Кроме того, я просмотрел комплекты журнала “Красный библиотекарь” и газеты “Тверская правда” за 1923-26 гг.

Там в свое время было напечатано много статей и заметок по библиотечному делу в г. Твери. Перечитав теперь их, я нашел в них некоторый материал, неполный и разрозненный, но все же позволяющий устанавливать, что в таком-то году в библиотеке было столько-то книг. Поскольку другого материала не сохранилось, этот материал для истории Тверской губернии является единственным и, очевидно, таким и останется. В тексте очерка указаны ссылки на отдельные статьи и заметки, а в конце приложен список всех журнальных статей, в которых имеются сведения о работе Губернской центральной библиотеки и библиотечного объединения.

Для той эпохи характерно увлечение не специалистами библиотечной техникой, в частности, классификацией, а главное, модной тогда десятичной системой. Дьяченко тоже усвоил, по руководствам, главным образом, библиотечную технику, а в ней десятичную систему. С десятичной системой он был знаком в редакции Боднарского, т.е. в библиографическом варианте этой системы. Но, по-видимому, он ставил себе задачей и так называемую живую работу. По словам его вдовы, Е.Н. Дьяченко, в составленном им плане работы будущей ЦБ фигурировала, между прочим, справочная работа.

После него комиссию по организации ЦБ возглавил А.А. Вишняков. Комиссия наспех (ее торопили, потому что город остался вдруг без библиотеки) закончила работу летом. В июле или августе 1919 г. библиотека была открыта. Заведующим ею был назначен упомянутый Арсений Александрович Вишняков. Он был тоже педагог и тоже заведовал школой II ступени и еще Центральной детской библиотекой. По-видимому, он взялся за заведование еще ЦБ только потому, что сразу некого было найти на это место. Пробыл он заведующим ЦБ только до конца 1919 г., а потом вместо него был назначен Николай Семенович Триковский, генерал царской службы, в войну 1914 - 18 гг. командовал корпусом. После Октябрьской революции он не стал работать по специальности, а так как, в конце концов, работать где-нибудь надо было, то он занялся библиотечным делом, познакомясь с ним на практике при организации ЦБ, где он занимался классификацией книг. В это время среди части интеллигенции был распространен тот взгляд, что культурно-просветительная (как ее тогда называли) работа, в том числе и библиотечная, стоит и даже должна стоять вне политики. Так же понимал дело и Триковский. Он работал добросовестно и даже решительно, но аполитично. Он ставил себе в заслугу то, что с наступлением зимы сумел наладить и очень дешево, платную мастерскую и, являясь бессменным председателем тарифной комиссии при Губотнаробразе и председателем огородной комиссии, добивался для своих служащих повышенных ставок зарплаты и лучших участков на коммунальном огороде.

Сейчас трудно установить, как производилась обработка книг в ЦБ. Все книги распределялись по десятичной системе. Кроме того, были отделы: книг на иностранных языках, справочный (для читальни, которая, впрочем, работала только до зимы 1919 г., а потом закрылась) журнальный и архив, куда входили все не разобранные и необработанные еще книги. За исключением заново скомплектованного отдела книг на ЦБ по своему составу представляла собою то, что было в городской публичной библиотеке и в библиотеке Долгова. Таким образом, первоначальный состав ЦБ – это, повторяю, городская публичная библиотека и библиотека Долгова, т.е. около 10.000 томов, но не 100.100, как принято считать. 100.100 называли по соображениям штатного, сметного и т.п. порядка. Сохранились точные данные о составе ЦБ за 1923 г. (в моей статье “Выборочная статистика” в журнале “Красный библиотекарь” 1925 г. № 1). По ним количество книг, находящихся фактически в обращении за 1923 г., определяется в 30 тысяч томов. Если прибавить к ним отделы иностранных книг, журнальный, передвижной (который один насчитывал 30000 – см. ниже) и архив, то, пожалуй, 100 000 наберется.

Классификацию книг вел сам Триковский, по таблицам Боднарского, которые он откуда-то списал и хранил, как драгоценность: с 3 - 4 знаками и со всеми определителями. Авторские знаки ставились по 2-значным таблицам Хавкиной, но два знака для все-таки ЦБ – показалось мало и прибавляли третий, который ставили непонятно, из какого расчета. Каталог был заведен (карточный), алфавитный и предметный. Формуляры книг хранились в ящиках в систематическом порядке. При выдаче формуляр книги вынимался из ящика и вкладывался в абонемент подписчика, который мог теперь уйти. По окончании выдачного дня библиотекарь забирал пачку абонементов за весь день и, перекладывая их слева направо, записывал в абонементе по вложенным в него формулярам книг, какие книги взяты этим подписчиком. Затем абонементы ставились под закладку срока возвращения, а книжные формуляры – в особые ящики с формулярами выданных книг, тоже в систематическом порядке.

Очевидно, что такое положение с работой зависело, кроме подбора заведующих ЦБ, еще от состава библиотекарей. Это были, в большинстве случаев, молодые девушки и пожилые женщины, без всякой общей, а тем более специальной подготовки. В лучшем случае некоторые из них окончили гимназию. Надо было где-нибудь служить, потому что иначе им не выдали бы карточки на хлеб, и они записались на Биржу труда, а Биржа труда послала бы их в ЦБ, и таким образом, они стали библиотекарями. Люди, знающие себе цену, в библиотекари тогда не шли: 1) библиотекарям очень мало платили за работу. Я не помню цифру оплаты за эти годы, но по данным за 1923 год зарплата заведующего ЦБ была 21 руб. 30 коп., а библиотекарей от 10 р. (в начале года) до 20 р. (к концу года); 2) в правовом отношении библиотекари стояли ниже, например, школьных работников. Библиотечный труд расценивался как канцелярский, и полную ставку им платили за 36 часов работы, вместо 18 ч. для школы II ступени и 24 ч. для школы I ступени. Вообще, с “бибами” не считались, и их всегда обделяли при распределении путевок в дома отдыха, дач, посылок АРА и др. (см. например, статью Соколовой “Положение библиотекарей в Твери” – “Красный библиотекарь” 1924 г., № 4/5). В 1924 г. ставка библиотекарей в политпросветских библиотеках была повышена до 23 р. Для сравнения отметим, что в библиотеках хозорганов библиотекари еще в 1923 г. получали от 30 до 45 р.

Большая текучесть населения г. Твери в те годы сделала то, что уже год спустя в ЦБ накопилось много “мертвых душ” с большой задолженностью. Были случаи присвоения библиотечных книг. Триковский рассказывал, что однажды в библиотеку пришли сразу муж, жена, сын и дочь, вся семья, все записались в подписчики и взяли по 1-2 тома Брема, т.е. сразу унесли из библиотеки всего Брема. Триковский не мог понять, как это можно не выполнять правила. Поставленный перед фактом такого невыполнения, он изобретал новые правила, суть которых заключалась в требовании каких-нибудь новых документов при записи в подписчики, сокращении количества выдаваемых книг и т.п. – т.е. в ограничении пользования библиотекой. Озабоченный сохранением книг, он придумал еще такую меру: один экземпляр каждой книги и, в особенности, собрания сочинений (любого автора) он запирал в особый шкаф для будущей читальни. Осенью 1920 г. он провел перерегистрацию подписчиков на “драконовских” условиях, как он сам признавал. Очевидно, что все эти мероприятия били по аккуратным подписчикам, потому что неаккуратные не ходили в библиотеку. На Триковского стали поступать в Губотнаробраз, в “Тверскую правду” и другие жалобы, его обвиняли в бюрократизме, находя этот бюрократизм в самой его внешности (борода, золотые очки). Губотнаробраз отозвался на эти жалобы тем, что в конце 1920 г. назначил к Триковскому якобы в помощь ему, а на деле вроде комиссара Александра Михайловича Ефимова, одного из немногих тогда школьных работников-коммунистов. Он был то председателем Губпроса, то заведующим Губсовета, и пользовался большим влиянием, как среди работников просвещения, так и в среде администрации Губотнаробраза: Ефимов энергично взялся за дело. Он составил для библиотечной секции Губотнаробраза, которой заведовал тогда В.Н. Трубников, план приведения в порядок ЦБ. Этот план, подавлявший своей разработанностью, предусматривал пересмотр книжного состава библиотека, переход с библиографической классификации на собственно библиотечную и многое другое. К пересмотру книг были приглашены: научные сотрудники музея А.И. Иванов и я, заведовавший тогда губернской красноармейской библиотекой (впоследствии библиотека им. Короленко). Два или три раза мы собирались в кабинете заведующего ЦБ, просматривали каталог и вынимали из него карточки тех книг, которые находили необходимым изъять. Но так как нам за это ничего не платили, то мы перестали ходить. Переклассификация книг, по той же причине, дальше разговоров не двинулась. Очень скоро и Ефимов остыл, и его работа в ЦБ свелась к тому, что он являлся в библиотеку по вечерам (его квартира была внизу под библиотекой), выбирал на полках интересную книжку, садился в уголок и читал. Если подвертывался знакомый, то Ефимов вступал с ним в разговор и тог часами говорить по поводу и этой книжки, и десятка других, изумляя своей начитанностью.

Красноармейские библиотеки имели свою снабженческую и методическую базу в Губернской красноармейской библиотеке (им. Короленко), которой заведовал сперва Б.Н. Трубников, а потом я. Между тем, назрела потребность в обмене опытом при разрешении вопросов организации и техники библиотечного дела, а также в выступлениях, во многих случаях единым фронтом, например, по хронически больному вопросу об оплате библиотечного труда, о мерах по борьбе с невозвращением книг и др. С 1921 г. с организацией Губполитпросвета к этим вопросам прибавился вопрос о так называемой единой библиотечной сети (а вскоре, с введением НЭПа, о сокращении этой сети). Вопросы методики для каждого из нас, избравшего себе библиотечное дело профессией, были тем необходимее, что у нас под руками почти не было книг по библиотечному делу. Парадоксом является то, что из-за отсутствия методической литературы мы сами писали книжки по библиотечному делу. Так я и В.Н. Трубников составили “Руководство по библиотечной технике для красноармейских библиотек”, изданное Губполитпросветом в 1920 г. Его единственным достоинством было то, что оно заключало в себе все необходимые образцы и формы, а также таблицы десятичной системы и авторские таблицы (об этом подробнее см. в моей статье “Красный библиотекарь” в Твери – Кр. библиотекарь, 1928 г. № 12 и упомянутой выше статье В. Соколовой: то, что она пишет о курских библиотекарях типично и для тверских).

Летом 1922 г. Лебедев перешел на другую работу, а его место заняла В.К. Соколова. С именем Веры Кузминичны Соколовой в работе ЦБ связано очень много, и ей должна быть посвящена отдельная глава.

Соколова была очень энергичный и работающий человек и не считалась ни со временем, ни со здоровьем (она болела туберкулезом легких), ни с оплатой своего труда. Эта оплата была такая: сперва ей платили 21 р. 30 к., потом прибавили в 1923 г. до 70 р. и на этом остановились и только в 1928 г. прибавили еще 15 р. из “спецсредств”, которые в библиотеке составлялись из так называемых штрафных сумм с подписчиков. Умея работать быстро и легко и находя в работе не только обязанность, но и удовольствие и отдых, Соколова брала на себя львиную долю труда, до технического включительно. Например, уходя поздно вечером домой, видит, что в абонементе еще много народу, то есть запись выданных книг, подсчет их и расстановка книжных формуляров запаздывают – остается в библиотеке еще на час, берет пачку абонементов и садится за обработку их. Можно сказать, что она тащила на себе ЦБ, и это было плохо: она не умела воспитывать работников – показывать, разъяснять, убеждать, в необходимых случаях – принуждать. Если кто-нибудь из ее библиотекарей хотел работать, – она охотно ему помогала. Если не хотел, она старалась “обойтись без него” (вышеприведенные слова не случайны, а означают черту ее характера). Лентяй мог слоняться по библиотеке на глазах у нее, а она только жаловалась в частном разговоре, что …. работает неровно.

1922-23 гг. были особенно трудны. Штат ЦБ составлял 17 человек, включая сюда всех: от заведующей библиотекой до технических служащей. Собственно библиотекарей было 7 или 8 человек при работе в 2 смены. И даже этот штат то и дело сокращался, правда, через некоторое время удавалось добиться доведения его до прежней нормы. Об оплате работников см. выше. Смета на приобретение книг, переплет книг, выписку газет и журналов была сама по себе мала, а реализация ее была совсем плоха. Например, в 1923 г. за 1 кв. было получено 29% того, что причиталось по годовой смете, за 2–10%, 3–10%, 4–7,8% – итого за год 56,8% или с небольшим половина. Что представляла собою эта половина в рублях, показывает то, что за 1923  г. ЦБ смогла приобрести всего 264 книги (включая сюда все: и собственно книги, и брошюры). Не лучше было и в 1924 г.: за январь 1924 г. все политпросветские библиотеки г. Твери, которых тогда было 7, получили на приобретение книг 25 р. 30 к., т.е. в среднем 3-4 руб., за февраль – 61 р. 30 к. или 8-9 руб., причем ЦБ, как самая крупная, получила 1 ? доли. Из-за недостатка книг создавались очереди на книги, настолько большие, что потерялся смысл записываться на эти очереди. Этот недостаток книг усугублялся отсутствием переплетной мастерской, которую не удалось восстановить, потому что за время заведования ЦБ Ефимовым куда-то девались и переплетные инструменты. Хозяйственное положение ЦБ тоже было плохо: вечно перебои с отоплением, потому что никогда не было дров. Доходило до того, что дрова покупали на рынке на деньги, собранные заимообразно у библиотекарей. Однажды в библиотеке выключили свет и 3 дня библиотека освещалась свечами, которые купили в соседнем соборе на так называемые штрафные суммы. Все, кто мог уйти из ЦБ и вообще из политпросветских библиотек – в библиотеки хозорганов, в школы, на предприятия (в том числе и частные) ушли и в ЦБ остались только немногочисленные присяжные библиотекари и люди, которые не имели возможности устроиться лучше. Создавалось настроение, которое один из служащих Губоно определил словом “банкротство”.

Именно в 1923 г. в Твери, как и по всему СССР, была проведена экспертиза политпросветработников. Как впоследствии отмечалось в печати, Тверской Губоно проводил экспертизу в излишне строгих формах. Так называемые “беседы” членов комиссии с испытуемыми носили часто характер уродливых экзаменов. При этом и члены комиссии и испытуемые понимали экспертизу только как политэкспертизу, и готовились только к ней (см. мою статью “Об экспертизе политработников в журн. “Коммунистическое просвещение” 1923 г. № 5). Все библиотекари г. Твери (40-50 чел.) были пропущены в одно заседание, которое продолжалось с 7 ч. веч. до 1 ч. ночи. Среди вопросов к испытуемым были и такие: Когда жил Боккачио? – ? библиотекарей были отнесены ко II категории (подлежащих увольнению) и к III категории (нуждающихся в переподготовке). Фактически все они остались на службе. Тем не менее, эта экспертиза дала толчок к переподготовке, которая сперва велась в библиотечном объединении (см. ниже), а впоследствии перешла в кружок при самой ЦБ, оформившийся в 1925 г. в коллектив работников ЦБ. Этот коллектив, собираясь еженедельно, под председательством заведующей ЦБ, занимался, кроме собственно переподготовки, вопросами текущей библиотечной работы, как то: подготовкой к проведению библиотечных компаний, изучением читательских интересов и др. Практически дело сводилось к тому, что коллектив выделял комиссию из 3-5 чел., давал ей общие указания, а комиссия проводила самое работу, отчитываясь в ней не очередном заседании коллектива. Сейчас этот коллектив назвали бы производственным совещанием при завед. ЦБ.

В мае 1924 г. ЦБ переехала из так называемого Дворца в помещение бывшей городской публичной библиотеки. В этом помещении (Свободный пер., рядом с драмтеатром) ЦБ, с 1932-33 г. получившая название областной библиотеки им. Горького, помещалась до войны и сгорела в октябре 1941 г. Это помещение было удобнее прежнего: достаточно просторное (несмотря на то, что одна комната и примыкавшая к ней лестница остались за соседом – Моссельбанком, который поселил там своего кучера (бытовая деталь, показывающая, что в ту эпоху пользовались еще, преимущественно, конским транспортом), так вот, просторное и светлое, это помещение позволяло лучше разместиться и открыть читальню. В читальне стали практиковаться доклады (силами библиотекарей) о международной политике, санитарии и гигиене, литературе. Увеличилось количество книжных выставок с плакатами и рекомендательными списками, исчерпывающе, интересно, а главное, быстро откликавшихся на каждое более или менее значительное событие. Стали организовываться кружки читателей, из которых я помню в 1925 г. кружок самообразования. Члены его, главным образом, учащиеся–комсомольцы, собираясь еженедельно, обсуждали прочитанные за неделю книги и решали возникающие при этом вопросы. Этот кружок (27 чел.) имел общественно политический уклон, но были кружки по изучению технической книги, радиокружок, военный кружок, женский кружок. Все они существовали недолго: поработав два-три месяца, вдруг члены кружка переставали собираться и кружок фактически ликвидировался, а еще два-три месяца спустя подбиралась группа и организовывала такой же кружок, но работавший заново. Более продолжительное время (около года) работал в 1926 г. кружок “Друзей библиотеки”. Он выпускал стенную газету “Друг библиотеки” и помогал библиотеке (не всегда умело и бескорыстно) в технической работе. В работе читальни большое участие принимала Е.Н. Дьяченко, а в кружковой работе – библиотекарь В.К. Троицкая. Особняком стоял платный кружок содействия. Члены его платили 50 к. вступительного взноса и по 25 к. ежемесячно и на эти деньги покупали художественную литературу для собственного пользования. Этот кружок создался по образцу такого же кружка, работавшего с 1922-23 г. при библиотеке им. Кропоткина. В свое время было много разговоров, насколько это мероприятие принципиально допустимо, не вводит ли оно в практику библиотеки платность (которая в то время составляла своего рода жупель) и т.д. Помирились на том, что по истечении, кажется, 6 месяцев, книги, купленные на средства кружка содействия, переходят в фонд ЦБ, т.е. ими могут пользоваться все подписчики библиотеки, в том числе и не члены кружка содействия.

Возобновилась и широко развернулась справочная работа, которую вела Соколова при участии Дьяченко. Но эта работа не имела библиотечного уклона, а потому, отнимая много времени и труда, давала не так уж много пользы. Осталось само собой разумеющимся, что библиотека должна на любой вопрос дать ответ по существу, при том – исчерпывающий ответ. Поэтому библиотеку заваливали такими вопросами, которые можно было бы скорее и толковее разрешить в другом месте, например, правильно или нет взимается с человека квартирная плата, налог, не предоставили ему отпуска или пособий и т.д. Были вопросы, которые заставляли думать, что автору их нечего делать, например: можно ли есть крота? – Ответ на этот вопрос был дан тоже по существу, что-то вроде того, что можно.

С 1925 или 1926 г. по инициативе группы библиотекарей читальня при ЦБ стала открываться и по воскресеньям. Дежурили 1-2 библиотекаря по очереди, в порядке общественной работы. Летом 1926 г. читальня открыла филиал в городском саду. В ней были уголки: “Изучай природу” (с антирелигиозным уклоном), “За здоровый быт” (против пьянства), собирались отзывы читателей о книгах, были шашки и шахматы. См. об этом в статье В. Дьяченко “Летняя читальня в Тверской центральной библиотеке” в журнале “Красный библиотекарь” 1928 г., № 7 – статья охватывала более поздний период (1928 г.), но те формы работы, которые там указаны, характерны и для 1925-26 гг.

В 1924 г. прошла очистка библиотек. Теперь непонятным кажется, что в то время можно было дискуссировать а целесообразности такого мероприятия. И однако, А. Покровский в книге “К очистке библиотек”(“Красный библиотекарь” 1923 г. № 1) доказывал, что надобности в очистке собственно нет, потому что всякая книга, по своему хороша и полезна, если не для этого читателя, то для другого. В ответ ему я писал в статье “К очистке библиотеки” (“Красный библиотекарь” 1924 г. № 2/3), что надо говорить не о том, что очистка нужна, а о том, как ее лучше провести. Очистка (как перед этим и экспертиза) на практике приняла такие формы, что в 1926 г. Глав ППУ-у пришлось издать список книг, которые не надо изымать из библиотек. В ЦБ изъятие прошло удовлетворительно. Оно имело то значение, что очистило полки от старых, привычных библиотекарю и читателю книг для новой, советской литературы. Другое следствие очистки для ЦБ было то, что в библиотеку стали поступать изъятые книги из других библиотек и понадобилось организовать новый отдел изъятых книг (для научных работ). В связи ли с очисткой или в связи с усилившейся надобностью в лучшем руководстве чтением, Соколова провела еще следующее мероприятие: во всех отделах были выделены наиболее популярные и современные книги в “рабочее ядро” для рекомендации их массовому читателю в первую очередь. При этом было обращено внимание на то, что выдача книг из научных отделов очень отстает от выдачи беллетристики. По данным за 1923 г. выдача беллетристики была 74,25%. По другим библиотекам г. Твери за этот же год только в библиотеке им. Кропоткина она составила 63,66%, по остальным колебалась от 72% до 85%. Более высокий процент выдачи по научным отделам в библиотеке им. Кропоткина объяснялся тем, что там полагалось при выдаче беллетристики давать читателю и какую-нибудь научную книжку. ЦБ применила такой же способ, в расчете на то, что раз читатель взял книгу, то может быть, он ее прочтет.

В 1926 г. положение и работа ЦБ стабилизировались. С сокращением штатов, которое, подобно Дамоклову мечу, висело с 1921 г. над библиотекой, теперь, казалось, было покончено. Состав библиотекарей отстоялся и политически и методически вырос. Смета увеличилась, но реализация ее еще отставала. Например, на 1926 г. по смете на приобретение литературы было назначено 1400 р. Из них за первые 9 мес. было получено 30%. Тем не менее, количество книг в библиотеке, количество подписчиков и выдача книг возрастали. Живая работа так же расширялась и укреплялась. ЦБ стала пользоваться известностью в советских и партийных кругах. Один или два раза на пленуме городского совета был поставлен доклад о ее работе и принята благожелательная резолюция.

Сейчас из библиотечных работников той эпохи в областной библиотеке им. Горького работает одна Е.Н. Дьяченко.

С работой ЦБ и, в частности, с работой В.К. Соколовой связана работа библиотечного объединения г. Твери. Я выделяю ее в отдельную главу по соображениям удобства изложения.

Так как с сокращением штатов связывается вопрос об увольнении того или другого работника, о перераспределении работы и т.п., случилось так, что Бибсовет или объединение стало решать и вопросы увольнения и приема работников, тарификации, отпусков и т.д., т.е. собственно, то, что должен делать заведующий библиотекой. Кроме того: распределение средств на хозяйственные нужды между библиотеками; ремонт помещения; оборудование помещения до покупки электрических лампочек включительно; собирание сведений по библиотекам для доклада ГубПП-а в вышестоящие организации, а иногда и подработка самого доклада и многое другое. С 1923 г. состав Бибсовета расширился, в него вошли кооперативные библиотеки им. Дрожжина (заведующая В.И. Максимова), им. Герцена (заведующий Т.П. Лебедев), им. Кропоткина (заведующий Н.М.Фрейберг), фабрично-заводской фабрики Пролетарской Мануфактуры (заведующий В.А. Жуков), фабрика им. Вагжанова (заведующая З.А. Унковская), железнодорожного клуба “Октябрь” (Н.О.Широкий) и некоторые другие. Получилось уже собственно библиотечное объединение с разделением на президиум и пленум. Но и теперь административная работа поглощала столько времени, что до 1924 г. объединение не поставило ни одного методического доклада. Вот сохранившиеся данные о работе объединения за 1924 г.: разобрано профсоюзных вопросов 10%, методических и по переподготовке – 34%, в всего 44 %, в 56 % составляла так называемая работа в помощь ГубПП-у. Собственно библиотечная работа Бибсовета, а потом объединения, выразилась в постановлении, что каждая библиотека должна раз в год сделать в объединении доклад о своей работе. Это начинание не привилось, его никто не выполнял.

В мае-июне 1924 г. объединение сравнительно много времени уделяло подготовке к I Всероссийскому Библиотечному съезду (июль 1924 г.) в августе-сентябре 1926 – к Губерн. конференции библиотечных работников. Подготовка в том и в другом случае заключалось в обсуждении информационных материалов.

Еще на 4 Губсъезде политпросветов (декабрь 1923 г.) по докладу о библиотечных объединениях было постановлено, что они работают как подсобный, преимущественно, методический аппарат при Центральной библиотеке. Руководство же библиотечной работой должны осуществлять центральные библиотеки. Часть тверских библиотекарей выдвинула на съезде другой проект (не принятый): руководство библиотечным делом оставалось за объединением, а центральной библиотеке, в том числе и губернской центральной библиотеке, отводилась роль показательной. Этот проект исходил от профсоюзных библиотек (фабрик Пролетарской мануфактуры и им. Вагжанова, железнодорожного клуба “Октябрь” и др.), которые подчинялись в основном Губпрофсовету. Последний находился тогда в вечной оппозиции и ГубПП. Так называемую единую библиотечную сеть он понял как покушение ГубПП на его собственность. И хотя об единой библиотечной сети успели только поговорить, а на деле профсоюзные библиотеки сохранили и невинность, и капитал (кроме одной или двух), но в ту пору даже разговоры такого сорта приводили профсоюзных работников в раздражение. Потом вот эта переподготовка, тоже, в основном, под руководством ГубПП. Только покончили с нею, как началось изъятие книг, опять по указке ГубПП, причем изъятые книги надо было сдавать в ЦБ. Когда ВЦСПС подтвердил это, Губпрофсовет подчинился, но, узнав, что ЦБ продала излишки изъятых книг на бумажную фабрику, потребовал долю себе, так как в числе проданных были и его книги, и ГубПП отказал, считая, что с момента передачи книги перестали быть собственностью Губпрофсовета, а перешли в собственность ГубПП. Все это и многое другое создавало между Губпрофсоветом и ГубПП отношения кошки и собаки. Однажды Соколова явилась в Губпрофсовет по какому-то делу. Там ее встретили возгласом: Опять Губполитпросвет комиссарить пришел! – Понятно, что точка зрения Губпрофсовета воспринималась и его работниками на местах, которые тоже оказались как бы в оппозиции и к ГубПП, и к работникам библиотек политпросвета. Эта группа библиотекарей (среди которых были 2 бывших члена ПС-Р) увидели в объединении такую организацию, в которой им можно проводить свою политику. Поэтому они и отстаивали сосредоточение в объединении руководства библиотечным делом. Но их практика обратилась против них самих. В 1924-25 гг. комиссии объединения провели обследование библиотек, в том числе и библиотеки фабрики Пролетарская мануфактура. При этом не могли быть не отмечены недостатки, которые имелись в работе этой библиотеки. Последняя болезненно восприняла указания комиссии и на пленуме объединения резко выступила и против комиссии в целом, и против отдельных ее членов. В конце концов, фабричные библиотеки вышли из объединения, образовав свое собственное (4 – библиотеки, 10 – библиотекарей) при библиотеке фабрики Пролетарская мануфактура, которая в силу этого стала называть себя тоже центральной. Это районное объединение, если не обращать внимания на ее крикливое противопоставление себя общегородскому объединению и ЦБ, работало несколько лет и неплохо. Содержание ее работы за 1925 г.: организация книгоношества (в общежитии фабрики), передвижного отдела, проведение нескольких “Вечеров книги” и показательных судов.

Таким образом, объединение из организующего начала превратилось в дезорганизующее. И дело тут не в “оппозиции”, а в перемене обстановки: с фактическим отказом от единой библиотечной сети миновала надобность и в общеадминистративных мероприятиях. Оставались вопросы методики, но в них объединение в целом никогда не было сильно – и вопросы производственные, но их целесообразнее было решать в рамках отдельной библиотеки. Поэтому организацию районного объединения при библиотеке фабрики Пролетарской мануфактуры, по сути дела, можно было только приветствовать. В 1925-26 гг. кризис библиотечных объединений обозначился повсеместно (см. дискуссию о них в “Красном библиотекаре” за эти годы). Были разные предложения с целью оживить их работу. В 1925 г. Тверское объединение перестроило свою работу по новому положению: пленумы объединения стали собираться не еженедельно, в 1 раз в 1-2 месяца, а работа сосредоточилась в кружках, которые строились по производственному принципу. Но кружковые занятия охватывали даже меньше библиотекаре, чем пленумы, потому что много из насущных вопросов работы библиотекаря оставалось вне кружка, поэтому в это время, наряду с объединением развиваются коллективы в отдельных библиотеках (см. в главе II о работе коллектива ЦБ). Что оставалось на долю объединения или библиотечного совещания, как оно стало называться с 1927 г.? Собираясь все реже, оно заслушивало доклады о работе кружков и планы их работы, которую объединение не могло уже ни направлять, ни поправлять. Рано или поздно должен был наступить такой момент, когда каждый библиотекарь мог убедиться, что ему в объединении делать нечего. Этот момент наступил в 1931-32 гг. Раз или два в эту пору областная библиотека им. Горького (как стала называться тогда губернская центральная библиотека) собирала пленум объединения, но чувствовалось, что если объединение еще нужно для области, то для отдельных библиотек надобности в нем уже нет. Был еще проект А.С. Кудряшовой, заведующей библиотекой педагогического института создать объединение научных и технических библиотек г.   Твери, но этот проект не осуществился.

Говоря о Губернской центральной библиотеке и о Губернском библиотечном объединении, я говорю о работе их только в масштабе г. Твери. Работа Губернской центральной библиотеки и объединения в губернском масштабе была признана необходимой еще на 4 Губернском съезде политпросветов в 1923 г., к этой работе много раз приступали, но из нее ничего не получалось. Все, что удалось добиться В.К. Соколовой в бытность ее губернским инструктором в 1922-23 гг., это то, что уездные центральные библиотеки (не все, из 8 – 2 или 3) стали присылать в ЦБ годовые отчеты о своей работе, а когда прошла очистка библиотек – списки изъятых книг и, в некоторых случаях, самые книги.

В декабре месяце 1923 г. был 4 губернский съезд политпросветов. Из 54 делегатов съезда 21 были библиотечными работниками – заведующими уездными центральными библиотеками и (лучшими) избами-читальнями. Они образовали на съезде библиотечную секцию. Этот губернский съезд надо отметить потому, что в первый раз после введения НЭПа (который, пусть только некоторые понимали как “банкротство” см. гл. II) было заявлено, что материальная база для библиотек создана, право на существование за библиотеками обеспечено и надо перейти уже к качественному улучшению библиотечной работы. Другой важный момент, отмеченный на съезде, это роль библиотеки, как одного из аппаратов политического (т.е. коммунистического) просвещения. Специально обсуждался вопрос о переподготовке библиотекарей и о работе библиотечных объединений (см. выше).