|
|
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня...
К 100-летию со дня начала Первой мировой войны
Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего :
по страницам журналов
Какой воздаст награду стих
За подвиг чести, подвиг боли? :
поэты-современники о Первой мировой войне
Медный грохот, дымный порох... :
картины войны
Какой воздаст награду стих
За подвиг чести, подвиг боли?
поэты-современники о Первой мировой войне
Анна Ахматова Памяти 19 июля 1914,
Молитва
Александр Блок (З.Н. Гиппиус) Рожденные в года глухие…,
Петроградское небо мутилось дождем…,
Я не предал белое знамя…
Валерий Брюсов Последняя война
Зинаида Гиппиус Медный грохот, дымный порох…
Сергей Городецкий Письма с фронта
Николай Гумилев Наступление,
Взгляните: вот гусары смерти!.., «Война» (М. М. Чичагову)
Сергей Есенин Молитва матери, Богатырский посвист |
Георгий Иванов Павшим гвардейцам,
Георгий Победоносец,
Врагам,
Наш долг,
Закат в окопах
Аполлон Коринфский К великой годовщине (19.07.1914 — 19.07.1916.)
Владимир Маяковский Война объявлена
Велемир Хлебников Тризна
Саша Черный На поправке,
Привал,
Сестра |
|
Анна Ахматова
Памяти 19 июля 1914
Мы на сто лет состарились, и это
Тогда случилось в час один:
Короткое уже кончалось лето,
Дымилось тело вспаханных равнин.
Вдруг запестрела тихая дорога,
Плач полетел, серебряно звеня...
Закрыв лицо, я умоляла Бога
До первой битвы умертвить меня.
Из памяти, как груз отныне лишний,
Исчезли тени песен и страстей.
Ей - опустевшей - приказал Всевышний
Стать страшной книгой грозовых вестей.
Лето 1916
Слепнево
Молитва
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
1915 |
|
Александр Блок
З.Н. Гиппиус
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы -
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота - то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, -
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие твое!
8 сентября 1914
*** *** ***
Петроградское небо мутилось дождем,
На войну уходил эшелон.
Без конца - взвод за взводом и штык за штыком
Наполнял за вагоном вагон.
В этом поезде тысячью жизней цвели
Боль разлуки, тревоги любви,
Сила, юность, надежда... В закатной дали
Были дымные тучи в крови.
И, садясь, запевали Варяга одни,
А другие - не в лад - Ермака,
И кричали ура, и шутили они,
И тихонько крестилась рука.
Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,
Раскачнувшись, фонарь замигал,
И под черною тучей веселый горнист
Заиграл к отправленью сигнал.
И военною славой заплакал рожок,
Наполняя тревогой сердца.
Громыханье колес и охрипший свисток
Заглушило ура без конца.
Уж последние скрылись во мгле буфера,
И сошла тишина до утра,
А с дождливых полей всё неслось к нам ура,
В грозном клике звучало: пора!
Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
Несмотря на дождливую даль.
Это - ясная, твердая, верная сталь,
И нужна ли ей наша печаль?
Эта жалость - ее заглушает пожар,
Гром орудий и топот коней.
Грусть - ее застилает отравленный пар
С галицийских кровавых полей...
1 сентября 1914
*** *** ***
Я не предал белое знамя,
Оглушенный криком врагов,
Ты прошла ночными путями,
Мы с тобой - одни у валов.
Да, ночные пути, роковые,
Развели нас и вновь свели,
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли.
Крест и насыпь могилы братской,
Вот где ты теперь, тишина!
Лишь щемящей песни солдатской
Издали несется волна.
А вблизи - всё пусто и немо,
В смертном сне - враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя.
3 декабря 1914 |
|
Валерий Брюсов
Последняя война
Свершилось. Рок рукой суровой
Приподнял завесу времен.
Пред нами лики жизни новой
Волнуются, как дикий сон.
Покрыв столицы и деревни,
Взвились, бушуя, знамена.
По пажитям Европы древней
Идет последняя война.
И все, о чем с бесплодным жаром
Пугливо спорили века.
Готова разрешить ударом
Ее железная рука.
Но вслушайтесь! В сердцах стесненных
Не голос ли надежд возник?
Призыв племен порабощенных
Врывается в военный крик.
Под топот армий, гром орудий,
Под ньюпоров гудящий лет,
Все то, о чем мы, как о чуде,
Мечтали, может быть, встает.
Так! слишком долго мы коснели
И длили Валтасаров пир!
Пусть, пусть из огненной купели
Преображенным выйдет мир!
Пусть падает в провал кровавый
Строенье шаткое веков, -
В неверном озареньи славы
Грядущий мир да будет нов!
Пусть рушатся былые своды,
Пусть с гулом падают столбы;
Началом мира и свободы
Да будет страшный год борьбы!
17 июля 1914 |
|
Зинаида Гиппиус
Медный грохот, дымный порох,
Рыжелипкие струи,
Тел ползущих влажный шорох...
Где чужие? где свои?
Нет напрасных ожиданий,
Недостигнутых побед,
Но и сбывшихся мечтаний,
Одолений - тоже нет.
Все едины, всё едино,
Мы ль, они ли... смерть - одна.
И работает машина,
И жует, жует война...
1914 |
|
Сергей Городецкий
Письма с фронта
А. А. Г[ородецкой]
1
Прости меня, когда я грешен,
Когда преступен пред тобой,
Утешь, когда я безутешен,
Согрей улыбкой молодой.
О счастье пой, когда служу я
Твоей волшебной красоте.
В раю кружись со мной, ликуя,
И бедствуй вместе в нищете.
Делись со мной огнем и кровью,
Мечтой, и горем, и трудом.
Одной мы скованы любовью
И под одним крестом идем.
Одна звезда над нами светит,
И наши сплетены пути.
Одной тебе на целом свете
Могу я вымолвить: "Прости!"
26 января 1916
2
О тебе, о тебе, о тебе
Я тоскую, мое ликованье.
Самой страшной отдамся судьбе,
Только б ты позабыла страданье.
Плачет небо слезами тоски,
Звон дождя по садам пролетает.
С яблонь снегом текут лепестки.
Скорбь моя, как огонь, вырастает.
Вот она охватила сады
И зарю у озер погасила,
Оборвала лучи у звезды,
У вечерней звезды белокрылой.
Ало-черным огнем озарен,
Страшен свод. Но, смеясь и сияя,
В высоте, как спасительный сон,
Ты стоишь надо мной, дорогая.
Я к тебе из томленья, из тьмы
Простираю безумные руки.
О, когда же увидимся мы
И сольемся, как в пении звуки?
6 мая 1916, Ван
|
|
Николай Гумилев
Наступление
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
<1914>
*** *** ***
Взгляните: вот гусары смерти!
Игрою ратных перемен
Они, отчаянные черти,
Побеждены и взяты в плен.
Зато бессмертные гусары,
Те не сдаются никогда,
Войны невзгоды и удары
Для них как воздух и вода.
Ах, им опасен плен единый,
Опасен и безумно люб,
Девичьей шеи лебединой
И милых рук, и алых губ.
<1917> «Война»
(М. М. Чичагову)
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
А «ура» вдали - как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это - мирное селенье
В самый благостный из вечеров.
И воистину светло и свято
Дело величавое войны,
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
Тружеников, медленно идущих
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
Как у тех, что гнутся над сохою,
Как у тех, что молят и скорбят,
Их сердца горят перед Тобою,
Восковыми свечками горят.
Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: «Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй!»
<1914> |
|
Сергей Есенин
Молитва матери
На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка.
Молитва старушки сына поминает,
Сын в краю далеком родину спасает.
Молится старушка, утирает слезы,
А в глазах усталых расцветают грезы.
Видит она поле, поле перед боем,
Где лежит убитым сын ее героем.
На груди широкой брызжет кровь, что пламя,
А в руках застывших вражеское знамя.
И от счастья с горем вся она застыла,
Голову седую на руки склонила.
И закрыли брови редкие сединки,
А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.
1914
Богатырский посвист
Грянул гром. Чашка неба расколота.
Разорвалися тучи тесные.
На подвесках из легкого золота
Закачались лампадки небесные.
Отворили ангелы окно высокое,
Видят - умирает тучка безглавая,
А с запада, как лента широкая,
Подымается заря кровавая.
Догадалися слуги божии,
Что недаром земля просыпается,
Видно, мол, немцы негожие
Войной на мужика подымаются.
Сказали ангелы солнышку:
"Разбуди поди мужика, красное,
Потрепи его за головушку,
Дескать, беда для тебя опасная".
Встал мужик, из ковша умывается,
Ласково беседует с домашней птицею,
Умывшись, в лапти наряжается
И достает сошники с палицею.
Думает мужик дорогой в кузницу:
"Проучу я харю поганую".
И на ходу со злобы тужится,
Скидает с плечей сермягу рваную.
Сделал кузнец мужику пику вострую,
И уселся мужик на клячу брыкучую.
Едет он дорогой пестрою,
Насвистывает песню могучую,
Выбирает мужик дорожку приметнее,
Едет, свистит, ухмыляется,
Видят немцы - задрожали дубы столетние,
На дубах от свиста листы валятся.
Побросали немцы шапки медные,
Испугались посвисту богатырского...
Правит Русь праздники победные,
Гудит земля от звона монастырского.
1914 |
|
Георгий Иванов
Павшим гвардейцам
Я вижу ясно тот жестокий бой,
Треск пулеметов и снарядов вой,
Простреленных знамен столетний шелк,
Твоих знамен, Конногвардейский полк!
Смерть не страшна и слава впереди
Самоотверженья огонь в груди.
Лети, молва, чтоб Родине принесть
О брани славной и победе весть!
Сломил героев схватки бурелом,
И ангел смерти осенил крылом,
Но вечности их память предана
И доблестью покрыты имена.
Георгий Победоносец
Идущие с песней в бой,
Без страха - в свинцовый дождь,
Вас Георгий ведет святой,
Крылатый и мудрый вождь.
Пылающий меч разит
Средь ужаса и огня,
И звонок топот копыт
Его снегового коня.
Он тоже песню поет,
В ней - слава и торжество.
И те, кто в битве падет,
Услышат песню его.
Услышат в последний час
Громовый голос побед.
Зрачкам тускнеющих глаз
Блеснет немеркнущий свет!
Врагам
1.
Германия! Союзники твои -
Насилие, предательство, да плети!
В развалинах Лувен и Шантильи,
Горят книгохранилища столетий.
Но близок час! Уже темнеет высь
От грозного возмездья приближенья.
И слышен гром побед: то начались
Возмездие забывших пораженья.
Смятенные, исчезнут дикари,
Как после бури исчезает пена,
Но светом вечной залиты зари
Священные развалины Лувена!
2.
Враги, топчите правду Божью -
Недолго ждать уже суда.
Он грянет - и позорной ложью
Вы не откупитесь тогда!
Нет! Этот вызов не случаен:
Вопрос решится роковой, -
Сраженный в сердце, рухнет Каин
И Авель меч отбросит свой!
Наш долг
Всех, позабывших жизнь свою,
И слившихся в святую лаву
И погибающих в бою
За честь России и за славу, -
Не надо празднословить их:
Они - в бессмертном ореоле,
Какой воздаст награду стих
За подвиг чести, подвиг боли?
Их имена занесены
На нерушимые скрижали.
А мы достойными должны
Быть славы, что они стяжали.
Мешайте цепкой нищете
К их семьям находить дорогу, -
Не оскудеют руки те,
Что обездоленным помогут.
Не подаянье это, нет,
А долг героям неоплатный,
За озарения побед
И за тяжелый подвиг ратный.
Закат в окопах
Сеет дождь. В окопах тесно,
Докучает пушек вой.
Ветер сказ ведет унылый
О родимой стороне.
Вдруг - зажегся свет чудесный
И, сквозь дым пороховой,
Мчится всадник огнекрылый
На небесном скакуне.
В алый сумрак улетая,
Он торопит скакуна,
Шпоры острые вонзает
В белоснежные бока...
Вот исчез. Лишь золотая
Тень на западе видна,
Лишь по небу проплывают,
Багровея, облака...
Сеет дождь. Сжимают руки
Крепче верное ружье.
Оглашают дол безлесный
Пушек гром и ветра вой...
Но не мучат эти звуки,
Где уныние мое?
Сердцу светит стяг чудесный
Сквозь туман пороховой.
*** *** ***
О, твердость, о, мудрость прекрасная
Родимой страны!
Какая уверенность ясная
В исходе войны!
Не стало ли небо просторнее,
Светлей облака?
Я знаю: воители горние -
За наши войска.
Идут с просветленными лицами
За родину лечь, -
Над ними - небесные рыцари
С крылами у плеч.
И если устали, ослабли мы,
Не видим в ночи, -
Скрещаются с вражьими саблями
Бесплотных мечи. |
|
Аполлон Коринфский
К великой годовщине
19.07.1914 — 19.07.1916.
Она уже близка – вторая годовщина
Того святого дня, когда родной народ
Грудь к груди встретился с насильем чужанина,
Ворвавшегося к нам лавиною невзгод,
В надежде сокрушить славянства исполина
В Четырнадцатый год.
О, этот грозный год кровавого разгула,
Год, в летопись веков преступною рукой
Внесенный, год – когда «доверье обманула
Ложь, возведенная в культуры высший строй»,
Год адских кононад немолкнущего гула,
Год жертв неслыханных, год бури боевой!..
День девятнадцатого июля рокового
Навеки в памяти всех стран и всех племен;
Он, гранью новой став на рубеже былого,
Судьбы Европы всей решить был обречен –
В расчетах дерзостных вождя слепцов слепого,
Кем меч коварно был над миром занесен.
И он разбил весь мир на два враждебных стана:
Поработители, предатели, рабы –
В одном, над кратером дремавшего вулкана
Справляющие пир губительной борьбы;
В другом – соратники славянского титана,
Борцы за свет свобод, за лучшия судьбы…
Четырнадцатый год – он только был предтечей
Преемников своих: судеб он не решил.
В Пятнадцатом – с его ожесточенной сечей –
Уравновесилась готовность ратных сил;
Но сколько он нанес народам всем увечий,
Как много вырыл он безвременных могил!..
Был враг наш опьянен обманчивым успехом,
Доставшимся ему ценою чести всей, -
Позорною ценой, - всех преступлений эхом
Успех отозвался с привисленских полей,
С лесных литовских пущ, - ударил по доспехам
И в грудь, и в тыл ему налет богатырей.
Они воспрянули по всем кровавым нивам
Пошли они вперед, как буйный ураган,
Вся мощь родных Добрынь в них хлынула разливом
На хищников-врагов тысячеверстный стан,
Везде кладя предел их замыслам кичливым,
Им всюду нанося глубоких язвы ран…
Ты, год Шестнадцатый, ты вынесешь решенье,
Желанный дашь исход разладу двух миров,
Ты истощишь в конец безумства исступленья,
Ты гидру зла спалишь огнем своих громов,
Ты – год возмездия за дерзость преступленья,
За беспримерные жестокости врагов!..
Да, год возмездия!.. Оно уже настало,
О нем уже гремел победный вешний гром,
Июньская гроза врасплох врага застала,
Прозимовавшего на фронте боевом…
Наш древний Святогор лишь приподнял забрало
Да крепче на чело надвинул свой шелом, -
И он уже нашел земли родимой тягу,
И бросил он ее с размаху на врага,
Дерзнувшего хулить сынов Руси отвагу,
Покинувших уют родного очага
И плоть и кровь свою несущих в жертву благу
Всех, для кого не жизнь – отчизна дорога…
Наш Святогор-народ, в невзгодах закаленный,
Со славой завершит страны великий путь, -
В нем дух окреп в боях, всей мощью ополченной
Вздохнула в дни скорбей его живая грудь,
И он пошел вперед, страданьем искупленный,
И вновь его назад с дороги не свернуть.
Он - ко всему готов… Его сынов дружины
Победоносные врезаются в оплот
Насильника-врага, - с равнинной Буковины
Предгорьями Карпат Господь их стяг несет…
О будь благословен в святой день годовщины,
Четырнадцатый год!.. |
|
Владимир Маяковский
Война объявлена
«Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю!
Италия! Германия! Австрия!»
И на площадь, мрачно очерченную чернью,
багровой крови пролилась струя!
Морду в кровь разбила кофейня,
зверьим криком багрима:
«Отравим кровью игры Рейна!
Громами ядер на мрамор Рима!»
С неба, изодранного о штыков жала,
слёзы звезд просеивались, как мука в сите,
и подошвами сжатая жалость визжала:
«Ах, пустите, пустите, пустите!»
Бронзовые генералы на граненом цоколе
молили: «Раскуйте, и мы поедем!»
Прощающейся конницы поцелуи цокали,
и пехоте хотелось к убийце - победе.
Громоздящемуся городу уродился во сне
хохочущий голос пушечного баса,
а с запада падает красный снег
сочными клочьями человечьего мяса.
Вздувается у площади за ротой рота,
у злящейся на лбу вздуваются вены.
«Постойте, шашки о шелк кокоток
вытрем, вытрем в бульварах Вены!»
Газетчики надрывались: «Купите вечернюю!
Италия! Германия! Австрия!»
А из ночи, мрачно очерченной чернью,
багровой крови лилась и лилась струя.
20 июля 1914 |
|
Велемир Хлебников
Тризна
Гол и наг лежит строй трупов,
Песни смертные прочли.
Полк стоит, глаза потупив,
Тень от летчиков в пыли.
И когда легла дубрава
На конце глухом села,
Мы сказали: «Небу слава!» -
И сожгли своих тела.
Люди мы иль копья рока
Все в одной и той руке?
Нет, ниц вемы; нет урока,
А окопы вдалеке.
Тех, кто мертв, собрал кто жив,
Кудри мертвых вились русо.
На леса тела сложив,
Мы свершали тризну русса.
Черный дым восходит к небу,
Черный, мощный и густой.
Мы стоим, свершая требу,
Как обряд велит простой.
У холмов, у ста озер
Много пало тех, кто жили.
На суровый, дубовый костер
Мы руссов тела положили.
И от строгих мертвых тел
Дон восходит и Иртыш.
Сизый дым, клубясь, летел.
Мы стоим, хранили тишь.
И когда веков дубрава
Озарила черный дым,
Стукнув ружьями, направо
Повернули сразу мы.
Между 1914 и 1916 |
|
Саша Черный
На поправке
Одолела слабость злая,
Ни подняться, ни вздохнуть:
Девятнадцатого мая
На разведке ранен в грудь.
Целый день сижу на лавке
У отцовского крыльца.
Утки плещутся в канавке,
За плетнем кричит овца.
Все не верится, что дома...
Каждый камень - словно друг.
Ключ бежит тропой знакомой
За овраг в зеленый луг.
Эй, Дуняша, королева,
Глянь-ка, воду не пролей!
Бедра вправо, ведра влево,
Пятки сахара белей.
Подсобить? Пустое дело!..
Не удержишь - поплыла,
Поплыла, как лебедь белый,
Вдоль широкого села.
Тишина. Поля глухие,
За оврагом скрип колес...
Эх, земля моя Россия,
Да хранит тебя Христос!
1916
Привал
У походной кухни лентой -
Разбитная солдатня.
Отогнув подол брезента,
Кашевар поит коня...
В крышке гречневая каша,
В котелке дымятся щи.
Небо - синенькая чаша,
Над лозой гудят хрущи.
Сдунешь к краю лист лавровый,
Круглый перец сплюнешь вбок,
Откроишь ломоть здоровый,
Ешь и смотришь на восток.
Спать? Не клонит... Лучше к речке -
Гимнастерку простирать.
Солнце пышет, как из печки.
За прудом темнеет гать.
Желтых тел густая каша,
Копошась, гудит в воде...
Ротный шут, ефрейтор Яша,
Рака прячет в бороде.
А у рощицы тенистой
Сел четвертый взвод в кружок.
Русской песней голосистой
Захлебнулся бережок.
Солнце выше, песня лише:
"Таракан мой, таракан!"
А басы ворчат все тише:
"Заполз Дуне в сарафан..."
Между 1914 и 1917
Сестра
Сероглазая женщина с книжкой присела на койку
И, больных отмечая вдоль списка на белых полях,
То за марлей в аптеку пошлет санитара Сысойку,
То, склонившись к огню, кочергой помешает в углях.
Рукавица для раненых пляшет, как хвост трясогузки,
И крючок равномерно снует в освещенных руках,
Красный крест чуть заметно вздыхает на серенькой блузке,
И, сверкая починкой, белье вырастает в ногах.
Можно с ней говорить в это время о том и об этом,
В коридор можно, шаркая туфлями, тихо уйти -
Удостоит, не глядя, рассеянно-кротким ответом,
Но починка, крючок и перо не собьются с пути.
Целый день она кормит и чинит, склоняется к ранам,
Вечерами, как детям, читает больным "Горбунка",
По ночам пишет письма Иванам, Петрам и Степанам,
И луна удивленно мерцает на прядях виска.
У нее в уголке, под лекарствами, в шкафике белом,
В грязно-сером конверте хранится армейский приказ:
Под огнем из-под Ломжи в теплушках, спокойно и смело,
Всех, в боях позабытых, она вывозила не раз.
В прошлом - мирные годы с родными в безоблачном Пскове,
Беготня по урокам, томленье губернской весны...
Сон чужой или сказка? Река человеческой крови
Отделила ее навсегда от былой тишины.
Покормить надо с ложки безрукого парня-сапера,
Казака надо ширмой заставить - к рассвету умрет.
Под палатой галдят фельдшера. Вечеринка иль ссора?
Балалайка затенькала звонко вдали у ворот.
Зачинила сестра на халате последнюю дырку,
Руки вымыла спиртом,- так плавно качанье плеча,
Наклонилась к столу и накапала капель в пробирку,
А в окошке над ней вентилятор завился, журча.
Между 1914 и 1917
|
<< Назад |
|