Дело в том, что Коля и сам был не чужд искусства. Он рисовал. Почти с натуры. Он брал готовую картинку и срисовывал с нее изображение, попутно видоизменяя ее почти до неузнаваемости, чтобы избежать полного плагиата. Например, с моих открыток, изображающих сцены из знаменитых балетов, он срисовал в точности позы всех балерин, однако начисто лишил их костюмов. Зато он снабдил артисток длинными, развевающимися на ветру волосами и обрамил их нагие тела элементами дикого пейзажа – то заходящим в море солнцем, то экзотической пальмой на фоне крокодила, то гирляндой неизвестных в ботанике цветов.
    – Если коромысло – это лук, – начал развивать данную тему Костя, – то где же у нее стрелы? Они должны быть за спиной, в колчане. Да и крылья тоже... Спина доярки чем-нибудь обременена?
    – У нее большой оренбургский платок на голове, – вмешалась Нина. – Он спускается на спину большими красивыми складками. И вообще она в тулупе. Курносенькая такая. Симпатичная. Она и впрямь может оказаться мальчиком.
    – А вторая скульптура? – спросила я.
    – Нет, – отрицательно покачал головой Коля. – Девка на водопое какая-то скрюченная. Я вообще не могу понять, что она в такой позе делает на водопое... На что-то похоже, это верно... Но на что?... Не помню.
    – Хорошо, – подвела я итог. – Сразу после чая я пойду и посмотрю на эту, с коромыслом. А там решим, что делать. Во сколько закрывается сельсовет?
    – Шоп работает до девяти, – ответил Димка. – А вот контора... Даже и не знаю.
    – Председатель всегда сидит в конторе до упора, – сказала Нина. – У него жена сварливая, чуть ли не пол мужем моет... Вот он и отсиживается на работе.
    – Ладно, – сказала я. – Мы сделаем вид, что пришли в шоп, но ошиблись дверью.
    Таким образом, постановили – сразу после чая я отправляюсь в сельсовет смотреть на фальшивые скульптуры, а оттуда – за Леночкой. Потом, если к тому времени дядя Эдик еще не обнаружиться живым или мертвым, то мы всей гурьбой начинаем поиски его упитанного тела.
    И, наконец, на сладкое мы с Костей преподнесли моим родичам план, начертанный для нас туристами. Когда мы выложили его на стол, то все, кто за ним сидел, взглянули на листок и моментально одубели, то есть приобрели неподвижность этого стола. Оттаивали долго.
    Разумеется, наша версия вызвала настоящий шквал эмоций, учитывая, что все ориентиры на нашем плане полностью совпадали с дедушкиными. Однако, после нашего подробного рассказа о приключениях в лесу все согласились, что проверка этой версии потребует от нас особенно тщательной подготовки.
    Таким образом, решили вечером, уже в полном составе, если дядя найдется, продумать стратегию новой операции под названием “Петух”.
    Что касается Кафтанихи, то мы согласились, что ее подозрительное поведение вызвано исключительно нездоровой страстью к криминальному чтиву, и что ее пока можно оставить в покое.

    В шоп я отправилась почти в полном одиночестве. Лева опять отмазался, редиска, сославшись на легкое недомогание, гнус. Но за мной опять-таки увязался Костя, объявив, что ему позарез нужно сбегать в шоп за сигаретами.
    – И потом... – добавил он, – я имею полное право участвовать в расследовании. К тому же я тоже немного разбираюсь в искусстве. Один эксперт – хорошо, а два – еще лучше, – заявил он, и я скрепя сердце приняла его в свою компанию.

    Когда мы проходили мимо дома пресловутого ветеринара, я заметила, что на его старенькое крылечко вышла жена Егошки с огромным тазом, полным мыльной пены. Она с размаху выплеснула содержимое таза в канаву, где в данную минуту дремал старый добрый друг Мишки-глупого – бездомный пес Дружбан. Я решила воспользоваться счастливым случаем и приступила к жене ветеринара с расспросами.
    – Добрый вечер, тетя Лида! – поздоровалась я громко и немного придурковато. Я вообще заметила, что разговариваю так со всеми жителями деревни. Наверное, для того, чтобы они меня лучше понимали. – А дядя Егор дома? – спросила я не отходя от кассы.
    – А на что он вам? – подслеповато прищурилась на нас тетя Лида.
    – Да вот... котик наш... – начала было я импровизировать, но вдруг вспомнила – а ведь у бабушки нашей и правда раньше был кот! Кот Лимон! Где же его носит? Или он сдох уже? – Да вот, – продолжала я экспромтом, – мы хотели узнать – Лимон-то наш жив еще? Что-то его нигде не видно. Беспокоимся...
    – Почем я знаю? – сочувственно покачала головой ветеринарша. – Не знаю...
    – А дядя Егор на работе? – продолжала докапываться я.
    – Да какая уж теперь работа-то в это время? Шляется, небось, где-нибудь, околотыш дрянной! – проворчала тетя Лида и потрясла тазом над головой Дружбана, стряхивая оставшиеся хлопья пены на его верную, глупую голову. Дружбан завилял хвостом и, оскалившись в идиотской улыбке, доброжелательно взглянул на нас с Костей.
    – А дядю Эдика вы, случайно, не видели? – почти без надежды спросила я.
    – Да уж давно, поди, – нахмурилась тетя Лида, пытаясь вспомнить сегодняшний день.
    – Как?... – встрепенулась я. – Вы его видели?
    – Ну да. Днем видала я его. Часов в двенадцать. В нашем сарае, – припомнила ветеринарша.
    Я тут же представила себе дядю Эдика в мрачном сарае ветеринара – повесившимся на огромном крюке, торчащем из массивной поперечной балки.
    – Он... мертв? – спросила я.
    – Кто это мертв? – тупо уставилась на меня тетя Лида, и я поняла, что сморозила полную чушь. Я взглянула на Костю и увидела, что этот наглец возвел очи к небесам, явно поражаясь неадекватному поведению жителей и гостей деревни Кобылкино.
    – Вы видели дядю Эдика в вашем сарае? – переспросила я и подумала – а вдруг дядя нарвался на очередную версию о Купидоне и теперь активно проверяет ее... в одну харю, как выражается Нина. А может, ветеринар проводит в этом сарае опыты над людьми, чтобы зря не травмировать бедных животных?...
    – В сарае Егор всегда держит про запас пузырек, вот что! – пояснила тетя Лида. – Вот они, видать, и прикладывались, обормоты!... Почем я знаю?...
    И ветеринарша пошла в дом. Мы повернулись и тоже пошли своей дорогой.
    – Слава Богу, дядя жив, – сказала я. – Остальное – его личное дело. А вот котика нашего и правда жалко... Неужели он умер?...

    Когда мы поднялись на крыльцо сельсовета и вошли в предбанник, пахнущий типичной деревенской сыростью, то с отчаянием увидели, что на двери справа, ведущей в шоп, висит клочок бумаги с объявлением, написанным от руки:

    “Извините, у нас прием товара. До завтра.”

    Дверь слева, ведущая в апартаменты правления садоводческого общества, была распахнута настежь, и нам навстречу из нее вышел председатель упомянутого общества, дядя Гриша Щиборщ, с огромной “козьей ножкой” в руке и заслонил нам дорогу.
    – Го!... – воскликнул он. – Добрый вечерок! С приездом!... Соболезную, конечно, насчет бабушки вашей. Хорошая была женщина!... Да и пожила... дай Бог каждому!... Вы ко мне?
    Вот черт! Чтобы явиться сюда, приличный повод-то мы заранее и не придумали! Я стала судорожно соображать – чего бы такого ляпнуть поправдоподобнее?
    Но ляпнул проныра-газетчик:
    – Да мы вот котика нашего ищем! Рыженького нашего! Толстенького такого нашего! Что-то не видно его нигде... – Костя оглянулся вокруг. – Беспокоимся!
    Дядя Гриша вытаращился на газетчика, как на полного придурка, а я, в свою очередь, пронзила этого полоумного свирепым взглядом. Но Костя не заметил.
    – Он к вам в контору, случайно, не заходил? – спросил Костя у дяди Гриши. – Котик наш. Лимон.
    – С какой стати? – едва выговорил председатель.
    – Ну, знаете... – пожал плечами Костя. – Я подумал – если уж дядя Эдик – взрослый человек! – мог забрести в сарай к ветеринару, то почему же котик не может забрести в сельсовет?... Они оба, знаете ли, гуляют где вздумается... Сами по себе.
    Я сочла нужным вмешаться.
    – Не обращайте на него внимания, дядя Гриша, – сказала я. – Этот парень... Понимаете, мы его зовем между собой “Костька-глупой”. Так что...
    Костя скорчил дурацкую рожу и скосил глаза.
    – Нет, нет... – успокоила я дядю Гришу, – вы не бойтесь, он у нас совсем не буйный! Просто очень и очень глупой.
    – А-а-а... – пробормотал председатель, но все же с опаской посмотрел на газетчика, который улыбался счастливой и доброжелательной улыбкой пса Дружбана.
    – Дядя Гриша, – продолжала я. – Нам хотелось бы уточнить, все ли коммунальные услуги оплатила наша бабушка. Электричество там разное...
    – Не беспокойтесь! – деловито отчеканил председатель. – Все оплачено полностью!
    Я бешено прокручивала в голове другие варианты.
    – И еще одно, – вдруг осенило меня. – У вас ведь есть план нашей усадьбы и дома? Мы хотели бы кое-что переоборудовать, и нам необходимо взглянуть на этот план...
    – Это можно, – кивнул дядя Гриша и наконец-то пригласил нас в контору.
    Он предложил нам шаткие деревянные стулья, обитые искусственной кожей, а сам углубился с головой в содержимое огромного шкафа, стеклянные дверцы которого были занавешены желтыми шторками.
    Мы с газетчиком уселись, конечно, но все наше внимание было тут же приковано к двум дебелым дояркам, которые стояли по обе стороны старомодного председательского стола.
    Та, что была правой рукой председателя, являла собой изображение “доярки на водопое”, о чем возвещал прикрепленный к основанию скульптуры скромный ярлычок. Доярка была одета в футбольные трусы и тенниску с буквой “Д” на левой груди. В заскорузлой гипсовой руке она держала ведро – очевидно, настоящее, но покрытое сверху серой масляной краской. Несмотря на все перечисленные прибамбасы, в этой сельской ундине я без труда, но с огромным удивлением узнала переделку со знаменитого “Дискобола” древнегреческого скульптора Мирона. Газетчик, наверное, тоже сразу распознал оригинал, так как зашелся в идиотском, продолжительном смехе.
    Дядя Гриша на миг оторвался от папок и с ужасом взглянул на Костю, а потом – на меня, как бы ища у меня защиты. Я приподняла брови и кивнула ему – дескать, вот видите – этот парень абсолютно глупой! Хотя, честно говоря, мне и самой невыносимо хотелось рассмеяться. Очевидно, местный скульптор пользовался тем же художественным методом, что и наш Коля.
    Однако, вторая скульптура, представлявшая для нас наибольший интерес, была не так узнаваема, как первая. “Доярка с коромыслом” стояла в вальяжной позе, одной рукой опираясь на упомянутое орудие труда. Указательный палец другой руки она засунула себе в рот, что было вполне в духе Купидона. Хотя, на мой взгляд, наша доярочка сделала это не совсем эротично – издалека было непонятно, то ли она держит палец во рту, то ли ковыряет им в носу. На девушке была широкая юбка, кафтан и огромный платок, который вполне мог скрывать за плечами доярки и колчан со стрелами, и крылья, и даже парашют. Она игриво улыбалась, а в ямочках на ее пухлых щечках в избытке скопилась деревенская пыль. Вёдра на коромысле отсутствовали.
    Костя подошел ближе к скульптуре и пытливым взглядом осмотрел ее с головы до ног. Потом он развел руками и взглянул на меня.
    – Я ее не узнаю! – воскликнул он. – Не знаю!...
    Дядя Гриша, уже откопавший в шкафу нужную папку с документами, с пониманием и сочувствием посмотрел на Костю и терпеливо вздохнул.
    – Да. Я тоже не узнаю, – призналась я тихо и таким тоном, как будто просто стараюсь потакать дурачку в его фантазиях.
    – Странно, – выговорил Костя взволнованно. – Учитывая методику... Скорее всего, это мальчик! Немного похоже на “Дорифора” Поликлета, но... Нет! Я ее не знаю!
    Дядя Гриша взглянул на потолок, потом себе под ноги... Я выразительно посмотрела на газетчика и покрутила указательным пальцем у виска. Газетчик тут же заткнулся и уселся на стул, продолжая глазеть на фальшивую доярку.
    – Ну вот, – сказал дядя Гриша, усаживаясь за свой председательский стол и отгоняя назойливую парочку мух. – Вот ваш план.
    От слова “план” мое сердечко забилось чуть сильнее, и я подумала – вот будет пенка, если мы сейчас опять увидим дедушкины художества... Но нет. Когда председатель развернул бумагу с планом, я поняла, что на нем не изображено ничего похожего на таинственную карту с кладом посередине. Это был скучный чертеж, отображающий всю убогость бабушкиных владений – бревенчатый домик на две комнаты, хозяйственные пристройки, в том числе горелый сарай, огород и сад.
    – Мы можем взять его с собой? – спросила я председателя, кивнув на документ.
    Дядя Гриша заколебался.
    – Ну... Вообще-то это не положено. Но из уважения к вашей бабушке, – с нежной улыбкой добавил председатель, – я, конечно, разрешу вам его взять. Ведь ваша бабушка, тетя Маланья, была весьма грамотной женщиной, а потому и очень уважаемой у нас в деревне. Очаг культуры, можно сказать. Если бы не она, я бы никогда не узнал, кто такие Перри Мейсон и Арчи Гудвин!... Так что... Можете забрать план. Но ненадолго. Верните его как можно быстрее, лады?
    – Обязательно. Спасибо вам большое, – сказала я и кивнула газетчику. – Пошли, парень!
    Мы поднялись со своих мест и дошли уже до порога, как вдруг дядя Гриша спросил:
    – Кстати, насчет Эдика... Как он? Полегчало ему?
    Я обернулась.
    – Дядя Эдик? – переспросила я. – Вы о нем?... А что вам о нем известно?
    Председатель пожал плечами.
    – Насколько я знаю, Егошка Ратотуев вызвался его вылечить от пищевого отравления. И я догадываюсь как. Основной поставщик его лекарства – Фекла Самоваровна. И еще Егошка сказал, что если это не поможет, то придется принять экстренные меры по отношению к кишечнику вашего дяди.
    – Экстренные меры?! – удивилась я.
    – Ну да, – кивнул дядя Гриша. – Во всяком случае, когда я видел их вместе в последний раз, а это было около трех часов назад, Егор собирался поставить вашему дяде хорошую клизму. Это его собственные слова, он так и сказал – “хорошую клизму!”
    – Не сомневаюсь, – нервно хихикнула я, – что, если клизму ставит сельский ветеринар, то она должна быть о-о-чень хорошей! Думаю, не меньше хорошего ведра!... А вы уверены, что дядя Егор выразился в прямом смысле?
    Председатель секунды две молчал, переваривая мою иронию.
    – Разумеется, в прямом, – наконец сказал он. – Егор, конечно, довольно узкий специалист, но могу сказать точно – никто лучше него не умеет как следует промочить горло себе и промыть кишечник ближнему.
    Председатель остался доволен своей иронией. Я, впрочем, тоже ее оценила. Было очевидно, что знакомство дяди Гриши с Перри Мейсоном и Арчи Гудвином не прошло бесследно.
    – Все ясно, – сказала я и обратилась к газетчику: – Думаю, что, если за дело взялся ветеринар, то дядю следует искать либо в местах обитания пса Дружбана, то есть в ближайших канавах, либо в реанимации.

    В воздухе уже сгущались сумерки, когда мы с газетчиком вышли на улицу, ведущую к реке.
    – Вот что, – сказала я, взглянув на один из домов на другой стороне дороги. – Видите вон тот зелененький домик с открытыми окнами? Там живет Фекла Самоваровна. Мне кажется, нам не помешает заглянуть туда. Не исключено, что там все еще чаёвничает дядя Эдик.
    – Вы с ней знакомы, с этой Феклой? – спросил газетчик.
    – Вряд ли это можно назвать знакомством, – ответила я. – Просто ее вся деревня знает. На самом деле ее зовут Фекла Фоковна. А фамилия ее – Самоварова. Бабулька довольно вредная и гостей не любит. Исключение – клиенты. Надеюсь, вы уже поняли, какого рода творчеством она занимается?
    – Она гонит самогон, – отозвался газетчик. – Верно? Так вы что, хотите прикинуться ее клиенткой?
    – Еще чего! – возразила я. – В дом я входить не собираюсь. Мы просто заглянем в ее окна. И всё. Надеюсь, вы не слишком щепетильны на этот счет? Если дяди в комнате не окажется, мы просто уберемся оттуда подобру-поздорову и отправимся к Пономаревым за Леночкой. Идемте! Держим курс на кусты сирени.
    По шаткой доске, перекинутой через канаву, мы перешли на другую сторону улицы, оглянулись по сторонам, чтобы проверить, не следят ли за нами, и потихоньку подкрались к дому Феклы Самоваровны.
    В окнах уже горел свет, поэтому мы с газетчиком бесшумно нырнули в кусты сирени, которые росли рядом с домом, и прильнули к стене под окном.
    В доме кто-то настраивал приемник, и из комнаты на улицу вырывались обрывки всевозможных мелодий и ритмов. Вместе с этими разрозненными лохмотьями песен из окна струился упоительный аромат свежих блинчиков.
    – Ой, не получается... – услышали мы старушечий голос. – Надо нитками...
    – Четыре дня! – откликнулся невпопад молодой голосок.
    – Чё?
    – Четыре дня осталось. А там Наташка из города приедет. Привезет мне кучу кассет. Крутую попсу. Мы тогда в клубе такое тусонарезание устроим!...
    – Давай мне ретро найди! – рявкнул вдруг хриплый баритон с пьяненькой ноткой в интонации. – Ретро! Королева красоты!
    Мелодии в приемнике продолжали метаться, как бесноватые в клетке.
    Я осторожно приподняла голову и встала на цыпочки. Газетчик, напротив, почти распрямился. Мы заглянули внутрь.
    От комнаты нас отделяла белая тюлевая занавеска, благодаря которой мы оставались невидимыми для тех, кто находился в комнате. Зато сама комната, ярко освещенная электричеством, была у нас как на ладони.
    Прямо напротив, лицом к нам, но спиной к старинному комоду, за большим обеденным столом сидела знаменитая Фекла Самоваровна в ситцевом платочке и в громоздких старомодных очках, съехавших на самый кончик ее пористого носа. В руках она держала рукоделие – длинная иголка неловко сновала в цветастом полотне. За этим же столом, повернувшись к нашему окну в профиль и поджав под себя одну ногу, покачивалась на стуле четырнадцатилетняя внучка Феклы Самоваровны – Верочка. Она яростно крутила ручку транзистора и не менее яростно пережевывала и перекатывала во рту жевательную резинку. Этот бедный ребенок явно страдал неизлечимой болезнью – комплексом провинциала. Верочка была одета в дорогие, модные ширпотребовские шмотки, которые выглядели здесь, в мирной деревне, более чем неуместно, и прямо-таки сверкала от золотых и серебряных побрякушек, в избытке украшавших ее уши, шею и руки. Перед ней на столе лежал раскрытый журнал “Cool girls”. Напротив девочки, на другом конце стола на лавке возле окошка, в обнимку с бутылкой самогона, восседал местный механик и политический деятель дядя Леша Перестукин. В редкие минуты трезвости он обычно работал и размышлял вслух, а в часы опьянения смущал жителей деревни однообразными лозунгами типа “Да я вас всех в семнадцатом году!...” и так далее в том же духе. Хотя ему было около пятидесяти. Перед ним на столе, в трехлитровой банке сидела белая крыса, с которой дядя Леша время от времени чокался через стекло. Судя по аппетитному запаху и шкворчанию, доносившимся с кухни, мать Верочки, тетя Света, находилась именно там и занималась блинами. Больше в комнате никого не было.
    Поскольку, вопреки моим надеждам, дяди Эдика в этом доме не оказалось, я уже было хотела скомандовать газетчику отступление, но тут меня какой-то леший надоумил бросить прощальный взгляд на Феклу Самоваровну, и я вдруг увидела одну очень странную вещь! У бабульки было что-то не в порядке с головой... Приглядевшись к ней повнимательнее, я просто покрылась холодным потом! Голову Феклы Самоваровны с обеих сторон ситцевого платочка, чуть выше уровня ушей, украшали... золотистые крылья! Крылья, принадлежащие кому- то, кто стоял на комоде за спиной старушки, спрятавшись за ее головой.
    Я немедленно дернула Костю за рукав, и мы опустились на корточки.
    – Вы видели?! – страстным шепотом спросила я, приникнув к самому уху газетчика.
    Костя, в свою очередь, моментально припал к моей щеке.
    – Я и сам обалдел!... – изумленно проговорил он, стараясь касаться моего уха губами. – Это, несомненно, крылья.
    – Золотые?
    – Отсюда невозможно разглядеть как следует, – ответил газетчик многословно, как будто не мог никак отклеиться от моих ушей. – Может быть, это просто бронзянка. Но голова старушки загораживает все остальное. Что, если это не Купидон, а, скажем, птица какая-нибудь вещая... Феникс или Скопа...
    – Или ангел, – согласилась я. – Но ведь Самоваровна не вечно будет сидеть на одном месте. Мы должны увидеть скульптуру целиком!
    – Тогда будем наблюдать, – решительно ответил Костя. – Она может пошевелиться в любой момент.
    – Угу, – взволнованно кивнула я.
    Я снова приподнялась на корточки, а газетчик сгорбился под окном.
    Фекла Самоваровна сидела все в том же положении, прилежно работая иголкой.
    – Чё сегодня по телевизору будить? – спросила бабушка у внучки.
    – Не знаю! – Верочка с трудом расцепила зубы, скованные резинкой.
    – Ну будить же роковое... Будить! Наследство- то!...
    Верочка не ответила, продолжая блуждать по запутанным волнам эфира. Наконец, из приемника вырвались крутые вопли группы “Scooter”, и девочка удовлетворенно зафиксировалась на желанной частоте.
    – Вот это – реальный музон! – произнесла Верочка. – А свое ретро слушайте на кладбище. Эх... Была бы у меня аппаратура получше... У меня бы вся деревня осталась без ушей!
    – А вот за это... – отозвался дядя Леша, – мать тебя... оставит без ушей!
    – Ага, щяс! – вяло отреагировал ребенок.
    – А им таперь не надо ни матка, ни батька! – откликнулась Фекла Самоваровна, но положения головы не поменяла. – А мы, бувало, с дяучонками гуляли... Там романисты играли... А у твоем журнале – цалуются, обнимаются, лежать! А во при теперь... Тьфу!...
    – Тьфу! – с удовольствием присоединился к старушке Перестукин и тут же, как вампир, присосался к стакану.
    Я быстренько потерла одну ногу о другую – комары сегодня были кровожаднее любых вампиров. Газетчик тоже почесался. Потом мы опять терпеливо застыли – я на цыпочках, Костя – крючком.
    – А тада такой гадости не було! – продолжала ворчать неподвижная, как статуя, Фекла Самоваровна. – А бувало мы... У нас быу нанят пастушок...
    Верочка гаденько хихикнула, качая головой в такт музыке.
    – Мы с ним садились... с ним... – продолжала воспоминания Самоваровна. – Чистили картошку, и песняка у колхозе!... По усей хате було слышно. А потом отец з работы придеть... А щас любой ляжеть на дороге, будеть цуловатца... Усех надо перестрелять!...
    – Да я всех вас в семнадцатом году!... – моментально проскандировал Перестукин. – Вот за эту падаль... За эту падаль я вас и... выкину!... Во всех вещах!... Кругом!...
    После этого он опять ушел с головой в самогон за вдохновением.
    – Уо вы уо зъ этый зъ Наташкой схлебзднулися, и вот и все ваше! – опять начала наезжать на Верочку строгая бабушка. – И где только такие умные родятся?! А мы, во, дурнее были, и вы наш хлебушка ядите! А ты, во, одну страмовшину читаешь! Ничего хорошего нет. Бувало, в школе сидим – ни муха ни пролетить! А щас у школе бардак! Усе по партах бегають... аруть! Как мне не нравятся сейчашняя молодежь! Ходють, жопу выставляють, цыцки всё видны... Надо рямень повесить, и висеть!
    – Отстань! – прикрикнула на бабушку Верочка. – Дай музыку спокойно послушать!
    – Во! Что ты глотку свою пораспростерла? Что с ней ругаться? Она на одно слово сто слов скажет!
    – Кто это? – удивленно уставилась на бабушку Верочка.
    – Ваша милось! Ваша милось! – ни на дюйм не повернув голову, прокаркала Фекла Самоваровна.
    – Ты! – подтвердил дядя Леша. – Ты, культурный член нашей республики!
    Крыса в банке беспокойно задергала носиком и приподнялась на задние лапки. И вслед за этим в комнату вплыла тетя Света Самоварова, распространяя запах маслянистых блинов, которые горкой лежали на фаянсовом блюде в ее руках.
    Фекла Самоваровна тоже забеспокоилась, при этом не забывая держать голову очень прямо, и с опаской взглянула на крысу.
    – А твой зверь... – обратилась она к Перестукину. – Он куда прыгнеть?
    – Никуда он не прыгнет! – отозвался дядя Леша. – Кузька пьян!
    Тут он достал крысу из банки и впился несчастному животному прямо в губы плотоядным поцелуем. Ей Богу, настоящий вампир!...
    – А вот и блины! – жизнерадостно объявила тетя Света и уселась за стол рядом с Перестукиным. – Лёшк, давай-ка выпьем вместе! Налей мне стаканчик матушкиной композиции! Выпьем за мой забор, который ты обещал мне поставить!
    – Давай горбыль и циркулярку! – потребовал дядя Лёша. – Да я тебе такой забор!... Да я сейчас на три с половиной киловатт!... В семнадцатом...
    – Циркулярка семь тысяч стоит, – сказала тетя Света.
    – Да я тебе это дерьмо... Эту хренотень заборную сделаю! – заявил Перестукин. – Я тебе такое большое дерьмо сделаю!... На три с половиной киловатт!
    – Ой, Лёшка! Ты меня смешишь! – воскликнула тетя Света.
    Верочка тоже засмеялась, а я мысленно прокляла все на свете.
    Дядя Леша повернулся к девочке.
    – Я вот тебе, Верочка, сейчас скажу одну хохму...
    – Ну? – приготовилась слушать девочка.
    – Я вот тебе скажу одну хохму, – повторил Перестукин, – а ты скажешь: “Ой, дядя Лёш, давай вторую!” А это дерьмо заборное... Вот тако-о-о-е!
    Перестукин попытался обхватить за плечи тетю Свету, но она его отпихнула, заливаясь тихим смехом.
    – Ой, пошел ты на фиг, Лёшка! Я в тебя щас плескану!...
    И она сделал вид, что собирается выплеснуть самогон из стакана в лицо Перестукину.
    Я начала уже выходить из себя. Как филолог я, конечно, получала огромное удовольствие от этого базара, но мои ноги... Они уже просто одеревенели! Но вредная Фекла, казалось, деревенела все больше и больше вместе с моими ногами.
    Тетя Света взяла из рук дяди Лёши крысу, погладила ее по головке и скормила ей кусочек блинка.
    – Верочка, сбегай, переверни блин! – попросила она дочку.
    – Чего? – нехотя отозвалась девочка.
    – Там что горит, то и переворачивай! – сказал дядя Леша.
    – Она не кусается? – спросила тетя Света, рассматривая крысиные клыки.
    – Сейчас тебя укусит! – сказал Перестукин. – Но не сегодня. Не сегодня.
    – Лёшк, ты чего же не закусываешь? – спросила тетя Света и затолкала сложенный вчетверо блин к себе в рот, а крысу – в банку. – А ну ешь блины!
    Во мне уже просто кипела ярость! Я чувствовала, что сама уже постепенно превращаюсь в вампира. Во-первых, я тоже была не прочь закусить блинком или, по крайней мере, отгрызть к чертовой матери неподвижную голову Феклы Самоваровны! Но тут... Фекла, словно услышав мои мысли, вдруг зловеще и очень громко лязгнула зубами, как бы проверяя наличие во рту вставной челюсти и... опустила голову к шитью, чтобы перекусить нитку...
    Я невольно громко ахнула, и глупый газетчик быстро и с беспокойством взглянул на меня, тем самым навсегда потеряв из поля зрения единственный миг, когда моим глазам предстала скульптура с крыльями...
    Несколько секунд я растерянно хлопала глазами, затем снова потянула Костю за рукав и шепнула:
    – Уходим!...
    Когда мы выбрались из зарослей сирени и вышли на дорогу, газетчик пытливо заглянул в мое лицо.
    – Ну что? – нетерпеливо спросил он. – Вы видели?... Вы ведь видели скульптуру? Кто это был?
    – Кто, кто! – раздраженно ответила я. – Конь!
    – В пальто? – машинально закончил Костя.
    – Ни в каком не в пальто! – сказала я. – Пегас это! Конь с крыльями.
    – Да, я знаю, – кивнул Костя и разочарованно посмотрел на носки своих ботинок. – Значит... Опять осечка!
    – И не говорите! – отозвалась я, потирая ладонями плечи и лодыжки, на которых комары живого места не оставили. – Вот ёксель-моксель! И из-за этой лошади мы потеряли столько времени!
    – Вы знаете, меня кое-что во всем этом очень удивляет, – заметил вдруг газетчик.
    – Что такое? – насторожилась я.
    – Вы заметили, как много в этой деревеньке разного рода статуй? Она просто набита скульптурами... Странно, да?
    – Да уж... – согласилась я. – Это и правда... удивительно. Ну что же... А теперь нам пора взглянуть на Амурчика Пономаревых. Тут уж – никаких коней! Речь шла именно о голеньком мальчике с крылышками. Идемте скорее, а то Ленка там все сожрет!

    
    У Пономаревых уютно светились все окна в доме. Мы с газетчиком прошли через маленький дворик, утопающий в цветах, и поднялись по ступенькам крыльца. Слева от двери к стене дома был аккуратно прибит велосипедный звонок, и я дважды нажала на металлическую клавишу. Звонок прозвенел неожиданно громко, и за дверью послышались грузные, как у слона в посудной лавке, шаги. Доктор Пономарев распахнул дверь настежь и тут же расплылся в гостеприимной улыбке, которая, впрочем, терялась в его роскошных усах.
    – А-а-а! – гулко пробасил доктор и сделал широкий жест в сторону горницы. – Вот кто к нам пожаловал! Рады! Рады! Проходите, друзья мои! Прошу к нашему шалашу!
    – Нет-нет, Иван Ильич, – попыталась возразить я. – Мы только заберем Леночку, и все. Уже поздно.
    Но я понимала, что сопротивляться бесполезно. Иван Ильич настойчиво подтолкнул нас вперед, и мы с Костей разулись и по чистым половичкам прошли в горницу. По дороге к столу я так и зыркала по сторонам, надеясь увидеть Амурчика с луком и стрелами, но тщетно. Когда нас усадили за самовар, я уже успела рассмотреть все, что находилось в комнате, и убедилась, что нашего коварного мальчика здесь нет. Зато наша коварная девочка была тут. Она сидела за столом и уплетала за обе щеки нехилые пирожки, заедая их вареньем из персональной розетки, которая тянула на хорошую салатницу, и запивала все это чаем из чашки, которая, несомненно, принадлежала Ивану Ильичу. “Господи, – подумала я. – Неужели все это время Ленка провела за столом?” Меня чуть не стошнило.
    – Привет! – не переставая жевать, жизнерадостно промычала Леночка. – Вы уже за мной, ранние лошадки? А у нас тут есть сюрприз! Вот вы глаза-то выпучите!
    – Тихо! – цыкнул на Ленку Иван Ильич. – О делах поговорим после. А сначала – чайку гостям...
    Он поставил перед нами с газетчиком по гигантской чашке, а меня немного перекосило. Мало того, что Ленкины “сюрпризы” меня уже начинали доставать, а тут еще и Иван Ильич... Какие еще дела? Какие к черту сюрпризы?!... Может, Ленка проболталась про нашего мальчишку, чтоб им обоим пусто было... Неужели начнутся разборки из-за Амурчика?... О Господи... Ну, Ленка!...
    Полная и румяная, как пирожки, выходившие из-под ее рук, в комнату вошла Анна Дмитриевна с новой порцией угощенья.
    – Здравствуйте, гости дорогие! – поприветствовала нас хозяйка с улыбкой. – А мы вас с каких пор ждем!...
    Мне стало неловко. Очевидно, что Леночка тут уже успела всем осточертеть. Во всяком случае, Женька сидела рядом насупившись, болтала ногой под столом и ничего не ела. Было видно, что даже ей Ленкино общество давно уже обрыдло. Я решила поскорее покончить с этим.
    – Анна Дмитриевна, – сказала я. – Вы о нас не беспокойтесь. Мы только что из-за стола. Ничего не нужно! Мы не будем пить чай. Леночка, собирайся!
    – Погодите, погодите! – загудел Иван Ильич и придавил своей ладонью мое плечо так, что я вынуждена была снова сесть. – Кроме чая есть еще одно дело. Не спешите.
    – И не волнуйтесь, – мягко добавила Анна Дмитриевна. – Все будет в порядке.
    От ее слов я сразу же разволновалась. Убейте меня лаптем, но я совершенно не понимала, о чем идет речь!
    – Это сюрприз! – снова встряла Леночка, и они с Женькой переглянулись и захихикали.
    И тут доктор Пономарев тихонько поманил нас с газетчиком рукой и кивнул на дверь, ведущую на летнюю закрытую веранду. Недоумевая, мы подошли к двери. Доктор осторожно раскрыл ее, мы заглянули внутрь и увидели довольно мирную картину, но от вида которой, как и предсказывала Леночка, мы просто глаза выпучили, – на широком потертом диване на веранде Пономаревых лежали два тела, но далеко не бездыханных, так как дышали они весьма эффективно, то есть, производя множество разнообразных звуковых эффектов – от хрюканья до кудахтанья. Одно из этих тел принадлежало нашему дяде Эдику, другое – ветеринару Егошке Ратотуеву. Около дивана на коврике из цветных лоскутков стояла пара разношенных кроссовок дяди Эдика и единственный клетчатый тапочек ветеринара.
    – Боже мой... – пролепетала я, но доктор Пономарев приложил палец к губам.
    – Ничего, ничего, – попытался прошептать он, но у него получился какой-то трубный звук. – Пусть поспят, отдохнут. Им прописан покой. Я вас позвал только для того, чтобы вы зря не волновались. Обыскались, небось, дядю- то?
    – Это точно, – подтвердила я. – Обыскались. Но что с ними стряслось? Как они здесь очутились?
    – Сильное отравление, – объяснил Иван Ильич.
    Я помертвела.
    – Их отравили?! Обоих?!
    – Ну, ну!... – с улыбкой отреагировал доктор, – Это алкогольное отравление. Очевидно, некачественной продукцией Феклы Самоваровны. Очень плохо, – покачал он головой.
    – В каком смысле... плохо? – спросила я. – Они выживут?
    Живот доктора Пономарева беззвучно заколыхался.
    – Да уж конечно! – сказал он тихо, но выразительно. – Плохо, когда люди пить не умеют и не знают меры! А теперь идемте. Пусть проспятся до утра.
    Он повернулся, чтобы уйти. Я последовала его примеру, но тут вдруг меня пребольно схватил за руку газетчик. Я было запустила в него испепеляющий взгляд, но Костя вдруг тоже приложил палец к губам и кивнул в сторону пьяниц.
     Ничего не понимая, я с крайней неприязнью посмотрела на диван, но Костя ткнул пальцем куда-то выше, и я наконец увидела!... На стене, прямо над храпящими головами отравленных висела репродукция в золотистой рамочке – голенький Амурчик с луком и стрелами насмешливо смотрел на нас и безмятежно нюхал какой-то лесной цветок! Вот черт! Мальчик был нарисованный!
    Я почувствовала разочарование и вздохнула. Ну что же... Эту версию придется вычеркнуть. Ничего. Благо у нас их было еще целых две в запасе.
    Мы с газетчиком молча переглянулись, закрыли дверь веранды и вернулись к столу. Оставаться у Пономаревых теперь уже было совершенно бессмысленно и неприлично. Леночка как раз прикончила очередную чашку чая, и я воспользовалась этим, чтобы не дать хозяевам возможности наполнить для нее новую.
    – Леночка, баста! – сказала я непреклонно. – Собирайся домой! Иван Ильич, Анна Дмитриевна, спасибо за гостеприимство, в том числе и от лица дяди Эдика. Извините, что так получилось.
    – Ну что вы! Не стоит беспокоиться! – уверил нас доктор Пономарев. – По роду своей деятельности я обязан оказывать людям медицинскую помощь! Все в порядке. Завтра они оба будут как свежие огурчики на свежих полотенчиках! А может, все-таки выпьете по чашечке чая?
    – Нет, нет, спасибо, Иван Ильич, – отказалась я, силком выталкивая Леночку из-за стола. – В другой раз – обязательно. А теперь уже очень поздно. Мы и так отняли у вас много времени. Еще раз извините и спасибо большое!
    Иван Ильич, Анна Дмитриевна и Женька проводили нас до крылечка и помахали нам на прощанье ладошками.
    Когда мы вышли, на улице было уже почти совсем темно. А чтобы добраться до дома, нам нужно было миновать овраг, по дну которого протекал не слишком глубокий, но довольно противный, нечистый ручей, и пересечь картофельное поле.
    – Надо было захватить с собой фонарик, – с сожалением сказала я, когда мы подошли к оврагу и имели смутную возможность оценить его глубину, так как дно его терялось где-то в темноте. – Тьфу-ты! Неужели здесь нет никакого мостика?...
    Пока я рассуждала, Костя спустился к воде, цепляясь за кусты, растущие на склонах оврага, и протянул нам руку.
    – Спускайтесь по одной! – скомандовал он. – Леночка! Иди сюда!
    Ленка с разбегу схватила газетчика за руку и лихо спрыгнула вниз с противным, бесстрашным визгом. Ей-то что! Чем грязней она окажется, тем слаще ей будет явиться перед милой мамочкой!...
    Я было сделала попытку обойтись без Костиной помощи, но поняла, что, спрыгнув с такой высоты самостоятельно, я или покачусь кубарем в воду, или ткнусь носом в прибрежную траву, по дороге к воде прокопав носом отличную траншею. И то и другое было неэстетично, и я решила, что не стоит радовать зрителей подобным зрелищем. Я нехотя подала руку Косте, и он помог мне спуститься.
    – А теперь? – спросила я, нарочно вытирая об себя руку, которую только что держал газетчик. – Здесь ведь даже камешка завалящего нет.
    – Теперь я перенесу вас через ручей на ручках, – ответил газетчик и подхватил на руки Ленку.
    – У-ух!!! – заверещала Леночка. – Кр-р- расота!... Не щекотите!... Не щекотите!...
    Костя легко перепрыгнул с Ленкой на другую сторону оврага, установил ее на твердую землю и вернулся за мной.
    – Ну? – сказал он. – Теперь ваша очередь. Сядете мне на шею?
    – Я предпочла бы сама... – проговорила я, хотя уже понимала, что наше объятие неизбежно.
    – Хочу на ручки!... Хочу на ручки!... – орала Ленка с другого берега.
    Я смерила было глазами расстояние до наглого отпрыска, но тут Костя без лишних слов подхватил меня на руки, как ребенка, и я невольно обняла его за шею. От него пахнуло надежностью и теплом, и мне вдруг неожиданно захотелось, чтобы этот овраг был не слишком узким... Но я поторопилась отогнать прочь эти неуместные помыслы. Костя и правда на этот раз не проявил такой же прыти, как тогда, когда переносил через овраг Леночку. Разумеется, я была обузой гораздо более тяжелой, и ему пришлось идти прямо по воде. Он выбирал места поудобнее и временами непроизвольно прижимал меня к себе сильнее... Черт бы побрал... этих газетчиков!
    – Вы промочили ноги, – сказала я, когда очутилась на земле, и взглянула на Костю с благодарностью. – Спасибо.
    – Не страшно, – ответил Костя и отвел взгляд. – Скоро мы уже будем дома.

    Когда мы вернулись, Димка, Ирка, Нина и Коля играли за столом в подкидного. Моральный столп Лева читал газету. Как только мы вошли, все сразу оторвались от своих занятий и с надеждой посмотрели на нас.
    Я отрицательно покачала головой.
    – Почти ничего утешительного, – сказала я. – У Пономаревых мы нашли только одного золотого мальчика. Но не раздетого, а разутого начисто.
    – Без ботинок? – глупо спросил Лева, который всякую обувь неизменно называл “ботинками”, так же как всякие перчатки и рукавицы – “варежками”.
    – Без ботинок, – подтвердила я. – В одних носочках. Этим золотым красавцем оказался дядя Эдик.
    – Дядя Эдик у Пономаревых?! – всплеснула руками Нина.
    – Угу, – кивнула я. – Лечится от сильного отравления.
    – А кто его отравил? – поинтересовалась Леночка. – И чем?
    – Господи! – ахнула Нина. – Никак, упился?
    – Ты попала в самую точку, – согласилась я. – Сначала его пытался лечить от расстройства кишечника ветеринар Егошка Ратотуев, и вот результат – больничная веранда доктора Пономарева. Кстати, дядя Эдик делит свое ложе с ветеринаром. Доктор пообещал, что завтра они будут как новые. Да, еще... Не знаете, куда наш кот Лимон подевался?
    – Хочу кота! – замычала Леночка.
    – И правда... – сказала Нина, – где же кот-то бабушкин, а? Издох поди...
    – Хочу кота! – повторила Леночка. – Чтобы стать добрее!
    – Да погодите вы про кота! А Купидон? – нетерпеливо выкрикнул Коля. – Купидона вы видели?
    – Да, – кивнула я. – Мы его видели. Но увы, Коля... Купидон оказался тоже... не настоящим. В смысле... Он нарисован на куске старого холста.
    – Как очаг в каморке старого папы Карло? – спросил Димка.
    – М-да, – согласилась я. – Амурчик Пономаревых – это просто старая репродукция. Вот так.
    – Ну а доярка? – не унимался Коля. – Вы смотрели на нее? Что вы о ней думаете?
    – Я думаю, что вы правы, Коля, – вмешался Костя. – Обе скульптуры явно слизаны с каких-то оригиналов. Один такой оригинал мы распознали. Но вот эта, с коромыслом... Лично я ее не узнал.
    – Я тоже, – подтвердила я.
    – И это значит, – продолжал Костя, – что оригинал где-то скрыт, и не исключено, что он скрыт именно там – под гипсовым оренбургским платком. Это очень хитро и надежно. Я думаю, ваша версия заслуживает пристального внимания, Коля.
    Коля победоносно взглянул на Нину, Димку и Ирку.
    – Ну?... Что я вам говорил?! А вы мне не поверили, невежи! Слушайте, когда вам творческие люди дело говорят!... Так что же нам делать? – обратился он к окружающим. – Ведь чтобы проверить эту версию, нам придется эту доярку... того...
    Он посмотрел на гобеленовый ковер, изображающий умыкание восточной красавицы, и перевел взгляд на неподкупного Леву. Тот покраснел.
    – Вы что же... собираетесь ее украсть?! – с ужасом воскликнул наш доморощенный юрист.
    – А что вы можете предложить взамен? – зло спросила у него Ирка. – Учтите, что кража – это все-таки лучше, чем убийство! – она угрожающе сверкнула на Леву своими алчными очами и добавила: – Будете мешать – я вас своими руками уберу! И Машка мне не помешает! Маш, ведь ты мне не помешаешь?...
    – Мало того, Лева, – сказала я. – Нам придется не только украсть, но и уничтожить чужую собственность, чтобы добраться до своей собственной собственности. Ведь если там, внутри, действительно скрывается Купидон, как мы подозреваем, нам сначала придется его освободить от гипсовой скорлупы, чтобы проверить это.
    – Боже мой... – пробормотал Лева. – На что вы меня толкаете? Это противозаконно! Я на это не согласен!... И вообще... Я не подписывал с вами никаких соглашений, не правда ли? Я даже не знал, что это зайдет так далеко! Ведь я думал, что мы просто выкопаем клад, и все!
    – Просто выкопаем?! – взбеленилась Ирка. – Ну нет, дорогой друг! Найти клад – это совсем не просто! Иногда приходится идти... Идти и на крайние меры!...
    Лева испуганно переводил взгляд с одного противника на другого. Нос его опять моментально вспотел.
    – Да вы тут и правда... Все вы здесь – свора преступников! – дрожащим голосом проговорил он. – Погодите-ка... А что если нам просто... Просто прийти в эту контору и как бы нечаянно уронить эту статую, а?... Ведь это не преступление, правда же, если кто-то случайно что-то разбил?... В крайнем случае, можно будет за нее заплатить...
    – Чушь! – сказала Ирка. – Обнажить золотого Купидона при посторонних?! Вы в своем уме?! Представляете, что там начнется, если доярка у всех на глазах вдруг превратиться в золотого мальчишку?! Да на нашего Амурчика сразу же наложит свою лапу государство!
    – Секундочку... – замотал головой Лев. – А разве не государству Купидон принадлежит по праву? Ведь в завещании вашей бабушки именно так и сказано – государству! – он оглядел нас подозрительным взглядом. – Ах вот оно что... Я так и знал! Вы свора преступников! Вы с самого начала хотели скрыть Купидона от властей!... Ну нет!... Ничего у вас не выйдет!... Я сейчас же иду в сельсовет...
    Ирка и Нина поднялись со своих мест и перегородили Леве дорогу.
    – Ни с места, – прошипела Ирка. – Вы уже слышали, что я вам сказала. Повторять дважды я не буду. Если вы намерены мешаться у нас под ногами – поберегитесь! Нет никого страшнее, чем женщина- мстительница!
    Ух ты! У меня аж дух захватило от такого представления. Надо бы дяде Эдику взять Ирку в свой театр. Наша Ирка была бы потрясающей Медеей!
    Но тут представление было прервано робким, но настойчивым стуком в дверь. Мы мгновенно замолчали и прислушались. Стук повторился, и дверь тихонько отворилась. В горницу всунулась благолепная старушечья голова в чистом ситцевом платочке, и я сразу узнала в ее обладательнице нашу соседку – тетю Нюру Морозову.
    – Можно? – по-сказочному прошамкала тетя Нюра.
    Мы разрешили ей войти, и старушка мягко ступила на половички в нашей комнате. В руках она держала газету и улыбалась. Мы поздоровались с тетей Нюрой, и она сказала:
    –– Извините, я только хотела узнать... Наверное, сегодня ничего не состоится?
    – Ничего не состоится? – изумленно повторила Нина. – А что-то должно состояться?
    Я судорожно начала подсчитывать в уме, хотя знала точно – девятый день со смерти бабушки наступит только через два дня.
    – Ну... – замялась тетя Нюра. – Сегодня ведь пятница... А Маланья всегда устраивала по пятницам журфиски...
    – Журфиксы? – переспросила я.
    – Верно, – кивнула тетя Нюра и постучала пальцем по газете, которую держала в руках. – Мы всегда с Маланьей по пятницам кросфорты решали... А сегодня... Ничего не будет?
    Она так трогательно засмущалась, что я посчитала бесчеловечным оставить тетю Нюру без обычного “журфиска”.
    – А у вас есть свеженький кроссворд? – спросила я.
    – Есть! – просияла тетя Нюра и протянула нам газету. – Вот здесь. Почти что свеженький. Что же?... Будем решать? – с надеждой спросила она.
    – Конечно! – ответила я. – Ведь сегодня пятница! Подходите к столу, тетя Нюра. Садитесь поудобнее! Я сейчас принесу карандаш...
    – У меня есть карандаш! – откликнулся Костя и вытащил из кармана свое пижонское орудие труда. – Я тоже буду разгадывать!
    – А я чайку приготовлю! – с радостью засуетилась Нина и отправилась на кухню за самоваром.
    Похоже, всем нам было необходимо хоть немного отдохнуть от наших нелегких “амурных” дел. Лева и Димка присоединились к нам, а Ирка просто сидела рядом и, любуясь на свои длинные когти, мучила игральные карты, пытаясь тасовать их так же ловко и изящно, как это делают в казино.
    – Почти что свежий, – повторила тетя Нюра, расправляя на столе под абажуром страничку с кроссвордом. – Я угадала только одно слово.
    Я заглянула в кроссворд и увидела первое вписанное тетей Нюрой по горизонтали слово под номером семь – “дурак”. Я сверилась с формулировкой и прочитала: “ 7. Человек, отказывающийся от всех жизненных удовольствий”. Ну что ж... Очень мило! Было очевидно, что тетя Нюра совсем не одобряет аскетизма. Вслед за мной с ее точкой зрения ознакомились Костя и Лева, и мы, сдерживая смех, молчаливо согласились оставить все на месте. Но Лева все же решил взять кроссворд в свои руки во избежание путаницы из-за грамматических ошибок и незаметно приписал карандашом над словом “дурак” слово “аскет”.
    – Дальше... – сказал он. – Восемь по горизонтали. Ушастое млекопитающее, один из лидеров по скорости размножения.
    – Таракан! – уверенно сказала тетя Нюра.
    Ирка захихикала.
    – Ушастое млекопитающее! – терпеливо повторил Лева.
    – Разве тараканы ушастые? – с сомнением произнесла тетя Нюра.
    – А нам надо ушастых, понимаете? – попытался объяснить Левушка.
    – Да на что они вам... ушастые тараканы-то?! – с недоумением спросила тетя Нюра. – И без ушек-то надоели, черти... Ну, может где в Африке и есть такие... Не знаю... Давайте пропустим их к едрене Фене! Что там дальше?...
     Лева вписал в клеточку слово “кролик” и поехал дальше.
    – Девять по вертикали... Существо простейшее и обыкновенное. Пять букв.
    – Корова, – серьезно сказала тетя Нюра.
    На этот раз Лева просто кивнул и вписал в клеточку слово “амеба”, а Ирка зажала пальцами нос.
    – Теперь... Сын Ноя, – зачитал Лева. – Три буквы.
    – Хам! – сказал Костя.
    Лева собрался было вписать Хама, но я вспомнила, что у Ноя, кажется, был еще один сын на три буквы.
    – Подождите, – сказала я. – По-моему, у него еще и Сим был. Тоже три буквы.
    – Так что же мне писать? – спросил Лева. – Или пропустить пока? Здесь пока нет никаких зацепок.
    – Пиши “Хам”! – сказала Ирка. – Конечно, Хам! Нам это ближе.
    Левушка вписал “Хама”.
    – Десять по вертикали, – продолжал он. – “Часть вашего тела, вызывающая у ближних чувство доверия к вам”.
    – Любовь? – спросила тетя Нюра неуверенно и потерла пальцем свою переносицу. – Подходит?
    Но на этой “части тела” мы и сами застопорились и решили пропустить.
    – Двенадцать по вертикали, – сказал Левушка. – Три буквы. Первая – “д”...
    – Дуб! – молниеносно откликнулась тетя Нюра.
    – Подождите, – остановил ее Лева. – Ведь я еще не прочитал, что это такое!...
    – Так читай, что же ты! – сказала тетя Нюра.
    – Повесть Тургенева, – сформулировал Левушка и вписал слово “Дым”.
    – Далее... – Лева вперился в газету и вдруг побледнел. – Тринадцать по горизонтали. Древнегреческое божество. Коварный мальчик с луком и стрелами...
    Он отпихнул от себя газету, а тетя Нюра неожиданно сказала:
    – А-а!... А вот этого я знаю! Его зовут Кубидон!
    Мы все ошеломленно переглянулись, а у Ирки из рук выпала колода.
    – Откуда вы знаете? – спросила я.
    – Ну как же мне его не знать, – сказала тетя Нюра, – раз он на меня обратил такое большое впечатление!
    – Большое впечатление? – переспросил Димка. – И где же он это сделал? Ну... где он обратил на вас...
    – Да у Мишки-глупого, – призналась тетя Нюра. – В тот раз, как я к нему молоко заносила. Он еще хвастался, мол, вон какую фигуру приобрел! Фигура, и верно, хороша! Вылитый мой Борька покойный в девках! Красивый парнина! Фигуристый! Ноги толстые! Кавадратненький! Румяный, кудрявый! Как яблочко!
    – Кудрявый, как яблочко? – растерянно переспросил Димка. – Значит, вы уверены, что у Мишки-глупого есть такой мальчик?
    – Есть! – заверила нас тетя Нюра. – И чего у него там только нет!
    Вспомнив о том, как мы опростоволосились с Купидоном Пономаревых, я решила подстраховаться и спросила:
    – А Купидон этот у Мишки нарисованный? Или... объемный?
    – Зачем нарисованный? – обиделась тетя Нюра. – Я же говорю – хорошая вещь, настоящая. Объем есть. Ножки стоят на дощечке, на дощечке написано “Кубидон”. Можно в руки брать. Если Мишка, конечно, разрешит. Но это вряд! Он ведь с дуринкою малец! Право слово, с дуриною! Ведь он дрожит над этими фигурами, как... Ей богу, как курица над своими яйцами!
    – И давно этот мальчик у Мишки стоит? – спросила Нина, у которой чашки на подносе так и дребезжали от волнения.
    – Дня два тому еще был, – сказала тетя Нюра.
    – А раньше?
    – Раньше? – призадумалась Нюра. – Ну... примерно с год назад мне Мишка первый раз свои яйца показал. Я, помню, как раз ему молоко принесла. Так он, говорю, бахвалился, мол, вон какие яйца- то!
    После этого заявления все мы, мягко говоря, опупели. И посмотрели на тетю Нюру, мягко говоря, с недоверием. Может, она тоже... того... Спятила, а? Примерно с год назад.
    – Ма-а-ам! – заскулила вдруг Ленка. – Мам, я спать хочу! Давайте уже спать!
    Тут и тетя Нюра засуетилась, вспомнив, что у нее еще Сашка не уложен, и начала собираться вон.
    – Ой, пойду! – сказала она. – Нам тоже дитя укладывать. А вы газетку пока себе оставьте. В следующую пятницу я зайду – и дорешаем! Мы с Маланьей всегда долго решали! И какие охламоны их составляют?... Ничего не сходится! Ну, до свиданьица! – сказала тетя Нюра и поспешно удалилась.
    – Мам!... – начала было снова канючить Ленка, но Нина на этот раз ее пресекла.
    – Цыц! – прикрикнула она. – Погоди ты! Потерпи! Скоро будем ложиться!... Ну что? – обратилась она к нам. – Что вы обо всем этом думаете?
    Но мы даже не знали, что и думать! И с чего начать? Мало того, что целых три версии ожидали наших действий, а тут еще так некстати возникла проблема конфликта с Левушкой... И эти еще, пардон, Мишкины яйца какие- то...
    Первое предложение внес сам Лева.
    – Вот что, – сказал он. – Леночка права. Давайте ляжем спать. Утро вечера мудренее. А завтра... О Боже...
    И Лева застонал. Было ясно, что он многое бы отдал, чтобы завтра в этом притоне вовсе не наступило!

    Новое утро началось с шумного появления дяди Эдика. Он ворвался в комнату, когда мы уже допивали свой чай, с мелодраматическим криком: “Убийцы!”
    – Убийцы!!!... Убийцы!!!... Отравители!... – кричал он, гневным перстом указуя на всех нас.
    – Ничего страшного, – спокойно прокомментировал Коля. – Он, наверное, какую-нибудь “Травиату” репетирует. Или... Вы что, всерьез думаете, что вас вчера кто-то отравил?
    – Да! Да!!... – затряс головой дядя Эдик. – Меня пытались! О небо!... Пытались отравить!
    – Да перестаньте вы вопить! – не выдержала Ирка. – Что вы все время пафосы устраиваете? Да у него мания преследования, заметили?... Вечно он какую-то ерунду порет!
    – Ерунду?! – возмутился дядя Эдик. – Моя жизнь, по вашему, ерунда?! Ну конечно! Я знал! Я чувствовал! Ясно, что я здесь кому-то очень мешаю!... Но я вас разоблачу, злодеи... Вот! У меня есть улика... Улика!
    И он потряс рукой, в которой был, очевидно, зажат изобличающий нас документ.
    – Циничный злодей даже не удосужился замести следы... – задыхался дядя Эдик. – И я нашел! Я нашел это вчера прямо на кухне, у самовара!... Убийцы...
    И дядя швырнул на стол, как в лицо перчатку, скомканную бумажку – вещественное доказательство задуманного злодеяния.
    Димка осторожно развернул бумажку, но она оказалась небольшим пакетиком, на котором бабушкиной рукой была сделана трогательная надпись: “От мышек”.
    – Мышьяк?! – ужаснулась Нина.
    – Да нет, – засомневался Костя. – Скорее всего, зоокумарин какой- нибудь...
    – Это не я! – сразу подстраховалась Леночка и тут же добавила: – Надо же... Мне это как-то в голову не пришло...
    – Я – вне подозрений! – тут же заявила Ирка.
    – Это почему же? – спросил дядя Эдик.
    – А вы вспомните! – защищалась Ирка. – Меня саму еще совсем недавно пытались отравить мухой, похожей на вас!
    – А я, – сказал Лева, – был вчера так же расстроен, как и вы, а значит...
    – Ничего не значит, – возразила Ирка. – Где гарантия, что вы не симулировали? Мне, например, известно, что вы даже на речку бегали... Тоже мне, отравленник...
    – Да я... – растерялся Лев. – Я... Вы...
    Видно, Ирка его хорошенько сумела запугать, и теперь Леве можно было спокойно класть пальцы в рот, и ничего не будет, поэтому его возражения дальше местоимений не пошли.
    – Дядя Эдик, – вмешалась Нина. – Что у вас за привычка возводить на всех напраслину? Вы, чего доброго, еще Леночку во всем обвините! А дело, может быть, и не в злодействе вовсе. Может, вы просто съели что-нибудь не то.
    – Правильно, – согласилась Ирка. – Может, вы просто яиц объелись!
    – Яиц? – притих и задумался дядя. – Да нет, вчера я ни одного яйца не съел...
    – Вы не можете этого утверждать, – возразила Ирка. – Ведь яйца несут не только куры...
    – А кто еще? – удивился дядя.
    – Их еще и шпонки откладывают, между прочим, – ответила Ирка.
    Дядя Эдик схватился за горло.
    – Ирочка... – тошнотно выдавил он. – Умоляю... У вас очень жестокие шутки, Ирочка!... Злые шутки!
    – Постойте, – сказал вдруг Димка, который догадался сунуть нос в пакетик из-под яда. – Гляньте-ка... Здесь никакого порошка никогда не было и нет! Тут какая-то шерсть лежит противная...
    И в доказательство своих слов он вытащил двумя пальцами из пакетика и показал всем нам клок скомканной пегой шерсти.
    – Ах... Боже мой! – воскликнула Нина. – Ну конечно!... Все ясно! Это шерстка Дружбана! Бабушка время от времени ею пользовалась.
    – Для чего? – удивилась Ирка. – Колдовала что ли? Или ноги свои больные обкладывала?
    – Да нет, – отмахнулась Нина. – Она ее использовала от мышек! Если в доме собачью шерсть сжечь, это отпугивает мышей.
    – Надо же! – сказал Костя. – А я и не знал...
    – Вот видите, дядя! – продолжала Нина. – Никто не собирался вас травить!
    – Да, дядя Эдик, – согласился Коля. – Что-то вы слишком уж подозрительны стали в последнее время. Смех да и только!
    Пристыженный и успокоившийся дядя сел, наконец, за стол и виновато обвел нас болезненным взглядом. Было видно, что он находится в состоянии жестокого похмельного синдрома.
    – Ну, как вы тут... без меня? – робко спросил он.
    – Вы пропустили много интересного! – сообщила я. – Предлагаю вам сосредоточиться и выслушать нас очень внимательно.
    – Хорошо, – кивнул дядя, но тут же поморщился от этого телодвижения. – Только... Ниночка... Золотце... Не найдется ли у нас чего-нибудь от головной боли, а?
    Нина взглянула на него с укоризной.
    – Честно говоря, дядя Эдик, – строго сказала она, – вы сами у нас... порядочная головная боль!
    – Никакой он не порядочный, – пробубнила из своего угла Ленка. – Он матом ругается! Я сама слышала.
    – Неужели вам не совестно?! – продолжала отчитывать дядю Нина. – Ночь провели у Пономаревых!!!
    – Ну и что же?... – растерянно пробормотал дядя Эдик. – Это вполне приличный дом! Ежели бы под забором... Другое дело.
    – Только этого не хватало! – Нина чувствовала себя на коне. – А еще артист! Стыдно!
    Тем не менее она принесла из кухни полбутылки водки, граненый стакан и банку с солеными огурчиками. Когда стакан был наполнен наполовину, взгляд дяди заметно потеплел. Он сделал богатырский глоток “родименькой” и почувствовал себя готовым разгадывать любые тайны вселенной.
    – Ну что же? – крякнул он бодренько, понюхав свой рукав и закусив душистым огурчиком. – Рассказывайтя-м-ням-ням!
    И мы изложили дяде все сногсшибательные новости вчерашнего дня. Попутно обсудили и новую проблему – Купидона Мишки- глупого.
    – С этим Купидоном все очень странно, – заметил Костя.
    – Вот именно, – поддакнул Коля. – Откуда он вообще у Мишки взялся?
    – Наверно, он его нашел, – предположил Димка. – Ведь эти дурачки где только не ошиваются! Мы ищем клад целенаправленно, а он случайно наткнулся! Ведь не зря же говорят, что дуракам всегда везет...
    – Да, но если именно Мишка нашел нашего мальчика... – вступил в разговор дядя Эдик.
    – Значит Купидон уже не является кладом, а является Мишкиной собственностью, – как специалист заявил Левушка.
    – И наши проценты достанутся этому дураку! – подхватила Ирка.
    – Но не можем же мы, в самом деле, у Мишки его украсть, – сказала Нина. – Грех!... У дурачка- то!
    – Значит мы должны заявить на золотого мальчишку свои права! – не унималась Ирка. – У нас есть доказательство – завещание бабушки!
    – Завещание не заверено, – напомнил Лева.
    – Да и вообще, – заметил Коля. – Все равно нам никакие права не помогут. Купидон государственный. Мишка его нашел. И даже если мы раструбим о своих правах на весь свет, получится только одно – Купидона вернут нашей родине, а Мишке выплатят проценты.
    От таких чудовищных перспектив мы все надолго пригорюнились.
    – Вот что, – наконец сказала я. – Не будем раньше времени вешать нос. Сначала на этого кудрявого, румяного красавца нужно взглянуть. Сколько раз мы уже обжигались на этих Амурчиках! Может быть, Мишкин Купидон и не золотой вовсе, а... серебряный!
    Итак, мы решили оставить вопрос о Купидоне Мишки-глупого открытым до выяснения истинной ценности имеющейся у него скульптуры, и перешли к другим проблемам. Тут уж я предусмотрительно выпроводила впечатлительного Левушку на колодец за водой, так как речь зашла о “Доярке с коромыслом” и о взломе сельсовета.
    Если честно, то идея взлома мне тоже была совсем не по душе, и в этом я была с Левушкой совершенно солидарна. Не то чтобы я считала эту доярку не весть какой ценностью... Вовсе нет. Просто вламываться в чужой дом – это было не в моих принципах. Поэтому я, как могла, попыталась предотвратить преступные намерения моей родни.
    – Что касается взлома, – сказала я. – Понятия не имею, как нам эту доярку выкрасть. Вчера в сельсовете я обратила внимание на входную дверь и могу сказать точно – сельсовета нам не взять. Дверь, ведущая в здание, закрывается на три мощные личины. Ведь там еще и магазин находится. А эти коммерсанты ни за что не дадут себя ограбить, уж вы будьте покойны!... Так что... Не знаю... Разве что снова придумать какую-нибудь хитрость. А взломать – нет. Невозможно!
    Мы задумались.
    Но через минуту мы вдруг услышали какой-то странный галдежь, доносящийся с улицы. Мимо наших открытых окон по дороге в сторону центра деревни, сбившись в беспокойную кучку, быстро протопали председатель садоводческого общества “Яблонька” дядя Гриша Щиборщ, местный участковый милиционер дядя Кузя, тетя Дуня Кафтанова и продавщица недавно упомянутого мною магазина. Они возбужденно о чем-то говорили, темпераментно жестикулировали – в общем, были чем-то очень взволнованы.
    Все мы высунулись из окошек и увидели, как к дому, литрами расплескивая воду на дорогу, бежит такой же взволнованный Левушка. Увидев нас торчащими в окошках, Левушка остановился, бросил ведра и, не входя в дом, сообщил нам потрясающую новость:
    – Сельсовет ограбили!
    Честно говоря, опупевать в последнее время у нас уже вошло в привычку. Так что, следуя привычке, мы и на этот раз опупели. А что нам оставалось делать?
    – Как же так?... – пролепетала Нина и укоризненно взглянула на меня. – Машенька... Ты же сказала, что это невозможно!
    – Вот блин! – только и сумела я сказать в свое оправдание.
    – Что там украли? – начал допытываться дядя у Левушки.
    Но этот балбес как следует ничего не разузнал!
    – Не знаю, – ответил он, пожимая плечами. – Вы же видели – власти пошли разбираться.
    – Нас кто-то обскакал! – злобно прорычала Ирка. – Вот гады! Вот гниды! Кто это сделал?!
    Но Лева опять только пожал плечами.
    – Да почем ты знаешь, что украли именно нашу статую? – одернул ее Димка. – Кому она нужна, кроме нас?
    – Гиене, вот кому! – тявкнула Ирка. – Гиене конкуренции! Вы видели в этой компании Кафтаниху? Что, если она и есть подозреваемая?
    – Ну да там! – засомневался Димка. – Скорее всего, она сама кого-нибудь подозревает. Например, ветеринара. Всё Эркюля Пуаро из себя корчит! Пошла, небось, улики собирать!
    – Мне кажется, обчистили магазин, а не контору, – сказала я. – Вчера туда как раз новый товар завезли.
    – Надо все как следует разузнать, – сказала Ирка. – Может, Леночка сбегает к сельсовету?
    Ленка выползла из кухни, тщательно пережевывая кусок бублика с маком.
    – Не надо ввязывать в это дело ребенка, – не разрешила Нина. – Да и надобности нет. Вы только в окошко поглядывайте. Как только Кафтаниха мимо пойдет, так ее за бока! Она сама нам все расскажет.
    От волнения дядя Эдик еще разок хорошенько приложился к стаканчику.
    – А пока, – сказал он, на этот раз крякнув два раза, но ничем не закусив и не занюхав, – не будем терять времени даром и рассмотрим другие версии. Сейчас... Я только план достану... С ним как-то сподручнее...
    Он поднялся из-за стола и начал искать план в верхнем ящике комода под носовыми платками, куда собственноручно положил его еще вчера днем. Однако его поиски что-то затянулись.
    – Нет! – наконец вскричал он и захохотал, как оперный герой, впадающий в безумие. – Нету!!! След простыл!
    Он бросился в нас шизофреническим взглядом.
    – Что это значит, скажите мне на милость?! – зашелся он. – Нет... Это не дом, это змеюшник какой-то! Где он?!... Где план?!... Отвечайте мне!
    Никто не отвечал.
    – Не переживайте, – попытался успокоить разошедшегося дядюшку Костя. – Если разобраться... Потеря не так уж и велика. Все мы уже наизусть выучили дедушкину картинку...
    – И все же... – сказала Нина. – Куда он мог запропаститься?
    – И вообще, – добавил Димка, – это же исторический документ...
    – Но главное не это! – продолжал дядя Эдик, явно изображая из себя эпилептика. – Это странное исчезновение... Лично меня оно настораживает и очень пугает. Да, да, пугает! Оно красноречиво говорит о том, что в наших рядах появился злоумышленник! Затесалась паршивая овца!
    – Сам ты овец! – вдруг обиженно выпалила Леночка и взглянула на Нину, ища у нее поддержки. – Почему он всех баранами обзывает?!
    Нина только всплеснула руками.
    – Опять... – вздохнула она обречённо. – Опять ты?!... Твоя работа?! Ну что ты за ребенок такой! Не успели отвернуться – готово дело! – новый сюрприз!
    Дядя Эдик с негодованием уставился на докучливое дитя.
    – Ну разумеется! – воскликнул он. – Этого следовало ожидать!... Этот ребенок сведет меня в могилу!... Что?... Что я тебе сделал плохого, жестокое созданье?!
    – Я вовсе не со зла, – попробовала оправдаться Леночка. – Я просто так... По приколу. Чтобы смешнее было!
    Дядя Эдик снова захохотал, а Леночка, приняв дядюшкин смех за знак примирения, тут же к нему присоединилась. Таким образом, лошадей в нашем полку прибыло.
    – Куда ты его спрятала? – пресекла их нездоровое веселье Нина. – Говори, хабалка ты эдакая!
    – В землю закопала, – ответила Леночка, опять надувшись, как спасательный тюфяк.
    – А надпись написала? – спросила Ирка ехидно.
    – Идем! Покажешь, куда ты его закопала, – Коля схватил дочку за руку и поволок из дома.
    Но Леночка начала упираться ногами и извиваться как угорь.
    – Нет... Нет! Нет!!! – закричала она.
    – Не покажешь?! – угрожающе зашипел ее папаша. – А ремня хорошего ты не хочешь?!
    – Нет!... Я покажу... Не тащите меня, люди... Я во всем признаюсь, клянусь моей бедной мамочкой... Он тут, прямо в доме зарыт!
    – В доме?!
    – Да. Вон там!
    И Леночка указала на кадушку возле оттоманки, в которой стояла бабушкина китайская роза.
    План благополучно откопали, а заодно очень кстати вспомнили о несчастном цветке. Его не поливали со дня бабушкиной смерти, и он уже почти зачах. Впрочем, не исключено, что на него также дурно влияла зловонная энергетика дяди Эдика.
    Последний до сих пор продолжал поносить нашего маленького массовика-затейника, все еще полный злопыхательства и патетики.
    – Не бери, слышишь?!... Никогда не бери в руки чужие вещи! – грозно внушал он Леночке.
    – Да ладно уже! – раздраженно сказала Нина. – Подумаешь... Ребенок просто пошутил...
    – Пошутил? – кипел дядя Эдик. – Все начинается с малого. Сегодня –невинная шутка, а завтра... Кто знает, что завтра отмочет это невинное дитя!
    – Не бойтесь, – откликнулась Леночка обиженно и сердито взглянула на дядю. – Больше я никого не замочу!...
    – Что- что?!...
    Дядя Эдик остолбенел и покрылся белыми пятнами, так как до этого был уже довольно розовым.
    – Ты сказала... Не замочу никого... больше... Больше никого?!... Значит... А ты что же, уже пыталась... Кого-то... Конечно же, меня... Я знал! Я ведь говорил! Конечно, меня! Не правда ли?!
    – Да, дядя Эдик, – кивнула Леночка правдиво и серьезно. – Это правда. Я пыталась вас отравить, – она шмыгнула носом и разочарованно добавила. – Но вы почему-то не отравились. Вот так сюрприз.
    Дядя Эдик окаменел.
    – Лена!!! – закричала Нина. – Что ты говоришь! Опомнись! Как это... отравить!!! Как?... Когда?... О боже...
    – Сегодня, – ответила Леночка. – Недавно. Когда вы все в окошке торчали, как сливы в этой... Я влила в дядину опохмелку немного солёной кислоты. Совсем немного!... Просто по приколу! Для смеха.
    – А-а-а-а!!! – дядя Эдик издал такой страшный клич, какого отродясь даже в оперных театрах не слыхивали, а затем схватился за живот, как будто в его кишки пырнули бутафорским кинжалом, и рухнул замертво, впрочем, успев-таки досеменить до дивана, где и забился в предсмертных конвульсиях.
    – Вызовите врача! – панически выкрикнул Лева и тут же смущенно прикрыл рот ладошкой. А может, его затошнило. Что касается отравлений, он вечно солидарен с дядей Эдиком.
    Димка бросился за доктором Пономаревым, а Ирка к дивану – щупать рыжие запястья дяди Эдика и царапать длинными ногтями его безжизненные вежды, дабы услышать последние удары его пульса и проверить, как дядя реагирует на солнечный свет, бьющий в окошко.
    – Какая кислота?! Отвечай! – тряс Леночку за плечи бледный Коля. – Отвечай!
    – Солёная.
    – Лимонная? – с надеждой и дрожью в голосе спрашивала Нина.
    – Нет. Солёная. Которой ты дома раковину чистишь.
    – Щавелевая?!
    – Нет. Солёная.
    – Соляная! – догадался вдруг Костя. – Соляная кислота.
    Все содрогнулись, а дядя Эдик испустил свой последний членораздирающий вопль.
    – Да, – подтвердила Леночка. – Соляная. Но я... просто так... Чтобы смешнее было...
    Костя озадаченно взглянул на коченеющего дядю Эдика и спросил у Леночки:
    – Где ты ее взяла, эту кислоту?
    – Там, в кухне... – пролепетала испуганная Лукреция. – На полочке. В бутылочке.
    Нина бросилась в кухню и через секунду вернулась с бутылкой, на которой было написано: “Соляная кислота. Убивает на месте. Берегите руки. И вообще берегите здоровье”.
    – Эта?! – вскричала Нина. – Эта бутылка?!
    Ее подбородки и губы испуганно дрожали.
    – Да, – подтвердила Ленка тоже чуть не плача. – Эта.
    – Дайте-ка мне, – сказал Костя и взял в руки опасную бутыль.
    Все замерли, как будто он держал зловещую мину.
    Костя осторожно вынул пробку и еще осторожнее втянул ноздрями воздух возле бутылочного горлышка. Затем он поднес бутылку уже к самому носу и удивленно вскинул брови. Все напряженно ждали результатов этой экспертизы.
    – Ну что? – нетерпеливо спросила Нина.
    Костя взглянул на собравшихся, а потом на дядю Эдика, который уже самостоятельно, без Иркиной помощи, приподнял свои веки. Газетчик откашлялся и наконец сделал заключение:
    – Пахнет исключительно водкой, – сказал он и добавил, обращаясь к пострадавшему: – Можно воскресать, дядя Эдик!
    – Что?!... Водка?!... Ну и ну...
    Послышался смех моей оттаявшей родни.
    – Ясно! – засмеялась Ирка и фамильярно щелкнула дядю Эдика по лбу. – Бабушкина заначка!
    И тут на всех напала такая ржачка (впрочем, несколько истерическая, учитывая пережитое), что я подумала, что все мы родились в конюшнях, не иначе... Впрочем, Леночка и дядя Эдик так и остались фаворитами – эти двое веселились пуще всех. Но под занавес дядя Эдик все же заметил:
    – И все-таки... Уф-ф!... Пока в этом доме водится Леночка... Я за безопасность наших жизней не ручаюсь!... Нет!
    – Да уж, – выговорил Коля. – Киндер у нас... с сюрпризами!
    – Это точно! – усмехнулся Костя. – Славная малышка! Просто... ховайся в ботвинью!
    – Ну что вы! – возразила счастливая мать. – Леночка больше так не будет... Верно? Скажи, Леночка, ты ведь больше не будешь?...
    – Конечно нет! Не хочу! – с веселой готовностью ответило невинное дитя. – Ведь в доме больше не осталось никакого яда!
    (Следует немая сцена умеренной остолбенелости).

    Посл е инвентаризации, которую провела на кухне комиссия в составе Нины, Ирки и меня, у бабушки была обнаружена преизрядная заначка спиртного, причем в ассортименте и под разными наименованиями. И мы отдали должное бабушкиной фантазии – надписи на самодеятельных бутылочных ярлыках и этикетках были весьма разнообразны, как то: “Святая вода. Пить натощак и на трезвую голову”, “Настойка из мухоморов (для растирания моих бедных больных ног”), “Жидкость для разжигания примусов (от озноба)” и так далее. Две бутылки были особенно примечательны. На одной из них было написано: “Уксусная есенция”. Однако, к этой невинной надписи ниже была сделана приписка, которая выдавала бабушку с головой, так как явно предназначалась для того, чтобы эту “есенцию” отличать от настоящей, – “Пить на трезвую голову”. Это эссенцию-то! Однако!... Вторая бутылка называлась “Керосин особый. Для апетиту!”, и в ней была обнаружена мутноватая жидкость, которую мужчины единодушно признали произведением местного самогонного магната Феклы Самоваровны. Да!... Бабушка, как видно, всерьез была обеспокоена своим аппетитом!
    – Ладно! – подвела итог Нина, сортируя спиртное. – Зато не надо будет на поминки водку покупать. Вон тут сколько этого добра!
    – Внимание!!! – вдруг заорал из комнаты Димка, дежуривший у окошка. – Кафтаниха идет! Нина, хватай ее за бока!
    Но хватать тетю Дуню за бока не было никакой необходимости. Ее, видимо, так и распирало от полученной в сельсовете информации, поэтому она вполне самостоятельно и даже добровольно вошла в наш дом и, сотрясая ветхие половицы, прошла к столу.
    – А здрасусе! – сказала она по обыкновению. – Ну и дела творятся! Слыхали? Криминальная история! Сельсовет ограбили!
    – Слыхать-то слыхали, да не очень-то много, – призналась Нина. – Садитесь, тетя Дуня, и расскажите-ка нам поподробнее. Что там украли-то?
    – Да яйца украли! – ответила тетя Дуня.
    – Яйца?! – воскликнули мы хором. Опять какие-то яйца!...
    – И всё? – решила уточнить Ирка. – Больше ничего?
    – Абсолютно ничего! – ответила Кафтаниха. – Поэтому с этим делом все ясно. Вы согласны?
    Но мы были не столь талантливыми сыщиками, как тетя Дуня.
    – Значит еще кто-то, кроме дяди Эдика, нынче яиц обожрался! – сказала Ирка. – Или все-таки... Эй, признавайтесь, дядя! Это вы шоп грабанули?
    Дядя Эдик сердито зыркнул на нее, но промолчал.
    – Следовательно, – сказала я, внося свою лепту в дедуктивный метод расследования этого дела, – надо искать человека, у которого в организме катастрофически не хватает белков!
    – И желтков! – серьезно добавила Ниночка.
    – Какие там желтки! – презрительно и авторитетно пробасила Кафтаниха. – Вы думаете, какие яички-то украли? Простые?
    – А какие же?... Золотые? – подозрительно спросила Ирка.
    – Не золотые, а шоколадные! – сказала тетя Дуня. – Ну теи, что с сюрпризами внутри! Детская забава!
    – Киндер-сюрпризы?! – удивился Димка.
    – Точно, они самые, – кивнула Кафтаниха. – С сюрпризами!
    – Господи... – сказал Коля. – И кто же это...
    – Знамо дело кто! – уверенно ответила Кафтаниха. – Мишка-глупой их спёр! Вот ведь шельмец! И на что надеялся дурак? Ведь всей деревне про евонные яйца известно!
    – Да зачем они ему?! – спросила Нина.
    – Поди узнай! – ответила Кафтаниха. – На то он и дурачок, чтобы дурью маяться, дурака да чукчу валять! Зачем... Фигурки собирает! Мания у него такая злостная. Целая коллекция у него этих сюрпризов. Шоколадной скорлупкой он лакомиться любит. Фантики копит. А фигурки на комод ставит. Разные у него фигурки! Машинки, зверушки, человечки потешные... Ну что же... Дурацкое дело нехитрое!... И детишки за ним табуном ходят. У Мишки если вдруг какие одинаковые фигурки заводятся, так он обмен совершает с ребятишками. Вот так- то!
    – Что же теперь, арестуют его? – спросил дядя Эдик.
    – О-ой! – махнула рукой тетя Дуня. – Да какой с дурака спрос?... Ничего ему не доспеется! Хотели было у него яйца просто обратно конфисковать. Пришли – а он уж их с десяток раскундрыкал! Скорлупу слузгал, фигурки по местам расставил... А все остальные спрятал кудай-то, а куда – молчок! Молчит, хоть ты его тресни!... Ну да что уж там... Спишут уж как-нибудь сюрпризы эти.
    – Вот вы говорите, – вмешался Коля, – что дурацкое дело нехитрое... А как же ему в сельсовет-то удалось проникнуть, а?
    – Через чердак влез, – ответила Кафтаниха. – Там окошко было не заделано. С чердака в предбанник лесенка спускается. А на двери магазина один замочек- замухрышечка и висел! Мишке сорвать его – раз плюнуть. Сила есть – ума не надо. Но теперь – все! На окошко сегодня же решетку поставят. Теперь – ау!
    Я почувствовала себя полной дурой. Ведь только что я говорила, что в сельсовет проникнуть совершенно невозможно. А выходит, что Мишка-глупой догадался, как это сделать. А вот я – умница- на-попе-пуговица – не дотюнькала! И я поняла, что теперь должна во что бы то ни стало реабилитировать себя в глазах своих сотоварищей, придумав какую-нибудь хитрость, чтобы раздобыть-таки проклятую доярку!
    Тем временем тетя Дуня все стреляла глазами в сторону дяди Эдика.
    – А вы, никак, живы? – наконец спросила она у него.
    Дядя только вылупился на нее, как будто его пытались удавить, и вяло вымолвил:
    – Чудом... остался.
    – Ну и слава Богу! – разочарованно произнесла Кафтаниха и поднялась. – Ладно, пойду я!
    Кафтаниха опять поколебала наши половицы и удалилась восвояси.
    – Вот так киндер-сюрприз! – сказал Димка, как только за ней закрылась дверь. – Значит, Купидон Мишки- глупого – это всего лишь фигурка, которая и выеденного яйца-то не стоит...
    Тут я решилась выступить:
    – Ну и слава Богу! – повторила я вслед за тетей Дуней. – Хорошо, что эта версия провалилась. С дураками связываться опасно. Лично я их очень боюсь!...
    И я покосилась на Костю. Он только беззвучно рассмеялся.
    – Но у меня возникла одна идея! – продолжала я. – Это насчет доярки. Успокойся, Левушка! Почти ничего противозаконного! Слушайте... Когда тетя Дуня упомянула одинаковые фигурки Мишки-глупого, которые он потом обменивает, меня вдруг осенило! Что, если нашу доярку незаметно как-нибудь заменить такой же, но фальшивой?! А?!
    – Фальшивой? – переспросил Коля. – Доярка в сельсовете и так уж... фальшивей некуда... Где же мы возьмем еще более фальшивую?
    – Где возьмем? – удивилась я. – Очень просто! Ее сделаешь ты, Коля!
    – Я?!
    – А что? Ведь ты художник! Что тебе стоит вылепить ее с натуры? Ведь ты на подобных копиях уже собаку съел! Ну?!...
    – Да, но... – замялся Коля. – Я только... в основном... рисунки всякие. Лепить я никогда не пробовал.
    – Отличная идея, Манечка! – поддержал меня газетчик. – Просто гениальная идея! Коля, вся надежда только на вас.
    Все согласились с газетчиком, что идея гениальная.
    – Ну... Думаю, у меня должно получиться, – уже более уверенно произнес Коля.
    – Конечно, получится! – уверила его я. – И таким образом, у тебя всегда будет доступ к оригиналу. Ведь тебе эту доярку нужно всегда держать перед глазами. Представляешь, какие это дает возможности! А потом, когда подделка будет готова, мы поменяем их местами, и все! Никто и не заметит! Лева, надеюсь, этот план тебя не шокирует? В конце концов, это просто равноценный обмен. Ведь там не Роден, как я уже однажды заметила... Дрянь меняем на дрянь! Ой... Извини, Коленька...
    Но на Коленьку, видать, уже муза откуда-то сверху налетела, и он не заметил моего бестактного замечания.
     – Та-ак... – сказал он. – А из чего же я лепить-то буду?
    – Из глины! – уверенно ответила я.
    – Да, но где я ее возьму?
    – В овраге! – подсказал Костя. – В овраге, который за картофельным полем пролегает. Глины там на целый полк доярок хватит. Ручаюсь. Можете посмотреть на мои ботинки – глина отличная!
    Таким образом Коля был командирован в овраг за глиной.
    Однако, у нас оставалась еще одна версия – куриная усадьба Петуха.
    – Мне кажется, – сказал Димка, – что статуя статуей... На лепку доярки у Коли уйдет время. Но нам-то ведь тоже надо что-то делать! Не сидеть же сложа руки. Предлагаю отправить к Петуху разведчиков.
    – Правильно, – сказала Ирка. – Надо хотя бы разнюхать, что там почем. Что это за усадьба? Можно ли на ее территорию проникнуть? И что там – в правом верхнем углу?...
    – Хорошо, – сказал Димка. – Пойдем все вместе?
    – Ни в коем случае! – возразила я. – Дома надо оставить резерв. Что, если мы все вместе в какую-нибудь ловушку угодим? И спасти-то будет некому! А этот Петух на всякие пакости способен.
    – Вам с Костей туда ходить нельзя, – заметила Ирка. – Вы уже засветились. Надо отправить кого-нибудь, у кого рожа такая... ну...
    – Законопослушная, – подсказала я. – Значит, пойдет Левушка. На него никто и никогда не подумает, что он собирается курицу украсть. Верно?
    Все посмотрели на Левушку и согласились. Все, кроме дяди Эдика.
    – Я против! – сказал он. – В одиночку предлагаю на разведку не ходить. Во-первых, это опасно. Во-вторых, один человек может запросто скрыть ту информацию, которую сможет добыть... Нужна хотя бы пара людей. Ну... вы меня понимаете...
    Мы дядю прекрасно поняли.
    – Тогда пойдет еще и Нина, – сказала Ирка. – У нее внешность тоже... довольно вялая для налетчицы.
    – Ой нет! – испугалась Нина. – Можно я не пойду? Не забывайте – у меня дети малые! Если меня загребут – кто их прокормит?!
    – М-да, – согласилась Ирка. – Хоть у тебя и не дети, Ниночка, а только один ребенок, но если уж речь зашла о том, как бы его прокормить... В этом случае он стоит дюжины! Кто же тогда пойдет?
    – Я предлагаю пары составлять таким образом, – продолжал наш старший стратег, дядя Эдик, – чтобы в них исключалась общая заинтересованность в сокрытии информации. Скажем, семейные пары необходимо исключить. Надо распределяться примерно так: Ира работает в паре с Колей, Нина – с Димой, Маша – с Костей, а я – с Левой. Итак, с Левой иду я. Ну что? Что вы на меня так смотрите? Неужели я похож на преступника?!
    Но мы и не думали возражать. Как ни странно, Левушка тоже не посмел отмазываться. Ведь это была только разведка. Ничего противозаконного!
    Мы посоветовали разведчикам идти к Петуху с пустыми руками, без всяких там корзинок и сачков.
    – Сделайте вид, что вы полевые цветы собираете, – подсказала Нина.
    Мы посмеялись этому, представив наших двух толстяков сентиментально нюхающими васильки с ромашками, и с Богом отправили их на разведку.

    Коля вернулся из похода в овраг с большим ведром, полным отличной глины, и был готов хоть сейчас идти в контору творить. Я решила составить ему компанию, и Коля вручил мне пачку старых газет, линейку, карандаш, а сам взял ведро с глиной, и мы отправились в сельсовет.
    Дядя Гриша Щиборщ отнесся к причуде самодеятельного художника если не с понимаем, то во всяком случае с сочувствием.
    – Ну что же... Если она вам так приглянулась... Лепите! – сказал он, бросив неприязненный взгляд на доярку. – Только вам здесь, наверное, тесновато будет... – добавил он, поглядев на нашу глину и окинув взглядом свой аккуратный кабинет. – Что, если вынести статую в предбанник? Там места больше, да и... вообще...
    Мы согласились, что в предбаннике Коле работать будет удобнее. Света там было достаточно, простора еще больше. Для Коли вынесли табурет, мы постелили на пол газеты и пошли за статуей.
    Дядя Гриша взял доярку под правую рученьку и обхватил ее другой рукой за талию. Коля взялся с другой стороны. Они осторожно подняли глиняную деву и стали потихоньку пробираться к выходу из кабинета. До самого порога у них все шло аккуратненько. Но тут случилось ужасное. Когда процессия миновала было порожек, отделяющий кабинет от предбанника, в дверях вдруг застряло коромысло доярки. Дядя Гриша попытался его высвободить, но тут у него, как говориться, хвост увяз – он зацепился брюками за ручку ведра с глиной, которое никто не удосужился отодвинуть подальше. Дядя Гриша подергал ногой... Но Коля попер вперед. Дядя Гриша колыхнулся... Статуя дрогнула... Покачнулась... И тут дядя Гриша потерял равновесие и, увлекая за собой бедного Колю, стремительно и беспомощно повалился в предбанник!
    Я захлопнула глаза и закрыла уши руками... Но все равно было очень громко! Я поняла, что вся композиция разрушилась – дядя Гриша и Коля грохнулись оземь, а вместе с ними и наш глиняный колосс, который моментально, конечно же, разлетелся на мелкие кусочки.
    Я открыла глаза и увидела, что дядя Гриша пытается вынуть ногу из ведра с глиной, а Коля барахтается в ворохе газет... Я быстро взглянула на то, что осталось от статуи... и тут!... Меня словно тоже об пол ударили!... В груде черепков я увидела нечто!...
    Я быстро сделала шаг вперед, торопливо наклонилась, подняла предмет и спрятала его за спину. Я прекрасно разглядела его. Это был небольшой, но довольно тяжелый алюминиевый жбанчик из-под молока с плотно закрытой крышкой. Итак, никакого мальчика внутри статуи не оказалось. Ну что же... Жбанчик – это тоже неплохая находка! Не правда ли?...
    От волнения у меня пересохли губы. Тем временем мужчины уже несколько пришли в себя и теперь растерянно смотрели на безобразные останки злосчастной доярки, которая наконец утратила свое коромысло. Да и вообще... она утратила даже человеческий облик.
    – Дядя Гриша... – прошептал Коля. – Что же это... Простите, ради Бога...
    – Брось! – раздраженно бросил председатель. – Я сам виноват! Надо было под ноги глядеть... Да и... – он немного помолчал, почмокал губами и добавил: – Да и черт с ней! Давно бы надо ее тюкнуть! Такой урод... Глаза бы мои не глядели... Тьфу!
    И он смачно плюнул на обломки.
    – А вот вы-то уж не обессудьте! – сказал он, обращаясь к нам. – Что без статуэтки-то остались... Да и на что вам сдалась эта хивря?... Барахло!... Одна труха!
     – Действительно, – согласился Коля, разочарованно рассматривая черепки, в которых для него так ничто и не блеснуло.
    – Коленька, – обратилась я к брату. – Подержи, пожалуйста, мой бидончик. А я тут пока быстренько все приберу. Дядя Гриша, где у вас веник и совок?

    – Опять неудача! – сокрушался Коля, когда мы поплюхали домой. – А я так надеялся на эту версию... Я был почти уверен, что там, внутри, обязательно должно быть... А тут – хвать!... И опять ничего!
    – Так- таки и ничего? – сказала я, хитро и значительно взглянув на брата.
    Коля подозрительно посмотрел на меня и остановился.
    – А что, по-твоему, ты держишь сейчас в руках? – спросила я его, внутренне ликуя.
    Коля взглянул на жбанчик и чуть не выронил его из рук.
    – Ты хочешь сказать... – пробормотал он, вертя жбанчик в ладонях так, будто он жег ему руки.
    – Да, да! – подтвердила я. – Этот бидончик я нашла в груде глиняных осколков. Он был внутри доярки, понимаешь?!
    – Вот это да!... – пробормотал Коля и потрогал пальцем крышечку, которая была плотно прикручена к основанию горлышка рыболовной леской. – Вот так сюрприз!... Все-таки верно говорят – кто ищет, тот всегда найдет!

    Жбанчик вскрывали торжественно, когда все уже были в сборе.
    Он стоял на столе, и мы никак не решались подступиться к нему.
    – Надеюсь, это не бомба, – с опаской выговорила Нина, аккуратно обтерев жбанчик кухонным полотенцем.
    – Для чего бомбу замуровывать в статуе? – засомневался Коля. – Прячут обычно тайники. И я уверен, что это такой тайник и есть.
    – Да давайте же вскрывать! – нетерпеливо облизнулась Ирка. – Что вы кота за хвост тянете!
    Тут Коля смело шагнул вперед и начал разрезать ножом леску. Наконец, с небольшим усилием, ему удалось снять с бидончика крышку. Мы замерли. Коля осторожно заглянул внутрь.
    – Сверху, кажется, песок, – сказал он.
    – Золотой? – спросила Ирка.
    – Не похоже, – ответил Коля. – Обыкновенный речной песок.
    Все мы по очереди заглянули в бидон и убедились, что он прав. Бидон был заполнен песком.
    – Я думаю, – сказал Димка, – что бидон поместили в статую просто... для равновесия. Песок должен был создать центр тяжести, чтобы статуя не повалилась на бок из-за своего коромысла.
    – Давайте его все-таки перевернем, – предложил дядя Эдик. – Вдруг в песке что-нибудь спрятано.
    Мы расстелили на столе пару газет, и Коля осторожно начал сыпать на них песок из бидона. Мы, словно окоченевшие, стояли неподвижно и не отрываясь наблюдали за этой процедурой, пока Коля не вытряхнул из жбана весь песок. И вдруг мы заметили, как вместе с последними струйками песка из жбанчика выпало что- то... что-то еще!... Какая-то бумажка!
    Коля откопал бумажку, подул на нее и посмотрел на нас.
    – Может, это подсказка, где искать клад... – предположила наивная Ирка.
    – Скорее всего, это какой-нибудь исторический документ, – сказал Коля. – Ну, внимание!
    Он развернул бумагу и разложил ее на столе. На ней было что-то написано. Мы склонились над документом и прочитали следующее:

    “Эту статую сделал мастер из села Кобылкина Иван Яковлевич Чуфыркин в 1949 году в ознаменование высоких удоев молока этого года.”

    Я услышала только стоны.
    – Иван Яковлевич Чуфыркин... – пробормотала я.
    – Это же наш дедушка!!! – воскликнул Димка.
    – Мой папочка!! – громко всхлипнул дядя Эдик.
    После минуты молчания я, наконец, сказала:
    – Так вот откуда у тебя такой талант, Коленька. Оказывается, ты у нас в дедушку... художник!

    Теперь у нас оставалась только одна надежда – на усадьбу Петуха. После обеда мы выслушали доклад наших разведчиков.
    – Усадьба здоровая! – доложил дядя Эдик. – Стоит особняком, хуторком эдаким, возле березовой рощи. Вокруг участка – непроходимый забор из прочного горбыля. Сверху – колючая проволока. Но мы нашли-таки лазейку! Одна досточка в заборе хлипкая, отходит... Через нее можно внутрь попасть.
    – Но только не днем! – добавил Левушка. – И еще... Там есть собаки. Я слышал ужасный лай! Нам туда не попасть.
    – Сколько собак? – спросил Костя.
    – Не знаю, – как всегда ответил Лева. – Я только слышал страшный, злобный лай. Это бульдог лаял, никак не меньше.
    – Через дырку в заборе, – продолжал дядя Эдик, – мы увидели дом, большой сад, какие-то сараи позади. Но получше разглядеть не смогли. Надо туда еще разок сходить, но только ночью и с подмогой.
    – Много народу там проживает? – спросил Коля.
    – Не видели никого, – ответил дядя Эдик. – На вид – пустынное место. Но кур там – во множестве! Так и слышно кругом кукареканье да кудахтанье.
    – Нам необходимо попасть внутрь! – сказала я. – Надо хотя бы узнать, что же там находится – в правом верхнем углу. А вдруг там какое-нибудь строение стоит? Тогда и за лопату браться не стоит!
    – Кстати... Опять вопрос, – заметил Коля. – Почему дед закопал клад у этого Петуха на участке?
    – Может, у него там раньше краля жила? – предположила Ирка.
    – Не будем гадать об этом! – пресек пустопорожние разговоры дядя Эдик. – Возможно, что здесь тот же случай, что и с задворками Балябиных. Может быть, раньше вместо хутора Петуха на этом месте что-то другое было. Например, погост. Или еще что. Лично я не помню.
    – Ясно одно – на разведку идти надо! – решительно высказался Димка.
    – А как же собаки? – промямлил Лева.
    – Не волнуйся, собак можно обезвредить, – успокоила его я. – Нужно только взять с собой для них какое-нибудь лакомство. Мяса кусок или колбасу.
    – Отравленную колбасу? – уточнил дядя Эдик.
    – Ну зачем же отравленную? – возмутилась я. – Мы их только отвлечем. Не умерщвлять же бедных животных!
    – Хорошо, а как быть с людьми? – спросил Коля.
    – Нормальные люди, как правило, ночью спят, – справедливо заметила Ирка. – Будем надеяться, что там живут нормальные люди. Возьмем с собой фонарики, колбасу эту...
    – На всякий случай, надо какие-нибудь инструменты взять, – сказал Коля. – Лазейка лазейкой, а подстраховаться не помешает.
    – А кто пойдет в ночное? – резонно поинтересовался дядя Эдик.
    Мы решили оставить дома детей и стариков. Да и многодетную мать тоже трогать не стали. Сначала мужчины вообще хотели отправиться в поход совсем одни, без женщин, но я воспротивилась.
    – Так не пойдет! – сказала я. – Я ведь тоже могу пригодиться. Меня собаки любят. Так что, я буду отвлекать собак.
    – А я сама кого хошь покусаю! – подхватила Ирка. – Или рожу расцарапаю! Как хотите, а я иду с вами!
    Лева тоже не стал сопротивляться. Как будто предвидел свою судьбу... Он должен был показать нам лазейку в заборе, а потом стоять там на стрёме.
    Итак, остаток вечера мы употребили на подготовку к очередной операции.
    На этот раз мы экипировались без особых проблем – оделись по-спортивному, приготовили фонарики и спички. Коля рассовал по карманам кусачки, отвертки и другие инструменты, которые могли пригодиться в походе. Костя запасся веревками, Димка взял с собой два кухонных ножа, один из которых – для зарезывания и последующего разделывания свиней, а также рогатку. Левушка, который смертельно боялся собак, напялил на себя, во избежание покусаний его тела, толстую фуфайку дедушки с такими потрепанными рукавами, как будто в этой одежде многие годы натаскивали на людей здоровенных бульдогов с мертвой хваткой. Для пущей безопасности Нина героически отдала нам две упаковки супового набора для собак, и мы, наконец, присели на дорожку, чтобы подумать – все ли мы предусмотрели.
    – Если завтра к рассвету мы не вернемся... – начал было Коля, но Нина не дала ему развить эту страшную тему.
    – Господь с тобой!!! – замахала она руками и запричитала: – Что ты мне ужасы на ночь глядя рассказываешь! Как это не вернемся?! Уж будьте добры вернуться! А то смотри – никуда не пущу!
    Коля тут же успокоил жену, заверив ее, что с нами все будет в порядке.
    – Обещай, что ты будешь стоять на стрёме! – потребовала Нина. – У нас дети!
    Мы торжественно пообещали женщине, что на территорию усадьбы мы Колю ни за что не пустим. После этого, с кучей напутствий, нас наконец-то отпустили.

    Ночь была просто восхитительная. Для романтических свиданий, конечно, не очень... Зато для преступных замыслов – в самый раз. Ни звезд, ни луны – все небо заволокло тучами. Похоже, завтра можно было надеяться на долгожданный дождичек. Не видно было ни зги, поэтому мы почти не разговаривали, а только сосредоточенно смотрели под ноги, чтобы не сломать себе шею, угодив в какую-нибудь яму или споткнувшись о какую-нибудь колдобину.
    Всю дорогу надоедливый газетчик оказывал мне всяческую поддержку – то ручку подаст, то под локоток ухватит... В общем, доставал меня по-страшному!... Таким образом мы миновали поле и узкоколейку и наконец очутились на поляне возле березовой рощи. Коля достал из-за пазухи план.
    Все было на месте – далеко справа остались ферма и церковь, напротив нас вдалеке торчал поросший темными елями Кабаний Холм, слева начинался лесок, в котором мы недавно плутали с газетчиком, а чуть выше, ближе к реке, смутно мерцала белоснежными корпусами турбаза “Костер”. Прямо перед нами темным массивом разлеглась усадьба Петуха. Кругом стояла мертвая тишина. Даже куры, и те улеглись спать. Вернее, уселись.
    – Показывайте лазейку, – сказал Димка Леве. – А ты, Маша, готовь мясо.
    Мы тихонько подкрались к самому забору и засветили один фонарик. Левушка начал обнюхивать горбыль, двигаясь в восточном направлении. За ним следовали остальные. Я тоже осторожно пробиралась сзади, стараясь держаться поближе к забору. Фонарик тускло светился где-то впереди... И вдруг!... Я услышала над самым своим ухом чье- то тяжелое дыхание и в следующий миг почувствовала на своем лице какое- то влажное прикосновение... Потом еще! И еще!...
    Первым делом я, конечно, подумала на проклятого газетчика. Я затаила дыхание и готовый вырваться возглас гнева и изо всех сил напрягла зрение, чтобы моя оплеуха попала по назначению. Но тут я увидела, что одна доска в заборе, вдоль которого я пробиралась, отошла чуть в сторону, а из дырки торчит довольно доброжелательная и очень узкая морда шотландской овчарки!
    Овчарка, подышав еще немного мне в лицо, снова осклабилась и лизнула меня прямо в нос.
    – Ой! Привет, киска! – от неожиданности ляпнула я и тут же скормила собаке первую упаковку супового набора. Овчарка сразу же принялась за еду.
    – Эй! – шепотом позвала я остальных, которые в поисках лазейки успели уползти уже довольно далеко. – Идите назад! Я нашла лаз!
    Команда приблизилась ко мне, и Димка осветил фонариком дырку в заборе и жрущее животное. Левушка ахнул, а я его подколола:
    – Ужасный пес, правда? Ну и бульдог! Жуть!
    – Так... – сказал Коля. – С собакой, я вижу, все уже улажено. Кто останется на стреме?
    – Мы ведь обещали Нинке оставить Колю за пределами усадьбы, – напомнила Ира. – Вот пусть он и караулит.
    Лева на это даже не пикнул, хотя вначале сам претендовал на это тепленькое и безопасное местечко под солнцем. Но на этот раз он предпочел даже нарушить частные владения, только бы не оставаться наедине с собакой.
    Коля занял позицию у лаза, на всякий случай приготовил веревки и вторую порцию мяса для собаки.
    Когда мы пролезали через дырку, овчарка на минутку отвлеклась от еды, но только для того, чтобы вылизать по очереди наши физиономии, после чего опять принялась за свою сахарную косточку. После этой освежающей процедуры лицо у Левы стало такое, как будто он смертельно подавился упомянутой косточкой. Но отдаться эмоциям ему не дали – мы были на территории злого Петуха.
    – Внимание, – сказал Коля. – Давайте осмотримся.
    Мы, насколько это было возможно, осмотрелись. Впереди, из-за стволов плодовых деревьев, смутно чернел силуэт дома с высокой финской крышей. Справа бесформенной темной массой к забору лепились какие-то хозяйственные постройки.
    – Это сараи, – пояснил Левушка.
    – Значит, нам нужно туда, направо, за сараи, – прошипела Ирка. – Пошли!
    – Фонарики пока не зажигайте! – предупредил Костя.
    Мы осторожно двинулись вперед, за сараи. Первым на ощупь шел Димка, за ним, как кошка, кралась Ирка и держала за руку полуживого от страха Левушку, которого сзади поддерживал Костя, а я замыкала шествие, время от времени нагло ощупывая спину газетчика, чтобы не потеряться. Продвигались мы в час по чайной ложке. Вокруг – хоть глаз выколи. Но вскоре я смогла отметить, что дом с финской крышей уже остался далеко позади, и слева пошли длинные огородные гряды с какой-то капустой. На пути то и дело попадались корявые стволы приземистых деревьев и пугали меня до ужаса, цепляясь за мою куртку. И вообще, я никак не могла сориентироваться на местности и шла почти с закрытыми глазами. Но вдруг!...
    Я чуть не закричала! И была уверена, что на этот раз это была вовсе не ветка корявого дерева, нет!... Кто-то коснулся рукой моей спины!!! Меня словно обожгло, и стадо мурашек побежало по всему моему телу...
    Ноги мои одеревенели, я схватилась за куртку газетчика и из последних сил потянула его на себя.
    Костя моментально отреагировал и обернулся. Видимо, позади меня и правда кто-то маячил, потому что Костя вдруг беззвучно открыл рот, но тут же размахнулся, и его сжатый кулак просвистел над моей головой. Судя по всему, газетчик врезал крадущемуся за мной злодею прямо в роговой отсек, потому что вслед за этим я услышала невнятный хрюк и шмяк падающего тела.
    Костя отодвинул меня в сторонку и склонился над своей жертвой, которая, впрочем, уже потихоньку поднималась на ноги. Вглядевшись повнимательнее, мы увидели, что это... наш Коля!... Ну что за придурок!
    – За что же это... – прошептал он, прижимая ладонь к лицу и пошатываясь.
    – Какого черта ты здесь делаешь?! – возмущенно зашептала я.
    – У меня мясо кончилось! – сказал Коля в ответ. – И вообще, не стану я отсиживаться на стрёме!
    – Ладно, идемте с нами, – быстро сказал Костя. – Но нам надо поторопиться. Извинения потом, хорошо?
    Мы нагнали наших сообщников, которые, впрочем, не намного продвинулись вперед, и продолжили путь. Но уже через пару минут Димка нас остановил.
    – Всё! – сказал он. – Пришли. Маша как в воду глядела. Здесь какое-то строение.
    – Зажгите фонарик, – потребовала Ирка. – Ни черта не видно!
    Костя включил фонарик и направил его на строение. Луч света сделал видимой ветхую, серую дверь какого-то низкого сарая. На двери не было видно никакого замка. Более того – она телепалась на петлях довольно неплотно, и открыть ее можно было без всякого напряжения. Мы, как могли, переглянулись...
    И в это время мы вдруг очень явственно услышали где-то рядом подозрительный шорох. Потом хрустнула ветка. Мы застыли и прислушались. Но странные звуки не повторялись. Вокруг было тихо. Однако я своей шкиркой чувствовала – мы в саду не одни. По мне опять побежали противные мурашки.
    – Мясо кончилось! – просипел Коля, видимо намекая на то, что это просто наша знакомая собачка по саду шакалит.
    Но тут мы увидели, как Левушка, не выдержав напряжения, вдруг распахнул некрепкую дверцу сарая и порхнул внутрь так расторопно, что мы как следует и охнуть не успели. И сразу вслед за этим из сарая послышался такой шум и гам, что в моей голове родилась только одна паническая мысль – нам крышка!
    Шум подняли тысячи кур и петухов, не меньше! Такого гвалта я отродясь не слыхивала. К петушиным крикам тут же присовокупился нечеловеческий голос Левушки, а к левушкиному воплю – еще один, тоже нечеловеческий, хотя и человеческий, конечно... В общем, в голове моей будто бы все винтики бросились врассыпную. Я затопталась на месте, не зная – “куды бечь?!!”
    Но тут я заметила, что все остальные мои товарищи бросились в сарай к Левушке и, движимая стадным чувством, последовала за нашим сплоченным маленьким стадом. Как только за мной захлопнулась хлипкая дверь, и я ткнулась носом в чью-то спину, в сарае произошла удивительная метаморфоза – неожиданно вспыхнул яркий свет, и я невольно зажмурилась, а когда разожмурилась, то передо мной предстала такая картина, что я почувствовала, как у меня всё внутри упало и там похолодело. Впрочем, я догадалась-таки поднять руки.
    Пространство сарая было залито ярким светом мощной электрической лампы. Повсюду клубились тучки куриного пуха, перьев и какой-то трухи. Вся наша разведгруппа была в полном сборе. Мало того – я с удивлением увидела в наших рядах неизвестно откуда взявшегося вихрастого туриста – того самого, что рисовал для нас план местности. Судя по положению его челюсти турист был тоже чрезвычайно удивлен, увидев нас в курятнике. Он посмотрел на меня и выдавил:
    – Здрасьте!
    – Это точно, – тихо сказала я в ответ и взглянула на Левушку, который копошился рядом с туристом, тщетно пытаясь выпростать свою забубенную головушку из огромного марлевого сачка.
    Напротив нашей стайки, у противоположной стены сарая, лицом к нам стояла крупная девица, этакая деревенская Брунгильда с толстой русой косой через плечо, и держала нас под прицелом большущей охотничьей двустволки. Вот это... здрасьте так здрасьте!...
    Девица обвела нас гневным взглядом и крикнула:
    – Ноги на ширину плеч! Руки вверх! Эй, парень, хватит биться в силке... Вылезай сейчас же!
    Под воздействием такого строгого приказа Леве, наконец, удалось выпутаться из сачка. Он выпрямился, отряхнулся и смело взглянул в лицо смерти. Но тут!!!...
    Но тут, ребята, произошло нечто такое!... Такое, что в добрых сказках иногда описывают примерно так: “Их взгляды встретились, и они... полюбили друг друга...” Да, да! Честное слово! Брунгильда посмотрела на Левушку, Левушка на Брунгильду... На миг их взгляды встретились и застыли, создав в атмосфере сарая некий фаталистический и торжественный момент... В следующий миг и Левушка, и воинственная дева одновременно залились нежным румянцем, Левушка облизнул губы и закашлялся, а дева потупила очи.
    Уверена, что этот судьбоносный момент ни для кого не остался незамеченным. Во всяком случае вихрастый турист даже не преминул воспользоваться ситуацией. Краем глаза я увидела, как он бочком попятился к выходу, потом одним прыжком очутился у двери сарая и тут же пулей вылетел вон!
    Брунгильда мгновенно очнулась от любовного морока и опять угрожающе потрясла двустволкой.
    – Не двигаться, паразиты! – крикнула она. – Уложу всех на месте!
    В это время за ее спиной в стене сарая открылась еще одна дверца, которую я поначалу не заметила, и на арену вышел наш старый добрый знакомец – Петух собственной персоной. Он мерзко усмехался и потирал от удовольствия ручки. А рядом с ним шествовал полный достоинства бульдог с квадратной челюстью и голодными глазами каннибала! Собак я, конечно, очень люблю, но бульдогов, честно говоря, как и сумасшедших, немного побаиваюсь. Уверена, что этот пес был натаскан вовсе не на лесную дичь.
    – Хе-хе! – произнес Петух, оглядывая нас хозяйским взглядом. – Ну что? Попались, мошеннички?... Молодец, Настенька! Ай да девка! Ай да умница доченька!... Поймала-таки злодеев!
    – Вы ошибаетесь! – попыталась защищаться я. – Злодея-то вы как раз и упустили! А мы...
    – Молчать! – гаркнул Петух и подошел вплотную к нашей группе. – Ну что?... Допрыгались, туристы- квилибристы?... Покушаете теперь заместо курятинки тюремного хлебца с водицею! – сказал он, схватив за грудки бедного Левушку.
    – Не трогай его! – вдруг вступилась за Леву воинственная дева.
    – Это... отчего же? – растерялся ее папаша.
    – А потому что... – ответила Брунгильда. – Потому что... Он ни при чем! Он... Это мой жених!
    Вот это да!!! Как я уже однажды заметила, опупевать у нас уже вошло в привычку, но от такой прыти красавицы-Брунгильды я просто... припухла! У меня даже слезы на глазах выступили от удовольствия. И, как сказал ее родитель, – ай да умница Настенька! Ай да девка!...
    Но неподкупный Левушка как всегда все испортил. Он гордо поднял голову и произнес:
    – Это ложь! Я такой же преступник, как и... Я преступник! Я вор!
    Настенька фыркнула, а Петух удовлетворенно заметил:
    – Вот видишь, доченька, это вор. Преступник. А преступников надобно сажать в тюрьму. Верно я говорю?
    Он снова обвел нас довольным взглядом.
    – Сегодня, конечно, уже поздновато беспокоить товарища участкового. Поэтому я вас покуда в свой погребок укрою. А завтра чем свет – за милицией!... Так-то! Покушаете теперь тюремной кашки заместо моих кур!
    Он взял из рук девы ружье, направил на нас стволы и скомандовал:
    – Шагом марш за хозяйкой! Настя, веди их на ледник!
    Ну что нам было делать? Да еще под бдительным присмотром страшного бульдога... Пошли мы за хозяйкой. Нас вывели из сарая и в потемках повели куда-то по огороду... Черт знает куда!
    Когда мы прибыли на место, я увидела, что Настя открывает дверцу какой-то землянки. Наверное, это и был тот самый погребок.
    Настя кивнула нам головой.
    – Полезайте вниз! – прикрикнула она. – Живей!
    В погреб пришлось спускаться по шаткой деревянной лестнице, которая опиралась о бетонную стену нашей тюрьмы. Когда мы все по очереди достигли самого дна, Петух поднял лестницу наверх и каркнул нам напоследок:
    – Покойной ночи, разбойнички! До завтрева!
    Он хлопнул дверцей, и мы остались на дне холодного подземелья в полной темноте и заброшенности.
    Тут мы все синхронно и очень тяжело вздохнули, и Димка засветил фонарик. Мы осмотрелись. Погребок был довольно просторный и очень-очень холодный. Настоящий ледник! Здесь мы увидели две заплесневевшие деревянные кадушки, в которые заглянуть не решились, и целую кучу фанерных ящиков для овощей, сваленных в углу.
    – Слава Богу, хоть на полу не придется сидеть, – сказал Коля, вытаскивая из кучи ящики попрочнее и поудобнее.
    Мы уселись на наши импровизированные табуреты и выключили фонарик, чтобы не посадить батарейки.
    – Н-да... – произнес Коля с хриплым вздохом. – Влипли, как курица во щи!
    – Как кур в ощип, – поправила его я.
    – Какая разница! – раздраженно гавкнул Коля.
    – Вот что... – сказала Ирка. – Давайте не будем говорить о курах. Я теперь этих животных просто ненавижу!
    – А что же ты, Ирочка, – ехидно заметил Коля, – никого не искусала и не расцарапала, а?
    – Ну ты даешь, братан! – возмутилась Ирка. – Против ружья и бульдога даже мой маникюр бессилен!
    – И что же теперь делать? – простонал Левушка.
    – Давайте в “балду” играть, – предложил Костя.
    Это предложение, разумеется, было встречено возмущенными возгласами собравшихся, однако через минуту все поняли, что ничего другого все равно не остается, и стали играть.
    Когда Коля уже дважды остался “балдой”, а Ирка единожды, мы услышали, что дверца в потолке открывается. Мы сразу примолкли и услышали сверху голос нашей хозяюшки.
    – Эй, ты!... – крикнула она к нам в темноту, стараясь, чтобы ее голос не звучал слишком громко. – Эй, парнишка!... Ну тот, который в сети попался!...
    Я толкнула Левушку в бок, и он выступил вперед.
    – Я здесь! – ответил он голосом гордого мятежника. – Чего вы хотите от нас?
    – На-ка, возьми! – услышали мы голос Настеньки. – Это тебе!
    Мы засветили фонарик и увидели, как сверху Левушке в руки спускается на веревке небольшая плетеная корзинка, от которой лично у меня просто слюнки потекли. Не иначе, как Брунгильда решила подкрепить силы своего ненаглядного.
    Лева отвязал посылку, веревка исчезла, дверца снова захлопнулась.
    Я была права, заранее облизываясь и ожидая лакомств – в корзинке лежали гостинцы: жареная курятина, батон белого хлеба и бутылка теплого молока. Вот так Настенька! Добрая душа!
    Мы с удовольствием подкрепились, и нам стало теплее. Причем Ирка, которая еще совсем недавно утверждала, что ненавидит кур, уплетала их мясо так, что у нее даже серьги в ушах бренчали.
    – И все-таки, – сказал Димка, вытирая губы. – Что они с нами делать собираются? Неужели и правда сдадут в милицию?
    – С этого Петуха станется! – ядовито молвила Ирка и швырнула обглоданную косточку в темноту. – Ну погоди, сморчок! Дай только выбраться отсюда!
    – Что ни говорите, а он прав, – сказал Лева. – Ведь мы забрались на чужой участок. Это частные владения!
    Все молчаливо признали, что Левушка тоже прав. Что греха таить – в своей неудержимой погоне за сокровищами мы перешли всякие границы!
    – А что мы скажем в милиции? – спросил Димка.
    – Давайте скажем, что просто хотели на этом огороде укропа нарвать, – предложил Коля.
    Мы опять промолчали.
    – Что же теперь будет с моей Ниночкой?... – вздохнул Коля.
    – Господи!... – воскликнула Ирка. – Да с ней-то что сделается?! Ей-то как раз хорошо! Дрыхнет сейчас, небось, как барыня в теплой постельке и во сне золотых купидончиков видит!
    – Боже мой... – проскулил Лева. – И зачем я только с вами связался...
    – Можешь сдаться на милость победителям, – сказала я ему. – Уверена, что хозяюшка сумеет тебя как-нибудь отмазать.
    – Нет, нет! – живо откликнулся Лева. – Я останусь с вами!
    И мы остались сидеть в темноте. Костя и Лева отдали мне свои куртки, а Коля и Димка обогрели Ирку. Оставалось только ждать утра. Бедная Ниночка!... Ей так и не суждено было дождаться своего мужа этим утром...
    Под теплыми куртками я согрелась и задремала.

    Меня разбудил скрип открывающейся дверцы погреба. Я протерла глаза и увидела, что к нам спускается знакомая лесенка. Вслед за этим в бледном проеме дверцы показалась голова Настеньки.
    – Эй, вы! – крикнула девица. – Хватит прохлаждаться! Пора на допрос! Пошевеливайтесь!
    Мы выбрались из погреба.
    Сегодня Брунгильда опять была вооружена. Рядом, без всякого ошейника и намордника, нетерпеливо переступал с лапки на лапку вчерашний бульдог и, судя по слюне, которая стекала с его морды, только и ждал команды “взять!” нас и растерзать в клочья.
    Я поежилась. Судя по предрассветному сумраку, царящему в огороде, сейчас было не больше четырех часов утра.
    – Ступайте в дом! – скомандовала хозяйка и кивнула на здание с финской крышей.
    Дом у Петуха был что надо – тепленький, чистенький и уютненький. Как видно, у Брунгильды были золотые ручки – чувствовалось, что здесь хозяйничает аккуратная и работящая девица. Да... Не то что я!...
    Мы прошли в большую комнату с высокой печью, выложенной кафелем, и столпились у порога. Брунгильда осталась стоять у дверей, отрезав нам отступы назад. Бульдога она, к счастью, оставила за дверью. Но он, разумеется, там, за дверью, тоже был бдителен.
    Я ожидала увидеть в комнате представителей милиции, но ошиблась. За огромным обеденным столом, покрытом цветастой клеенкой, с видом верховного инквизитора сидел Петух, по-школьному сложив перед собой на столе руки, – один-одинешенек.
    – Явились?... Шпана вы эдакая... – сказал Петух, бросив на нас вполне предрассветный взгляд. – Вот что... Я тут ночь не спал, все думал про вас, бесы окаянные... И вот что надумал. Мы могли бы с вами договориться и разойтиться полюбовно. Усекли момент?
    – Мы вас слушаем, – сказал Костя.
    – Слушайте, – кивнул Петух. – Предлагаю вам оплатить моральный ущерб, который вы нанесли моим курям! И дело с концом!
    – Сколько? – спросил Костя.
    – Всего шесть тысяч рублев, и вы свободные! – ответил хозяин. – По тысченке с лица, стало быть.
    На этот раз мы для разнообразия не опупели, но офонарели – это точно!
    – Откуда у нас такие деньги?! – воскликнул Коля, который уж несомненно офонарел, потому что я увидела, что у него под глазом, вследствие его собственной неосмотрительности, вспух доброкачественный фонарь.
    – Мы только что на бабушкины похороны изрядно потратились! – добавила Ирка в качестве “аргумента к милосердию”.
    – Погодите, погодите! – Петух выставил вперед ладонь, как бы затыкая ею рот говорившим. – Я вас к себе в курятник не зазывал! И меня ваши материальные трудности ничуть не интересуют! Повторяю: шесть тысяч – и вы на свободе. А нет – идем в милицию!
    – Подождите, – сказал Костя. – Разумеется, моральный ущерб – это дело серьезное. Но ведь мы, кажется, имеем право посоветоваться с адвокатом, не так ли?
    Петух растерялся.
    – Ну... Конечно... Посоветоваться вы, наверное, можете. Да. Но где же я вам его возьму, адвоката- то?
    – А у нас есть свой собственный под рукой, – откликнулась я. – Карманный.
    И я указала на Левушку. Настенька за моей спиной опять фыркнула.
    – Разрешите нам переговорить между собой, – сказал Костя. – Через минуту мы дадим вам ответ.
    Петух согласился. Костя отвел нас в сторонку, за кафельную печку, и шепотом сказал:
    – По-моему, выход у нас только один. Давайте расскажем ему про клад. И пообещаем долю.
    Ирка чуть не задохнулась от возмущения.
    – Вы что, спятили?! – наконец выдохнула она. – Через мой труп!
    Коля тоже болезненно сморщился. Димка остался нейтрален.
    – Ну тогда выбирайтесь отсюда как знаете, – ответил Костя. – Я до сих пор не сбежал только из чувства солидарности. А денег у меня – ни копейки.
    – У меня тоже нет денег, – сказал Лева. – Но убежать я, конечно, не смогу, – сокрушенно добавил он. – Давайте расскажем про клад!
    – И у меня в карманах пусто, – присоединилась я. – А что касается побега... Костя, вы ведь не оставите меня?
    – Ни за что! – заверил меня газетчик. – Тем более, что вы с собаками на дружеской лапе.
    – А что если... и правда... – Димка с мольбой посмотрел на супругу. – Может быть, здесь и нет никакого клада. Это ведь только очередная версия! А вот милиция – это вполне реально... И очень неприятно!
    Димка поежился, а Ирка и Коля задумались. Потом Коля, наконец, кивнул.
    – Ладно, – сказал он. – Давайте расскажем. Тем более, что без помощи этого Петуха нам все равно до клада в курятнике не добраться.
    Это был аргумент, с которым даже Ирка не решилась поспорить.
    Мы вышли из-за печки и выложили Петуху как на духу всю историю с Купидоном. В доказательство наших слов Коля предъявил план, начертанный дедушкой.
    План был изучен Петухом со всей серьезностью и скрупулезностью, и я увидела, как его глаза алчно заблестели. Загорелся, значит, мужик.
    – Та-к-м... – произнес наконец Петух после того, как мы обстоятельно и подробно объяснили ему значения всех символов, расположенных на рисунке. – Та-ак-м... Ладненько. Зовут меня Федор Федорович, – наконец представился он. – Сейчас у нас, значит, четыре часа утра. Надо думать, никто из нас нынче ночью глаз не сомкнул. Поэтому – для начала – выспимся. А утречком, с новыми силами и с Божьей помощью начнем копать! Согласные?
    Еще бы! Теперь, когда тюремная кашка перестала маячить у нас перед глазами, мы расслабились и размякли. Меня так совсем растащило от усталости, и я мечтала только об одном – упасть куда-нибудь и тут же отрубиться.
    Но хитрая Ирка и на это раз была начеку.
    – А вы, случайно, не надумали, пока мы будем спать, покопаться в курятнике в одиночку, а? – подозрительно заметила она.
    – Хе- хе-хе!!! – залился смехом Федор Федорович. – Востра девка!... Ну уж, извиняйте, а это – дело хозяйское! Придется вам поверить мне на слово!
    И нам, естественно, пришлось поверить.
    Петух удалился почивать, предоставив Настеньке распоряжаться нашим ночлегом.
    Коле постелили на полу. Ирку с Димкой уложили на лежанку возле печки. Левушку куда-то увели – наверняка ему достанутся самые мягкие перины в этом доме. Наконец, дошла очередь и до нас с газетчиком. Настенька заглянула в комнату, держа в руках лоскутные одеяла.
    – Идемте за мной! – позвала она нас с Костей. – Не обессудьте, но в доме свободных мест больше нет.
    Мы прошли через прохладные сенцы и остановились возле какой-то некрашеной двери. Настенька повернула ручку выключателя на стене и пропустила нас вперед. Мы вошли в дверь и очутились в новенькой двухъярусной пристройке, пахнущей свежими досками, сеном и коровьим навозом. Первый ярус занимал скотный двор, или как там называются деревенские зверинцы... Здесь в своих стойлах тяжело дышали, что-то жевали и переступали с ноги на ногу две пегие коровы. За перегородкой в углу хрюкала свинья или хряк. Вдоль одной из стен я заметила клетки с кроликами. Весь второй ярус был заполнен душистым сеном.
    – Полезайте на сеновал, – сказала Настенька и сунула нам в руки по одеялу. – Авось не замерзнете!
    И хозяюшка удалилась на покой, не позабыв выключить свет в пристройке. К счастью, у нас с газетчиком был с собой фонарик, и мы по деревянной лестнице без труда забрались на второй ярус.
    Мы расстелили свои одеяла поверх душистой травы и улеглись.
    По крыше забарабанил летний дождичек. Сначала тихий, вскоре он превратился в настоящий ливень. Если бы мне не было так холодно, я бы моментально уснула.
    – Вы заметили, – сказал газетчик, – как мудро Настенька распоряжается чужими судьбами?
    Он рассмеялся, а я промолчала, хотя в душе была согласна с этим замечанием.
    – Давайте тоже поступим мудро, – предложил Костя. – Согласитесь, одним из этих одеял лучше накрыться сверху. И вообще, в обнимку спать намного теплее... Идите ко мне. Или... я к вам?
    С минуту во мне боролись природная вредность и здравый смысл. Наконец, победило благоразумие. Я поднялась, забрала свое одеяло и перешла на территорию газетчика. Он принял меня буквально с распростертыми объятиями. Но показывать свой гонор у меня просто не было сил. Костя положил свою руку мне под голову, и мы уставились в темный потолок, слушая колыбельную дождя.
    – Я с детства мечтал поспать на сеновале, – тихо сказал газетчик.
    – Я тоже, – призналась я.
    – С любимой девушкой, – добавил Костя и посмотрел на меня. – Как видите, я счастливчик. Моя мечта сбылась. Это удивительно и прекрасно. Вы согрелись?
    – Да. Почти, – сказала я. – Кстати... Пользуясь случаем, хочу поблагодарить вас за то, что вы спасли меня от бандита.
    Костя засмеялся и возразил:
    – Это был Коля, а не бандит.
    – Но вы ведь этого не знали, – сказала я.
    Костя повернулся на бок и прижал меня к себе покрепче. И, проваливаясь в сон, я услышала, как он прошептал мне на ухо: “Спи, радость моя...” И на это раз (очень отчетливо!) он поцеловал меня в ухо. Но дать сдачи у меня не было сил. Да и желания тоже. В его объятиях было так уютно и тепло...

    Понежиться лишний часик в постели нам Петух не дал. В девять утра Настенька стащила нас с сеновала.
    Выйдя к завтраку, я заметила, что Лев так и пышет довольством. Видно, ему тоже сладко спалось на хозяйских перинах.
    Мы с аппетитом позавтракали вареными яйцами и молоком с белым хлебом.
    – Подкрепитесь как следовно, – сказал Федор Федорович, подбирая пальцем со стола крошки оранжевого желтка. – Работы будет невпроворот.
    – Неужели нам придется перекопать весь курятник? – спросил Димка, подкидывая на ладони крупное белое яичко.
    – А что же... И перекопаем... – ответил Федор Федорович.
    – А у вас, случайно, в правом верхнем углу самого курятника нет ничего примечательного? – спросил Костя.
    – Ба!... – выговорил Петух и почесал в затылке. – Кое-что и правда есть! Камушек там лежит с кех пор...
    – Камушек? И большой? – спросил Коля.
    – Здоро-ов! – ответил хозяин. – Я когда участочек мой только начинал возделывать, сдвинуть его не смог. Так и оставил на месте. Обнес вокруг стеной, и ладно! Вот он внутри курятника и остался.
    – Вот оно! – воскликнул Димка. – Клад зарыт под камнем! Ну разумеется! А что раньше на месте вашего участочка было?
    – Выгон для скотины, – ответил Петух. – Плодородная земелька. Один гумос!
    – Все сходится! – подытожила Ирка. – Выгон – это прямоугольник, а в правом верхнем углу – камень, а под камнем – оно... Сокровище!
    Петух аж облизнулся в предвкушении своей доли.
    – А теперь-то мы сможем этот камушек сдвинуть? – поинтересовался Левушка.
    – Ну! – ответил Федор Федорович. – Четыре бугая, и не сдвинем? Сковырнем за милую душу! – он в подтверждение своих слов крякнул и добавил: – Ну что? Пора и за дело!
    – Подождите, – остановил его Коля. – Послушайте... У меня дома жена и дети... Наверное, места себе не находят от волнения. Мы ведь обещали вернуться домой до рассвета. А сейчас уже...
    – Ладно, – сказал на это Петух. – Пусть кто- нибудь из ваших девок бежит домой.
    Настенька, которая в данную минуту убирала со стола остатки завтрака, вмешалась:
    – Да пусть они обе идут! – сказала она. – На что нам здесь женщины? Какой с них прок? Тут мужская сила нужна. А они что?... Пускай себе идут с Богом!
    После этого она посмотрела на рукава Левушкиной фуфайки и заметила:
    – Ой!... У вас все обшлага оболоболивши! Снимайте-ка телогрейку, я подошью.
    Какая милая девушка! Просто прелесть!... Я взглянула на Костю и улыбнулась. Он ответил мне нежным взглядом, полным сожаления – разумеется, ему было жаль, что я сейчас уйду. Кстати, мне теперь тоже совсем не хотелось покидать усадьбу Петуха. Глядя на Костеньку... Ах, черт! Вот уже и “Костенька”!... Но глядя на него, я вдруг поняла, что согласна на все – на рай в шалаше, на край света и на тому подобные неудобства, только бы с ним в обнимку!... Одним словом, влипла я, кудрявая!
    И я сказала напоследок, глядя ему в глаза:
    – Мы будем вас очень-очень ждать. Возвращайтесь с победой, – но потом добавила: – А можно и так.

    Нина встретила нас с таким видом, что мы сразу поняли – во сне она видела вовсе не золотых купидончиков, а всякие страшные сцены насилия над Коленькой. Лицо ее было цвета молодого зеленого горошка мозговых сортов.
    – Господи! – воскликнула она, когда мы с Иркой вошли в комнату. – Где же вас черти носили?!... А где Коля?
    – Не волнуйся, – ответила я. – Все в порядке. С Колей не случилось ничего плохого.
    Но тут я вспомнила про его фингал и добавила:
    – Ну... Почти ничего.
    – Где они? – повторила вопрос Нина.
    – У Петуха, где же еще, – откликнулась Ирка. – В данный момент, наверное, уже во всю копаются в гумусе. Успокойся, все живы-здоровы!
    Тут с колодца вернулся дядя Эдик, и мы с Иркой начали рассказывать о приключениях, выпавших в эту ночь на нашу долю. Во время этого рассказа Нина проявляла чудеса мимикрии. Впрочем, палитра была небогатой – она то зеленела, как плесень, то краснела, как дядя Эдик в минуты гнева – в зависимости от степени опасности наших приключений.
    Сообщение же о вынужденном разглашении нашей золотой тайны на некоторое время вывело Нину и дядю Эдика из равновесия. Но по зрелом размышлении они тоже вынуждены были согласиться, что другого выхода у нас не было. Однако дядя Эдик все-таки не удержался от пессимистического замечания:
    – Если там не окажется клада, – сказал он, – у нас появится опасный конкурент. Вооруженный нашим планом, этот мужик сможет действовать самостоятельно, и... Кто знает, а вдруг он окажется удачливее нас?... Ведь он знает местность гораздо лучше, чем мы... Не знаю, чем все это кончится.
    После того, как страсти вокруг “петушиного” вопроса немного улеглись, нам не оставалось ничего другого, как в нетерпении ожидать наших кладокопателей.
    Нина занялась приготовлением обеда, дядя Эдик отправился проведать дядю Егора, Ирка принялась шлифовать свои и без того безупречные ногти. А я подошла к этажерке в поисках какой-нибудь книги. Но тетя Дуня Кафтанова не оставила в нашем доме ни одного издания толще журнала или газеты. Покопавшись в куче старого “Труда”, я нашла прошлогодний номер “Работницы” и уселась с ним на Костин диван у окошка, чтобы не пропустить появления нашей группы.
    Первые несколько страниц меня совершенно не заинтересовали. Но когда я открыла журнал на кулинарных рецептах, оттуда ко мне на колени выпала закладка, в рисунке которой что-то заставило меня вглядеться в нее повнимательнее. Я увидела, что это ярлычок от какой-то одежды, какие обычно налепляют на свои изделия фабрики- производители. На ярлычке было напечатано наименование предприятия – “Чулочно-носочная фабрика “Зенит”. А посередине сияла его эмблема – уродливый солнечный круг с исходящими от него зловещими лучами. Ах, вот оно что! Солнечный круг на этой этикетке был поразительно похож на символ в дедушкином плане! Чулочно-носочная фабрика?...
    – Нина! – тут же позвала я.
    Нина высунулась из кухни.
    – Нин, ты не знаешь, где находится чулочно-носочная фабрика “Зенит”? – спросила я.
    – Да тут, недалеко, – сразу ответила Нина. – Если идти от нашей деревни к разрушенной колокольне, то как раз по левую руку будет. Сразу за ней – поселок городского типа без названия. И если честно, то это не фабрика, а огорчение одно! Шарашкина контора! Колготки на следующий день порвались! Так что их рекламу не слушай! Врут!
    Я перевернула ярлычок, и на его чистой стороне набросала карандашом миниатюрную копию дедушкиного плана.
    – Я пойду прогуляюсь! – сказала я Нине, и налегке, взяв с собой только сигареты и спички, отправилась на прогулку, цель которой была вполне определенной – я захотела проверить, не является ли фабрика “Зенит” одним из наших ориентиров.

    После ночного дождя все вокруг благоухало под солнцем, как в раю.
    “Какие к черту Канары!...” – подумала я, восхищенно любуясь умытыми палисадниками и яблоневыми садами Кобылкино, полями, полными душистых трав и песнями шмелей. И в моем сердце тоже все благоухало и пело – в нем как будто расцветал драгоценный, диковинный цветок, и благодаря его аромату все вокруг казалось обновленным и драгоценным.
    Я свернула на большак, миновала аллею душистых лип, а затем через васильковое поле пошла прямо по направлению к старой часовне, которая стояла на одном из пологих холмов и которую Нина назвала “разрушенной колокольней”.
    Поднявшись на холм, я оглядела окрестности и слева, уже позади, увидела грязно-розовое здание фабрики “Зенит”, которое раньше скрывал от меня еще один зеленый холм. Фабрика терялась в кучке деревьев, однако одна из ее торцовых сторон с прикрепленным к ней огромным плакатом просматривалась отсюда довольно отчетливо. На плакате было нарисовано все то же зловещее солнышко, и его венчала крупная надпись “Зенит”.
    Я обошла часовню, оставив ее за спиной, достала из кармана план, нарисованный на этикетке, и еще раз осмотрелась по сторонам.
    Впереди, немного левее от меня начинался сосновый бор. Я взглянула на ярлычок, и вдруг меня осенило! “Там ведь старое кладбище находится!... Точно! Вот откуда здесь крест! Так...” Я начала искать что-нибудь, напоминающее кружку, но не увидела ничего похожего. Только сосновый бор темнел впереди. Зато справа от меня, там, где на рисунке было изображено деревце, располагалась огромная территория садоводческого общества “Яблонька” с его разноцветными дачными домиками и миниатюрными участками земли в шесть соток. А ближе к нашей деревне начинался торфяник, который в каждое засушливое лето безбожно горел. Там от сосен остались только обгорелые пни и черный валежник, и это место так и прозывалось в народе – “погорелое место”. Вот и значение огня на дедушкином рисунке разгадано!
    От такого успеха у меня даже в пятках защекотало! Я опять заглянула в ярлычок и... чуть не подпрыгнула!... Прямоугольник с крестом! Ведь это и есть то место, где я сейчас стою! Старая часовня!
    По спине у меня пробежал холодок, и я оглянулась на мрачные развалины из красного кирпича.
    От часовни ныне остались одни руины и кованая ажурная дверь с массивным засовом. В советские годы постройку эксплуатировали в качестве склада для керосина или еще каких-то горючих веществ. Но с началом перестройки такое обращение со святынями сочли кощунственным, и склад ликвидировали. Однако на большее, разумеется, как всегда не хватило средств. И теперь часовня стояла совершенно заброшенная, жалкая, открытая для случайных, нечистоплотных прохожих и местных хулиганов.
    Я подошла к массивной двери и осторожно потянула ее на себя, ухватившись двумя руками за тяжелый засов. Дверь заскрипела, загудела и нехотя приоткрылась. Тогда я потянула смелее и, наконец, с трудом распахнула ее настежь. В черное нутро часовни хлынул солнечный свет, и я заглянула внутрь.
    Здесь царила “мерзость запустения”. Стены, на которых еще сохранились следы старых фресок, были обшарпанные, оскверненные надписями неизвестных кретинов, покрытые паутиной и какой-то черной плесенью. На полу лежали кучи колотого кирпича, груды мусора, серая пыль и грязная бумага.
    Я шагнула внутрь. Здесь все еще ощущался запах керосина, смешанный со сладковатым запахом гнили и плесени. Я посмотрела в правый угол – туда, где предположительно должен был находиться клад, и увидела там все тот же раскрошенный кирпич, накрытый сверху тяжелой решеткой, видимо, оторванной от одного из окон, расположенных высоко под потолком. Подойдя ближе, я колупнула носком своей босоножки мусор под ногами и обнаружила, что пол в часовне земляной, без какого-либо покрытия. Это меня порадовало – значит здесь можно поработать лопатой. Разумеется, я понимала, что для поисков клада тут понадобится весь наш отряд.
    Удовлетворенная осмотром, я уже хотела повернуться и уйти, как вдруг услышала, как массивная дверь за моей спиной издала зловещий, торопливый скрип... В следующий миг, в панике обернувшись, я увидела, как свет в дверном проеме меркнет, превращаясь в тонкую щель, и... Дверь с металлическим гулом и скрежетом захлопнулась! Завизжал тяжелый засов... И я осталась стоять в полумраке разрушенной часовни совершенно одна! Меня замуровали!
    Я почувствовала, как у меня отнимаются ноги, и противный, тошнотворный комок ужаса поднимается к моему горлу.
    – Э-э- эй! – заорала я как сумасшедшая и бросилась двери.
    Я навалилась на нее всем телом, потом стала бить в нее кулаками и ногами.
    – Э-э-эй!... Откройте!... Кто там есть!... Откройте!!!
     Но мне никто не открыл. Я замолчала и прислушалась. Но не услышала по ту сторону ничьих шагов. Вообще ни звука. Но тут мне показалось, что тот, кто запер меня здесь, стоит сейчас прямо за дверью, прильнув к ней и, в свою очередь, тоже прислушивается. Мне даже почудилось чужое дыхание на моем лице, и я в страхе отпрянула от двери. Значит... Значит, меня закрыли здесь неспроста. Не случайно! Не по ошибке! Нарочно!... О господи!...
    Я снова огляделась по сторонам. Но теперь уже я искала не тайник с сокровищами, а какую-нибудь лазейку, хоть какой-нибудь выход, ведущий вон из этого склепа!
    Но ни одна стена, несмотря на название “разрушенная часовня”, у этой часовни не была разрушена. Стены были крепкими, старыми, и единственными отверстиями в них были небольшие окошки, расположенные так высоко, что к ним можно было подобраться, только будучи мухой. А ведь я не догадалась взять с собой ни веревочной лестницы, ни парашюта. Ой, мамоньки мои... Ну зачем я отправилась сюда одна, без Кости?! Был бы здесь мой дорогой газетчик, мне было бы и море по колено. Да я бы тогда здесь и месяц могла просидеть! А так... Ужас!
    Впрочем, я тут же подумала, что сейчас согласилась бы даже на общество дяди Эдика. Мне было так страшно и одиноко!... И когда меня здесь найдут? И найдут ли вообще? Ведь я даже не сказала Нине, куда иду! Вот дура безмозглая! Авантюристка фигова!
    Я снова подошла к двери и прислушалась. Ничего. Мне захотелось расплакаться, но тут я увидела справа у стены какой- то неясный лучик света. Движимая безумной надеждой на спасение, я подошла ближе и пригляделась. Луч пробивался из-под груды сломанных досок, сваленных у стены. Я облизнула губы и торопливо начала разбрасывать доски.
    Вскоре я докопалась до маленького окошка, расположенного над самым полом, почти на уровне земли! Но моя надежда тут же угасла – окошко было забрано толстой и прочной кованой решеткой. Я попробовала расшатать ее, но не тут-то было... Тщетно. В стародавние времена все делали на совесть. Я вздохнула с отчаянием, но вдруг подумала, что это окошко, должно быть, не единственное здесь! И я начала шарить по стенам, утопая в пыли, в поисках других окон. В результате я обнаружила в часовне еще пять таких же окошек, и из последнего из них на меня снова блеснул луч надежды. Вместо решетки оно было заделано старыми, черными досками, которые изрядно подточила плесень, и разрушил мелкий мох. Я схватилась за одну доску руками и что есть силы начала дергать ее на себя. Доска заскрежетала, но осталась на месте. Я попробовала проделать то же самое с другой доской, и вот трухлявая древесина подалась, зашевелилась и рассыпалась в моих руках в безобразную труху. Я немного отдышалась и продолжила работу над следующей доской. Когда она была также устранена, я осторожно высунула голову в окошко и вдохнула в себя запах зноя и клевера. Однако, чтобы пролезть в это оконце полностью, необходимо было ликвидировать третью, последнюю доску, которая не хотела мне подчиниться. Но, видимо, глоток свежего воздуха и свободы прибавил мне сил, и я в остервенении начала бить по упрямому препятствию ногами. Уже после третьего удара кирпич начал крошиться у основания окна, я схватила доску руками и наконец вырвала ее из гнезда.
    Тут я глубоко вздохнула, взглянула на полустертую фреску на стене, изображающую ангела, и от всей души возблагодарила небеса за мое чудесное освобождение.
    Затем я легла ничком на грязный пол часовни, еще раз для пущей безопасности выглянула наружу, чтобы убедиться, что вокруг нет злоумышленников, и еле-еле проползла на свет Божий через узкое окошко.
    У-у-уф!... Наконец-то я на воле!... Я отряхнулась и огляделась. Вокруг не было ни души, но дверь в часовню находилась за углом, и кто знает – может быть, там до сих пор стоит, притаившись, тот самый злодей... Мне стало жутко, но любопытство пересилило страх. Я прижалась к стене часовни и медленно, стараясь не шуметь, двинулась к щербатому углу, за которым находилась дверь.
    Дойдя до цели, я остановилась и прислушалась. Но никаких подозрительных звуков не услышала. Тогда я затаила дыхание и осторожно заглянула за угол... Черт!... Я тут же отпрянула назад и снова что есть мочи прижалась к кирпичной стене. Сердце мое бешено застучало где-то в темечке и в ушах... Рядом с дверью часовни я увидела Мишку-глупого! Он стоял, прижавшись к двери, и сквозь щели в ней пытался разглядеть что-то внутри. Разумеется, хотел посмотреть – как там чувствует себя его жертва, то есть я!... И хоть я увидела Мишку только мельком, мне все же удалось рассмотреть в его руках огромный металлический ломик!
    “О господи... – подумала я. – Как я боюсь сумасшедших!... Вдруг он собирается меня этим ломиком... по моей бесшабашной... Ой нет... Бежать! Бежать от греха подальше!!!...”
    И я начала тихонько отступать в сторону кустарников, окружающих часовню, потом на дорожку в васильковом поле и – бегом, бегом – домой! Нужно обо всем рассказать дома. И теперь уже без подмоги – никуда! Ни ногой! От греха подальше!...

    Однако, когда я уже удалилась от греха довольно далеко и увидела впереди наш большак, знакомые липы и крыши Кобылкино, я заметно успокоилась, и ко мне вернулась способность рассуждать здраво. Срывая по пути ромашки и васильки, я думала об идиотском поведении Мишки-глупого, и в процессе этих размышлений вдруг поняла, что интерес дурачка к старой часовне можно было объяснить довольно просто – что, если именно там Мишка спрятал свой клад, свои бесценные яйца с сюрпризами? А?! А его действия в часовне, подчиненные дурацкой логике, могли исходить из желания скрыть от посторонних место, где находятся его сокровища. Но для чего он тогда запер меня? Нет, ему хотелось устранить нежелательных свидетелей... То есть меня. Ломиком. Впрочем, кто их поймет, этих ненормальных!... Бр-р-р! Кошмар какой-то!...
    Так или иначе, но я не верила, что Мишка мог прийти в часовню за нашим Купидоном. Нет! Скорее всего, там находится его собственный тайник. Ну разумеется!

    Когда я вошла в дом и учуяла запах свежеподжаренной картошечки с зеленым луком, то вдруг поняла, насколько сильно я проголодалась. Еще бы! На нервной-то почве! Мой желудок заворчал и даже взвыл голодным бульдогом, а я сглотнула обильную слюну и заглянула на кухню.
    Злая и раскрасневшаяся Нина ворочала ухватом в печке горшки и сковородки.
    – Слава Богу, хоть одна явилась! – в сердцах воскликнула Нина. – Никак, нагулялась?!
    – Как?... А где все? – спросила я. Подходя к дому, я была уверена, что наши кладоискатели давно уже вернулись.
    – Где, где... – огрызнулась Нина. – Откуда я знаю?... Никого нет!... Те так и не вернулись из курятника. Я уж с час назад послала дядю Эдика за ними, но теперь и этот пропал! Послала Ирку – жду не дождусь когда вернется!... Ну что там, в курятнике, медом намазано?!
    Я пожала плечами.
    – Ума не приложу... – пробормотала я и предложила: – Ну хочешь, я тоже схожу?...
    – Ну нет! – вскричала Нина. – Не пущу! Будем вдвоем обедать!
    – А Леночка-то где? – спросила я.
    – Да с Иркой увязалась, упрямец худой!
    Но тут мы услышали, как входная дверь громко хлопнула, и на кухню вбежала возбужденная Ленка, которая была вовсе не худой и у которой вся морда была в масле. В руке она держала полуобглоданную куриную ногу.
    – Ой! – обрадовалась ее мамаша. – Ты пришла, доченька?! Ну-ка мой скорее руки! А где остальные?
    – А остальные послали меня... – сказала Леночка невнятно, потом сделала несколько жевательных движений и добавила: – Послали меня сказать, что дома они обедать не будут!
    – Не будут?! – Нина чуть не села в чугунок со щами. – Это еще почему же?!
    – Потому что они в гостях поедят, – объяснила Ленка и с аппетитом добавила. – А они там водку пьют!
    – Водку?! – Нина уткнула руки в боки. – Это еще что за новости?! Значит, я тут на них спину гну, а у них там... пьянки-гулянки!... Вечеринки!
    Ленка ухмыльнулась, потом пожевала еще чуть-чуть и наконец призналась:
    – А еще мне велели взять тебя и Машу и вести к ним! Туда!
    – Зачем? – удивилась Нина.
    – Водку пить! – уверенно заявил ребенок.
    – Водку пить... В честь чего это?... – пробормотала Нина и тут же покраснела еще больше. – Ах... Батюшки... Неужели... нашли?!
    Она взглянула на меня и торопливо вытерла об себя руки.
    – Машенька, бежим! – скомандовала она и, на ходу стягивая с себя фартук, бросилась к двери.
    – Подожди! – крикнула я ей вдогонку и посмотрела на свое грязное платье. – Я только умоюсь и переоденусь!

    Когда мы вошли в дом Федора Федоровича, в его просторную горенку с кафельной печью, пьянка-гулянка была уже в самом разгаре.
    – Вот и они! – воскликнул уже довольно пьяненький Коля, когда мы появились на пороге в сопровождении Леночки. – Моя жена Ниночка и сестрица Машенька!
    – Сюда! Скорее к столу! – махнул нам по-хозяйски рукой Федор Федорович, сияя, как именинник. – Проходите, гости дорогие! Добро пожаловать!
    Однако я заметила, что во главе стола, на котором теперь вместо клеенки лежала белоснежная скатерть с вышивкой, сидят Настенька и Лева – такие пунцовые, как будто их целый месяц держали в селитре. Стол ломился от всяких вкусностей. Я чуть не захлебнулась слюной, глядя на произведения кулинарного искусства, приготовленные Настенькиной рукой. Чего тут только не было – жареные куры, дымящаяся картошка, щедро политая маслом, огурчики, помидорчики, соленые грибочки... И над всем этим изобилием в самом центре стола триумфально возвышалась огромная бутыль, полная водки или самогона.
    Я поискала глазами Костю, но с удивлением обнаружила, что в горнице его нет.
    Нина подошла к столу и первым делом ахнула, увидев сияющую физиономию Коли – в частности, живописный “бланш” у него под глазом, который-то как раз и сообщал Коле какое-то особенное сияние.
    – Господи!... – воскликнула она. – Кто же это тебе так намаздылял?!
    – Не волнуйся, свои! – успокоил ее муж. – До свадьбы заживет!
    Нина сразу же успокоилась и наконец задала вопрос, который мучил ее всю дорогу к дому Петуха.
    – Так что же... – выговорила она, обводя взглядом сидящих за столом. – Что ж... Неужели нашли?!... Нашли вы что- нибудь, а?!
    – Нашли, нашли! – отозвался хозяин. – Нашли мои старые, любимые вилы в гумосе!
    – А папа думал, что они пропали, – вставила Настенька. – Или украл кто.
    Нина растерялась. Я, признаться, тоже.
    – А... Купидон-то?... Купидон-то что же... Вилы?...
    – Никакого Купидона в моем курятнике нет! – отрезал Федор Федорович. – Жалко, конечно! Но что ж поделаешь?... Клады в наше время, честно вам скажу, – вещь довольно редкая и... я бы даже сказал, фантастическая!
    Нина в бессилии опустилась на табурет, который к ней расторопно пододвинул Димка.
    – А что же мы, в таком случае, празднуем? – спросила Нина, бросив взгляд на пиршественный стол.
    – Помолвку! – охотно сообщил Федор Федорович. – А по-нашему – сватовство!
    – Сватовство? – переспросила я.
    – Да! Вот этот сударик... – Федор Федорович обнял за плечи смущенного Левушку, который сидел одесную его. – Вот этот сударик сделал моей Настеньке предложение руки и сердца!
    – И Лев Николаевич... – добавила Настенька и взглянула на Левушку, который в свою очередь, с нее глаз не сводил, – Лев Николаевич согласился.
    Я не удержалась и прыснула.
    – Выпьем за здоровье жениха и невесты! – провозгласил хозяин, и нам с Ниной наплескали в толстые стопки жидкость из огромной бутыли. – Выпьем!
    Все опрокинули по рюмочке и стали с удовольствием закусывать грибками и огурчиками. Меня, однако же, все больше беспокоило отсутствие Кости.
    – А где же газетчик? – спросила я, стараясь не показывать своего повышенного интереса к данной личности.
    – Ба! – воскликнул вдруг дядя Эдик, промокая губы хлебным мякишем. – Так он ведь тебя побежал искать!
    – Меня?!
    – Ну да, – кивнул дядя. – Когда я, согласно распоряжения Нины, отправился сюда за нашей командой, то как раз встретил его по дороге. Гляжу – бежит! Я спрашиваю: “Куда это вы... таким галопирующим макаром?” А он говорит: “Я за Машенькой!” Ну я и сказал, что тебя дома нету, что ты на прогулку ушла, вроде бы к фабрике “Зенит”. Так мне Нина сказала.
    – К фабрике “Зенит”?!
    – Не волнуйся, – успокоил меня дядя. – Я ему объяснил, как туда лучше пройти. Велел направляться прямо к старой часовне...
    Тут мне стало плохо. К старой часовне!... Ведь там сумасшедший Мишка с ломиком караулит! О боги!... – как сказал бы дядя Эдик
    – Что вы наделали?! – воскликнула я и вскочила с места. – Ребята, послушайте!... Костя в большой опасности!... Нам нужно немедленно...
    Но не успела я закончить фразы, как дверь в горницу распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся Костя. В руках он держал букетик полевых васильков и ромашек. Он увидел меня и облегченно вздохнул. Потом быстро сделал в мою сторону два шага и заговорил так громко и значительно, что за столом моментально воцарилась тишина.
    – Манечка! – выговорил он, заметно волнуясь. – Наконец-то я вас нашел! Я вас так долго искал... Манечка!
    Тут он вдруг грохнулся передо мной на колени и отчетливо произнес:
    – Будьте моей женой!
    Он неловко сунул мне в руки букетик полевых цветов, а у меня закружилась голова... Наверное, от счастья. Я опустилась на стул.
    Тут же все вокруг меня одобрительно загалдели и захлопали в ладоши. А я, вопреки собственной воле, вдруг залилась краской, потупила очи долу и, следуя врожденной вредности, тихо молвила:
    – Я... подумаю.

        Наша веселая пьянка-гулянка по поводу двойной помолвки продолжалась до позднего вечера, после чего Левушку оставили гостить у будущего тестя, а мы вернулись домой под таким крепким хмельком и так поздно, что было ясно – сегодня вести деловые разговоры о кладах совершенно бессмысленно. Однако Костю я все же посвятила в свои недавние открытия, касающиеся старой часовни. Как самые трезвые члены экипажа мы провели с ним остаток вечера и часть ночи, держась за руки и рассказывая друг другу о своих сегодняшних приключений. Да и о многом другом тоже... В общем, нам было о чем друг другу порассказать.

        На следующее утро, после массовой “опохмелки” и крепкого чая, мы снова в полном составе, за исключением новоиспеченного жениха Левушки, снова уселись вокруг дедушкиного плана, рассматривая знакомые символы. Я уже успела рассказать родственникам о моих вчерашних изысканиях, связанных с таким ужасным риском, но все, как ни странно, отнеслись к новой версии с большим энтузиазмом.
    – Все сходится! – в который раз прозвучали за нашим столом слова, относящиеся к плану. На этот раз их произнес Димка. – Молодец, Машенька! Вы гляньте, ведь все сходится – это кладбище, это фабрика, это погорелое место и дачи... Часовню надо проверить!
    – А как же кружка? – с сомнением сказала я, показывая на рисунок. – Что это такое? Я ничего похожего поблизости так и не увидела.
    – Я знаю, что это! – воскликнул дядя Эдик. – Там, в сосновом бору, находится озеро Чаша! Теперь там, наверное, сплошное болото... Но ведь – Чаша!
    Это заявление меня немного поколебало, но я все еще продолжала сомневаться.
    – Ну и что? – сказала я. – Сколько уже таких стопроцентных версий было! И хоть бы одна сработала! А тут, я уверена, кроме мишкиных яиц, мы ничего не найдем! Вы как хотите, а я туда больше не хочу идти! Ужасные воспоминания!
    – А мы все-таки пойдем! – упрямо заявила Ирка. – Раз Купидон еще не найден, надо продолжать поиски.
    – Да, не надо отчаиваться и опускать руки! – поддержала ее Нина.
    – Конечно, – согласился Коля. – Попытка не пытка. В часовню мы пойдем обязательно!
    – Когда? – спросил шустрый, как Илья Муромец, Димка.
    – Только не сегодня! – сразу же откликнулась Нина. – Завтра бабушке девять дней! Надо поминки справить. Так что сегодня дел у всех будет по горло, обещаю. А завтра... Если закончим пораньше... Можно и завтра.
    Все согласились отложить новую операцию до завтра, после чего Нина раздала всем нам поручения, касающиеся организации поминок, и весь сегодняшний день у нас ушел на хлопоты по хозяйству.

        Поминки были назначены на 11 утра, после посещения кладбища. Несмотря на огромное количество бабушкиных знакомых, которые пришли почтить ее память, все прошло очень организованно, и уже к двум часам дня в нашем доме не осталось не только ни одного гостя, но и не одной грязной тарелки.
    – Ну что? – деловито потирая руки, обратился к нам дядя Эдик, когда все хлопоты, связанные с поминками, были уже позади. – Вы готовы к новой операции? В память о бабе Маланье...
    Все, кроме меня, с готовностью кивнули, а я сказала:
    – Ребята, я – пас. Не верю я в эту версию. Вы, конечно, ступайте, но... Я буду очень удивлена, если вы найдете в часовне что-нибудь, кроме “киндер- сюрпризов”.
    – Если можно обойтись без меня, – сказал вдруг Костя, – то я тоже предпочел бы остаться дома. Надеюсь, вы справитесь и без нас.
    Конечно, Костя поступил таким образом только в знак солидарности со мной, но я была ему за это благодарна – в последнее время без него мне стал белый свет не мил, и я обрадовалась возможности побыть с ним вдвоем.
    – Ладно, – сказал Коля. – Оставайтесь. А мы пойдем, еще разок попытаем счастье!
    Вскоре команда в составе Нины, Коли, Димки, Ирки и дяди Эдика была готова. Вооружившись фонариками, веревками и лопатами, они гурьбой вышли из дома и решительно зашагали задворками по направлению к старой часовне, причем Леночка увязалась за ними, предоставив нам с Костей возможность поворковать наедине.
    Но не успели мы взяться за руки, как в нашу дверь тихо постучали.
    – Кто там? Войдите, открыто! – сказала я, и к нам в комнату из сенцев шагнул дядя Петя по прозвищу “старик Селедкин”, который не далее чем час назад, на поминках бабушки, неоднократно рассказывал всем о своей боевой молодости, которую он провел плечом к плечу с нашим дедушкой.
    – Извините, – сказал старик Селедкин, – что снова вас беспокою... Но я тут у вас, кажись, свою трубочку забыл...
    – Проходите, дядя Петя, – сказала я. – Сейчас поищем!
    Я поискала глазами на столе, на подоконниках и наконец увидела деревянный мундштучок старика Селедкина на комоде, рядом с портретом бабушки Маланьи.
    – Вот он! – сказала я и передала дяде Пете его трубочку.
    Он взял ее в руки и любовно расположил на ладони. Мундштук был вырезан из дерева и изображал бесстыдно изогнувшуюся обнаженную русалочку, грудь которой, впрочем, прикрывали длинные волосы, образуя вверху чашу для козьей ножки, а бедра, ясное дело, вовремя переходили в чешуйчатый хвост. В целом же русалочка была чем-то очень похожа на дедушкину “Доярку с коромыслом”, а чем-то, одновременно, на Колиных балерин с распущенными волосами, слизанных с моих открыток.
    – Эта трубочка мне очень дорога, – проговорил дядя Петя, показывая нам неказистую деревянную фигурку и лукаво подмигивая. – Угадайте-ка, чья это работа? А? Ну- ка!...
    Чтобы доставить дяде Пете удовольствие, я сделала вид, что даже и не догадываюсь.
    – А ведь это ваш дедушка, Иван Яковлевич, сделал! – торжественно произнес старик Селедкин. – Видали?!... Отличный был художник ваш дед! Украсил он нашу деревню в свое время – любо-дорого посмотреть! И в сельсовете статуэток понаставил, и волка с журавлем из басни великого писателя Крылова в самом центре деревни воздвиг в назидание новому поколению... Ба!... Да ведь вот!... – воскликнул вдруг дядя Петя и взял в руки гипсового белого медведя, стоящего на комоде. – Вот и этого суслика тоже он изваял!... Красота!...
    Он пошамкал губами, любуясь статуэткой, а меня вдруг будто ошпарило!... Суслик?!... И только тут я заметила, что скульптурка, столько лет украшавшая бабушкин комод и которую я всегда считала изображением белого медведя, как близнец похожа на того мутанта с дедушкиного рисунка... Суслик!... Вот те на! Неизвестный в науке зверь...
    Я взглянула на Костю и поняла, что его мысли работают в том же направлении, что и мои собственные.
    Тем временем старик Селедкин уже прощался с нами у порога. Как только за ним закрылась дверь, мы с Костей синхронно повернули головы налево и увидели печь, в которой догорали обуглившиеся поленья; потом посмотрели направо и увидели летнее солнышко, бьющее в наше окошко над Костиным диваном; потом мы оглянулись назад и увидели иконы и серебряное распятие в красном углу, а рядом – стол с неубранными после чая кружками и чашками. Потом мы взглянули чуть вправо и вспомнили, что опять забыли полить бабушкину китайскую розу... Ну и ну! Все опять сошлось! И где?! Прямо у нас под носом!...
    Тут мы посмотрели себе под ноги и не увидели ничего, кроме стареньких половичков на полу.
    – Погреб! – догадался Костя, и мы бросились раздвигать половички.
    В самом центре комнаты мы действительно вскоре обнаружили маленькую дверцу в полу, очевидно ведущую в погреб. Мы опять переглянулись, и Костя подцепил пальцем небольшую петельку из шелковой нити, привязанную к колечку на дверце, и осторожно потянул ее на себя. Дверца открылась, Костя откинул ее полностью и уложил на пол. И вдруг!... От неожиданности я так и подскочила на месте, как мячик, переполненный адреналином. Из погреба вдруг выпрыгнул рыжим мохнатым монстром наш кот Лимон!
    Кот бросил на нас с Костей косвенный взгляд, уселся на половички и преспокойно начал облизывать свои рыжие лапки! Вот гусь лапчатый!...
    – Лимон! – воскликнула я. – Ты что же... Все время там и сидел?! Бедный кот!... Ну... Ты бы хоть гавкнул, что ли!... Как же ты там с голоду-то не помер, а? Бедолага...
    – Не похоже, что он голодал, – произнес Костя и погладил Лимону уши. – Там, в погребе, наверное все мыши по стойке “смирно” стоят... Ой, смотри... У него ухо раненое. Наверное, собаки потрепали...
    Я наклонилась к Лимону и тоже приласкала пропащего.
    – Эх ты... Трепло собачее... Подожди, скоро мы тебя накормим. А пока... Костя, полезли скорее!
    Мы заглянули внутрь погреба и на нас снизу потянуло холодком. Мы увидели только беспросветный мрак. Поскольку все фонарики были задействованы на операции в часовне, Косте пришлось воспользоваться спичками. Осветив стены погреба, мы увидели небольшую лесенку, ведущую вниз. Я тут же вспомнила погребок Петуха. Костя, наверное, тоже, потому что усмехнулся и произнес:
    – Знать, судьба такая...
    И он полез вниз. Не долго думая я последовала за ним.
    Когда мы оказались внизу, Костя зажег очередную спичку, на миг осветив помещение, и мы заметили на бетонной стене ручку выключателя. Я повернула ее, и погреб осветился тусклой лампочкой, висевшей под потоком.
    Погребок был маленький и совершенно пустой. Только в правом верхнем его углу, у самой стеночки, скромненько стоял алюминиевый бидончик для молока – почти такой же, какой был замурован в “Доярке с коромыслом”. Мы подошли к бидончику и присели рядом с ним на корточки.
    – Бидон – Купидон... – сказал Костя и вздохнул.
    А я осторожно взяла бидончик в руки. По весу он казался совершенно пустым, но помня об исторических документах, которые иногда содержаться в разного рода сосудах, я все же открыла крышечку и перевернула сосуд вверх дном. И из него сейчас же вылетел почтовый конвертик и лег к моим ногам.
    Сердце у меня застучало сильнее, и я дрожащими пальцами вынула из конвертика свернутый вчетверо лист бумаги. Когда я развернула листок, из него вдруг на мою ладонь что-то скользнуло... Это был небольшой медальончик – золотой Купидон с луком и стрелами на тонкой изящной цепочке!... Вот так дела!...
    Несколько секунд я рассматривала украшение, потом передала его восхищенному Косте, а сама заглянула в листок бумаги и прочитала начальные слова:
    “Дорогие мои дети и внуки!...”
    Тут к моему горлу подступил комок – я узнала милые каракули бабы Маланьи.
    – Здесь письмо моей бабушки! – сказала я Косте. – А может быть, еще одно завещание...
    И я продолжила читать уже вслух:
    “Дорогие мои дети и внуки!
    Сейчас, когда смерть моя уже не за горами, я прочитала множество замечательных книг и поняла на старости лет, как скучно и неинтересно люди живут! Вот в книжках – дело другое! Все там куда-то путешествуют, испытывают приключения, гоняются друг за дружкой, клады ищут... Вот это жизнь! Я-то, конечно, уже слишком стара, чтобы в приключения пускаться, ну а молодые... Ах, если бы я была хоть чуточку помоложе!...
    Вот я и надумала перед смертью сделать вам подарок – устроить приключение, захватывающую игру. Я даже план сама накарябала. А на мысль о золотом Купидоне меня натолкнул медальончик, который ваш дед-охальник, Царство ему небесное, подарил мне ко дню нашей свадьбы. Он ведь всегда любил всякие художества! Медальончик этот прилагаю к данному письму, и пусть он тоже будет моим подарком – к Машенькиной свадьбе.
    А другого золота у меня нет, вы уж простите дуру старую. Не поминайте меня лихом!
    От души желаю всем вам таких интересных приключений, чтобы и в книжке не стыдно было про них написать! А золото... Что золото?... Суета сует! Уж я, старинушка, вам точно говорю.
    А с домом – поступайте как знаете. Но мне было бы приятно, чтобы вы не бросали его, а приезжали сюда хоть летом, на каникулы или в отпуск.
    Ну, прощайте, дети мои и внуки.
    Будьте здоровы и счастливы!
     Ваша бабушка, Маланья Пантелеймоновна Чуфыркина.”

    – Как я люблю твою бабушку... – тихо сказал Костя, вытирая ладонью слезы с моих щек. – Благодаря ее умной головушке я нашел здесь, в Кобылкино, нечто такое, что дороже всего золота мира – тебя, любимая!
    Он наклонился и нежно-нежно поцеловал меня. Когда же, наконец, проклятый газетчик освободил мои губы, и я смогла беспрепятственно шевелить ими, я посмотрела на него, шмыгнула носом и сказала:
    – А я – тебя, любимый.
    Тут я взяла в руки бабушкиного золотого Купидона и поцеловала его в пупок. Впрочем, не знаю, куда я попала – ведь он был вовсе не пудовый, а очень-очень маленький. Но какой он был дорогой!...

    Мы ждали ребят из часовни уже целых четыре часа, а их все не было. Я уже стала думать о самом плохом, вспоминая про ломик Мишки-глупого, но тут, наконец, мои родственники возвестили о своем возвращении громкими возбужденными возгласами, которые доносились с улицы. По тембру этих возгласов я с удивлением поняла – идут не с пустыми руками!...
    Через минуту они ввалились в дом – грязные, взъерошенные, но с абсолютно счастливыми физиономиями, и сразу заполнили комнату духом суматохи, веселой сумятицы и безбрежной радости.
    – Нашли!!! – крикнула Ирка с порога и, бросив вверх сжатый кулак, гаркнула: – Йе-е- ес!
    Мужчины смеялись.
    – Мы нашли клад!!! – громко подтвердила Леночка и запрыгала на месте, как мячик.
    Я онемела. Как же так?... Ведь Купидон...
    – Представляешь, Маша, какое нам счастье привалило! – воскликнул пьяный от счастья Коля. – Целый сундук!...
    – В часовне, в правом верхнем углу нашли! – добавил дядя Эдик, который, казалось, вот-вот лопнет от переполнявшего его удовольствия.
    Мы с Костей слушали, открыв рты от удивления.
    – А в сундуке, – затараторила Нина, – иконы старые, кадильницы, чаши и кубки разные!... Ух!...
    – Дима сразу побежал за участковым, – подхватила эстафету Ирка. – Пришел дядя Кузя с помощниками. Они все описали, опечатали...
    – Завтра эксперты из города приедут! – добавил Димка.
    – А вам, Костя, надо обязательно написать об этой находке большую, хорошую статью! – сказал дядя Эдик.
    – А когда все оценят, мы получим свои проценты! – сообщила Ирка.
    – Конечно, Машенька, – продолжил дядя Эдик, – ты как генератор идеи, так сказать, тоже получишь свою долю. А вот посторонние, честно говоря...
    – Мне ничего не надо! – откликнулся Костя и обнял меня за плечи. – Я свое сокровище уже нашел.
    – И все-таки жалко, что вас с нами не было! – с жаром добавил Димка. – Вы даже не представляете, какое это волнующее, потрясающее чувство – когда находишь клад!...
    – Ошибаетесь! – отозвалась я на его замечание таким тоном, что все вдруг замолчали. – Ошибаетесь. Это чувство нам тоже знакомо. Ведь пока вас не было, мы с Костей тоже нашли клад. Мы нашли... золотого Купидона!
    Вся моя родня моментально окаменела.
    – Вы... нашли Купидона?... – наконец прошептала Нина. – Золотого?... Того самого?!
    – Да, да, – подтвердила я, потом достала из кармана носовой платочек, где лежал медальон и, накинув золотую цепочку на указательный палец руки, показала потрясенным собравшимся давно разыскиваемый нами клад.
    – Мало того, в процессе наших поисков неожиданно нашелся еще один золотой мальчик... – добавила я.
    Я повернулась в сторону кухни и позвала:
    – Лимон, Лимон!...
    Разумеется, кот и не подумал выходить. Он кушал. А это занятие серьезное, особенно для котов. Но Леночка не стала дожидаться конца его трапезы и бросилась в кухню с безмерно счастливым воплем. Бедный котик!... На мой взгляд, лучше бы он всю жизнь питался одними мышами. Впрочем, кто знает – может, и правда теперь Леночка станет добрее...

    Вот и пролетела эта безумная неделя, полная летнего солнца и захватывающих приключений. Все мы отдали должное фантазии нашей дорогой бабушки. Ее новое завещание для моей родни было последним серьезным потрясением этой недели. Но все были счастливы. Ведь каждый из нас за эти несколько летних дней что-то обрел – Лева нашел свою настоящую любовь; я встретилась со своим счастьем, Леночка стала обладательницей своего собственного и самого настоящего домашнего животного – она завладела Лимоном. Его решено было взять в городскую квартиру, так как здесь, в деревне, за ним было теперь некому ухаживать. А все остальные нашли самый настоящий клад!... И все мы, благодаря бабушке, за это время обрели так много радости, так много веселых, незабываемых, волнующих мгновений!... И еще мы верили, что таких солнечных дней у нас впереди – как донов Педров в Бразилии – и не сосчитать! Скоро мы опять приедем в Кобылкино – ведь через месяц исполнится сорок дней с бабушкиной смерти, и мы с удовольствием будем вспоминать ее за нашим самоваром. К тому же, Левушкина свадьба тоже не за горами – в сентябре, когда поспеет урожай, Федор Федорович по прозвищу Петух обещал закатить свадебный пир на весь мир! Да и мы с Костей... Ведь бог любви – золотой Купидон, улыбающийся на моем медальончике, был подарен мне бабушкой именно к свадьбе! Так что... Скоро мы вернемся, дорогая бабушка! И будем всегда возвращаться в твой солнечный дом!

        Перед отъездом я достала из комода альбом с фотографиями и взяла себе на память одну из бабушкиных фотокарточек, где на обратной стороне моей детской рукой, с присущей мне вредностью, но, несомненно, с любовью и благодарностью было написано:

    “Бабушка Маланья – голова баранья”.